Прошло больше двух месяцев после Беслана. Самое существенное, если говорить о реакции политического класса и экспертного сообщества, заключено в том, что мы знаем о терроризме уже все. То есть ничего решительно нового уже не вскроется. Не будет какой-то оглушительной информации, которая может повлиять на понимание террора. Беглый обзор сказанного за два месяца показывает, что в разных углах медиапространства развиваются семь интерпретаций.
1. Террор как бизнес. Есть эксперты, которые развивают понимание современного терроризма как бизнеса с высокой нормой прибыли. Об этом ярко говорил И.Сундиев на круглом столе «Жизнь против террора». Недавно весьма подробно эту интерпретацию представил А.Погорельский на круглом столе «Россия после Беслана. Общественная рефлексия». Он интересно показал, что террор и антитеррор — это единый бизнес. Отсюда и предложения по борьбе — подорвать (или даже выкупить) этот бизнес.
В этой интерпретации особенно хороша аналитическая сторона. Она всегда ярко показывает масштабы коррупции военных, интересы бюрократов и т.д. Но предложения «подорвать» основы этого бизнеса экономическими же средствами гораздо менее убедительны. Ведь у евреев достаточно средств, а построить до конца лояльную палестинскую автономию так и не удалось. Очевидно, что самые радикальные ребята не «прокупаются». Да и не хотят они менять свой «опасный бизнес» на другой, более приличный.
2. Террор как следствие ошибочной политики Путина на Кавказе. Об этом неустанно говорят Березовский ( «Сон Платона Еленина»), Каспаров, Политковская, Урнов и ряд граждан из евроструктур. Собственно говоря, главной ошибкой тут считают нежелание вести переговоры с Масхадовым или делать ставку на политические консультации с какими-то политическими силами в Чечне и т.д. Часть этих интерпретаторов несомненно хотела бы просто завалить режим Путина, другие — являются добросовестными противниками «автократической демократии». Но, конечно, никакой разумной схемы решения кавказской проблемы из признания «ошибочности» путинской политики не вырастает.
Кроме, разумеется, признания независимости Чечни.
3. Террор как инструмент борьбы народа Ичкерии за независимость. Кажется, кто-то в Голландии так считает. Или считал до убийства ван Гога и поджогов мечетей. Предоставление независимости, вероятно, видится через мандат ООН, создание коалиционного правительства Рамзана Кадырова и Шамиля Басаева и т.д.
4. Террор как следствие борьбы фракций московской элиты. Эта трактовка отчасти примыкает к первой. Наиболее активно ее отстаивает Гейдар Джемаль. Проблема Чечни, считает Джемаль, является продуктом советской системы и распада СССР, и в чеченской ситуации «зашифрована борьба между московскими элитами. Правда, не помню, чтобы он точно называл те два главных лагеря, которые в борьбе друг с друргом используют «кавказских фактор». Джемалю принадлежит яркая фраза сразу после врывов самолетов: «Один — за Ходорковского, второй — за Невзлина».
5. Террор как часть стратегии «глобального джихада». Одна из наиболее распространенных трактовок. Она сложилась еще до Беслана. Терроризм — это партизанская война мировой «периферии» против «мирового центра». Тут много разных нюансированных позиций. Скажем, А.Неклесса , видимо, считает, что западная цивилизация закатывается и, вообще говоря, уже проиграла войну против «периферии». Другие считают, что исламизм сегодня — это маоизм вчера и как-нибудь со временем его постигнет та же участь, что и маоизм.
Французские левые интеллектуалы после 11 сентября в один голос твердили, что «глобальный джихад» — это иное американской гегемонии. Иначе говоря, эти две вещи взаимовоспроизводят друг друга. Российские исламоведы (А.Игнатенко, А.Малашенко), например, указывают, что в исламе есть «эндогенные» причины насилия. Отсюда, как правило, следуют призывы к исламскому духовенству, чтобы оно «вело работу», «отмежевалось» и т.д. Ну, и патетические возгласы православных авторов на тему «Как нам теперь относиться к исламу?!».
6. Террор как политический инструмент конкретных больших игроков. Терроризм умышленно используется США, которые сами себе взорвали ВТЦ, чтобы развязать третью мировую войну, направленную главным образом против России (ген.Ивашов). Террор используют саудиты, которых Буш напугал перед вторжением в Ирак. Террор использует Иран. Террор используют некие сетевые силы, которые хотят обрушить Россию в ее статусе ядерной державы.
7. Террор как эпидемическое социальное заболевание. Так смотрят на террор некоторые германские эксперты, пережившие «Красные бригады». С этой позиции выступил на круглом столе «Новой политики» и «Прогнозиса» Андрей Василевский ( «Новый мир»). Террор — эпидемически вспыхивает, примерно как героиновая наркомания, проходит свой пик, а потом идет на спад. И возвращается с какой-то периодичностью, не исчезая до конца никогда.
Системный ответ на угрозу эскалации террора заключен в том, чтобы признать отчасти верной каждую из этих интерпретаций. По каждой позиции возможна разумная и стратегически оправданная коррекция в сфере политических решений. Сейчас, когда саудиты захватили большой пакет финансовых документов Аль-Каеды, и над ними работают 18 американских разведчиков, мы, конечно, узнаем что-то интересное. Например, о том, как и кем конкретно финансировались Басаев, Гелаев и Хаттаб…
Но, в целом, ничто уже не изменит утвердившихся шаблонов в сфере интерпретаций.
