Андрей Бычков – вполне себе литературный мэтр, лауреат нескольких престижных литературных премий. Его произведения признаны читателями.Тот факт, что творчество Бычкова высоко ценил Юрий Мамлеев, классик русской, да, впрочем, и мировой, литературы, говорит само за себя. Андрей Бычков мастер передачи ледяного бесстрастия внешнего мира по отношению к беззащитному субъекту, экзистенции индивида на грани отчаяния.
Сборник «ПЦ постмодернизму» содержит роман 1990 года «Графоман» и ряд ранних рассказов. В свое время роман «Графоман» называли первым антилиберальным литературным произведением постсоветской России. И произведение это вызвало в литературных кругах нешуточный скандал. Тогда в кругах «демократической интеллигенции» в моде были Пиночет и Тетчер, и для постсоцреалистов вещь эта была слишком новаторской.
Андрей Бычков уловил и отобразилв своем романе, немногими на тот момент понимаемую аксиому: практическаяреализация либертарианских доктринпривносит в социум не только закон джунглей, она тотально выжигает всё, даже самые антитигуманные формы художественной деятельности, оставляя в итоге духовную деградацию, насаждая олигофрению и лишенные содержания «конструкты».
Главный герой романа мучится осознанием того, что его творчество и не творчество вовсе, а примитивная игра. Смысл произведения - раскрытие через внутреннею коллизию героя примитивности и пустоты «нового русского искусства» подмявшего под себя все и вся.
«Графоман» -манифест протеста против наступления даже не антикультуры, это было бы, по крайней мере, понятно, а а-культуры, против которой и восстает главный герой романа:«Господи, Боже, прости его, грешника, приготовь для него казнь очищающую, сожги его помыслы сейчас, пока он одевается, пока еще неуспел выйти наулицу, чтобы разбрасывать семена дьявола, сеять зубы дракона, сеять ветер, сеять бурю. Чего он хочет? Икто говорит через его смрадные уста? Сколько их– бесов? Что он задумал, иестьли унего угрызения совести?»
На фоне порожденного Перестройкой разрушения моральных норм менялось и отношение к литературному тексту. Идущий с дореволюционных и советских времен нарратив «писатель есть пророк, ведущий массы к свету» поменялся на императив об абсолютной свободе литератора. Художник якобы не ответственен ни перед кем и ни перед чем.
Подразумевалось, что «освобожденные творцы» выведут российскую культуру на новый высший уровень. Но в реальности оказалось все в точности наоборот. Бычков еще на закатеСССР сумел показать в романе «Графоман»,что не «короли голые», а «королей не существует». Мало кто в начале девяностых обладал таким даром прозрения. Теперь, с позиции тридцатилетней обсервации стало окончательной ясно, что постмодернистский карнавал «нового искусства» был лишь феерией убожества, ярмаркой тщеславия, оставивший в итоге лишь культурную вторичность и пустоту.
И Андрей Бычков, пожалуй, единственный, кто, сохраняя классическое русское творческое начало, способен полноценно играть сегодня на поле литературного авангарда. Его проза при всей, отсылающей к Набокову и Бунину, стилистической выверенности, вписывается и в классические, и в модерновые каноны.
Нельзя не сказать о пронизывающей все творчество Андрея Бычкова теме эроса. В романе «Графоман»она звучит, как акт экзистенциального отчаяния, своеобразная ритуальная тризна по самому герою, по умирающей-возрождающейся вне-реальности, по миру являющего себя в миг-живущих образах человеческойзапредельности.
Попытка вырваться из состояния экзистенциальной заброшенности в дальнейшем привела творчество Андрея Бычкова к «вечному Востоку», с индуистскими и буддистскими векторами духовной ориентации. Выдающийся, с восторгом принятый великим Мамлеевым, роман «Дипендра» будет написан позже, а тогда, в начале девяностых ориенталистский мотив в произведениях писателя еще только проявлялся. Рассказ «Люди на земле» по мироощущению откровенно индуистский, но и органично европейско-русский, раскрывающий тему явного или мнимого духовного освобождения нынешнего урбанистического индивида.
Но все же проза Бычкова, как говорил Мамлеев «органично русская», она органично сочетает в себе русскость с авангардом и модернизмом. Его экзистенциальная направленность выходит не только за грани обыденности, она устремлена в трансцендентальную глубину. В сборнике это, возможно, чувствуется не столь ярко, нежели в поздних произведениях Бычкова, роман и рассказы раннего периода более тяготеют к реализму, но всёже «крик русской боли» в них уже слышится отчетливо.
«Спуститься поступеням, потому что кончился дождь, наверное, жарко нестанет, нонадо идти. Куда? Неизвестно. Ноэто, если оно существует (если существует судьба), найдет его само. Дождь кончился, жаль, он был вэтом дожде другим, время дождя внем протекало без слов, ичем-то иным, несловами, он почувствовал или ему показалось, или увидел вдруг водной изкапель, как наповороте, сразу весь вид: смешно инелепо это его разбрасывание никчемных фраз, эти инфантильные игры, которым он предается почьей-то воле, это бессмысленное сжигание времени, которое можно былобы отдать какому-нибудь делу, общей пользе, денежной выгоде, выращиванию семьи, всему тому, чем заполняют свою жизнь люди»(«Графоман»).
Выход книги Андрея Бычкова заставляет задуматься о роли и месте книжного текста в современной российской культуре. Насколько сейчас востребована книга? Нужна ли литература как таковая?Нужен ли интеллектуальной части русского общества литературный авангард?
Если говорить о современном Западе, то вопрос «испытывает ли потребность в печатном слове нынешняя социомонада?» – уже становится все более абстрактным. Вряд ли можно представитьнынешнего «идеального человека» - «одноногую чернокожую лесбиянку», с книгой в руках.
Какие формы, с позволения сказать, духовности будут культивироваться в грядущем мультикультурномBLM-человейнике, -тут можно только гадать, но в отношении носителей и трансляторов культурного кода идет явная примитивизация форм, на основе компьютера и интернета. Налицо уход из искусства гуманистического начала, замена человека на абстрактные символы и цифры.
Фашизм, коммунизм и прочий авторитаризм– это, все же, в основе некая квазирелигия, имеющая, прости Господи, хотя бы духовную основу и требующая определенного культурного «продукта». В нынешней же реальности структурированная культура, тем более Высокая, уже не востребована. Современный, именно в последней, нынешней,редакции, посткапитализм в этом необходимости уже не видит. Квазирелигиозные культы «прав ЛГБТ», «борьбы с структурным расизмом»демистифицированы, это уже даже не идеология, а голая социальная технология.
Еще совсем недавно книга и текст были востребованы и использовались в плане управления массами - Эко, Коэльо, Мураками и прочий литературный пластик-комбикорм. Но теперь даже на этом уровне Книга и текст не востребованы.
В России, однако, все же иначе, по крайнеймере, пока. И хотя Книга явно уступает позиции компьютеру, но все же авторитетом остается. Сверхпопулярные романы Пелевина, как бы то ни было, но это Литература на основе классических форм. Лукьяненко в последние годы выдающий «усредненный литпродукт» -вполне себе традиционная русская литература. А феноменальный успехфантастики Михаила Харитоновапоказал, что современный читательсохраняет высокий уровень и литературных и интеллектуальных запросах.
Если же говорить о литературном авангарде, а он, как бы то ни было, но по-прежнему является необходимейшей частью общего литературного контекста, - то в современной России эта область почти полностью была приватизирована «наднациональными» либералами. И только Андрей Бычков упорно отстаивал и сохранял русские культурные позиции в самом широком смысле слова, подчеркивая при этом открытость и пластичность русской культуры.
Хотя, по логике вещей, каждое из литературных направлений должно иметь русское этновыражение в том числе и авангард. Но последний при этом не обязательно должен вступать в конфликт с классическим наследием, а может и органично дополнять его.
Конквистадоры «новых форм» в 90-е годы насаждали тезис, что деконструкция советского культурного пласта явится подобно благодати и определит расцвет русского искусства. Но освобождение от «культур-советчины» ничего не дало. Бронзовый век русской литературы не пришел. Хотя и остались настоящие писатели, среди которых Андрей Бычков занимает одно из ведущих мест, все же никто не отрицает наличие в России острейшего культурного кризиса.
Нынешняя реальность дала лишь литературное пространство, покрытое разного размера и вида обломками духовной советчины, объектностькоторых цементируется лишь русофобской, вполне себе существующей как комплекс, «культуркой».
После 2014 года обнажились довольно страшные вещи.Демонстрационная укрофилия квазимакаревичей явилась манифестацией «абсолютной свободы», отказом от морали, сбросом «химеры совести».
Но «код русскости» неотделим от сохранения морально-нравственной основы как коллективного существования, так и индивидуального бытия. Ныне в вопрос не о сохранении русскости – вопрос о сохранении человеческого облика в условиях наступления ВLM-цивилизации.
Сохранение авторитета Слова как ведущего элемента ноосферного сознания – сохранение лица России как таковой. Книга Бычкова «ПЦ постмодернизму» – манифест сохранения русской духовности, культурных архетипов, где, помимо прочего, Книга-Текст остается ценностью сакрального статуса, помогающей человеку в снятии «проклятия повседневности», в раскрепощении духа и нахождению своего индивидуального пути к вечному культурному истоку и мистико-трансцедентному началу.
