Наверное, самым громким культурным событием в России за последний год стал фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Каждая из кинолент этого режиссёра уже традиционно, начиная с самой первой, «Возвращения», становится крупным культурным событием, как в России, так и за рубежом, собирая обильные урожаи престижных наград на самых крупных мировых кинофестивалях. Не стал исключением и «Левиафан», уже получивший приз Каннского кинофестиваля за лучший сценарий, «Золотой глобус» и номинацию на «Оскар», с неплохими шансами получить статуэтку 22 февраля.
Но насколько хорошо был принят «Левиафан» за пределами России, настолько же неоднозначный резонанс он получил на своей родине. В чём только не обвиняли фильм – в русофобии, очернительстве, клевете на светлую российскую действительность… Главными хулителями фильма стали всевозможные «охранители» и патриоты «властной вертикали». Что неудивительно – в фильме в неприглядном виде показана их «священная корова», не подлежащая, по глубокому убеждению этих людей, никакой критике – российское Начальство. Причём как светское, так и церковное. Последнее обстоятельство вызвало такую бурю эмоций в церковных и околоцерковных кругах, какого не было, наверное, со времён скорцезевского «Последнего искушения Христа». Выведенный в фильме образ епископа, сотрудничающего с коррумпированными светскими властями, почему-то был воспринят ими как личное оскорбление. Один из таких обиженных даже устроил аутодафе дискам с фильмами Звягинцева, чем не преминул поделиться с общественностью.
«Вчера развёл ритуальный костерок у себя на дворе. Большого костра не потребовалось – хватило нескольких полешек. Всего четыре диска… Сначала полетел «Левиафан» – маркер смерти. А за ним остальные. То, что смотрелось и пересматривалось, показывалось детям и знакомым, чем жил: «Возвращение», «Изгнание», «Елена». Пробовал смотреть снова – невозможно, все фильмы теперь отрыгаются «Левиафаном». Это как невозможно читать Пушкина после «Гаврилиады», или Лескова, прочитав его последние рассказы» – цитирует оскорблённого священника в своём блоге Андрей Кураев.
Но есть в Церкви и другие мнения относительно фильма, в чём я убедился, поговорив на эту тему с настоятелем калачёвского Свято-Никольского кафедрального собора, протоиереем Димитрием (Климовым).
– Феномен «Левиафана» в том, что он стал обсуждаться, причём широко и очень эмоционально. Сложно вспомнить какой-либо фильм за последние годы, который так привлёк бы общественное внимание, и вокруг которого было бы сломано столько копий – сказал отец Димитрий. – Значит, фильм не оставляет равнодушными, «цепляет».
Главная причина этого – остросоциальная тематика картины. Хотя и предыдущие работы Звягинцева не менее талантливы и интересны. С разных позиций, с разных точек зрения он заглядывает в человеческую душу, показывает взаимоотношения между людьми, и иногда в довольно мрачном свете. Режиссёр не оптимист, он не из тех, кто радуется добрым качествам и началам в человеке, а скорее из тех, кто плачет о его тёмных, злых сторонах. Об этом все его фильмы – «Возвращение», «Изгнание», «Елена»... Фильм «Изгнание», например – об отсутствии любви в человеческой жизни. О том, как человек, лишённый любви в своей семье, не может полноценно жить и не может понять, зачем рождать детей в этот мир, в котором нет любви. Фильм «Елена» поднимает вопрос греха, который нельзя обличить и наказать по уголовному кодексу. Сюжет фильма пересказывать бессмысленно, но суть в том, что женщина совершает фактически убийство своего мужа, но делает это таким способом, который не даёт возможности уличить её и привлечь к суду. Она делает это ради того, чтобы его квартирой и деньгами обеспечить будущее своего сына. Самое сильное впечатление на меня произвёл эпизод в конце фильма, когда ещё грудной ребёнок сына этой женщины лежит на диване в квартире, которая досталась тому таким способом. Это одна из самых страшных сцен в кино из всех, которые я когда-либо видел. Ребёнок оказывается в мире, который изначально «заражён» злом и грехом, и он не сможет этим злом и грехом не «пропитаться», не сможет быть счастливым в этом мире изначально, априори.
В «Левиафане» тоже есть очень похожий образ – тоже ребёнок, только постарше, сын коррумпированного мэра города, стоящий в храме в финальной сцене. С одной стороны этот мальчик совершенно не виноват в том, что творит его отец, у него чистые, ясные глаза. А с другой – зритель осознаёт, что не может этот ребёнок не пострадать в этом мире, который его отец сделал таким. И оттого его становится невыносимо жалко.
Многие сейчас стали обвинять Звягинцева в какой-то «чернушности». Я считаю, что это неправильно. Полагаю, что в художественном плане Звягинцев – продолжатель Тарковского. В творчестве Тарковского тоже были какие-то социальные моменты, но они не играли определяющей роли. Если сравнивать социально-философское наполнение «Соляриса» или «Ностальгии» и эстетическую красоту этих произведений, то эстетическая составляющая, без сомнения, перевесит. Каждый кадр можно вставлять в рамочку и любоваться им как картиной. В этом плане картины Звягинцева, без сомнения, сродни творениям Тарковского.
Другое дело, что как всякий большой художник, он талантливо рисует то, что видит вокруг себя. Отражает, как зеркало. А критики, забыв мудрую народную поговорку про зеркало и рожу, начинают ему за это пенять. Говорят: «Ах, как много водки пьют герои фильма!» Как будто на самом деле её пьют мало. Или: «Вот, в фильме показаны нечестные представители власти и духовенства!» Как будто в реальности их нет. «Но они же у нас не все такие» – говорят критики режиссёра, когда им указываешь на факты. Потрясающее просто проявление российского менталитета. Как будто, если они не все такие, то об этом и говорить не надо, а можно будет только тогда, когда они станут такими все. Но простите, тогда говорить об этом станет уже некому и незачем!
Даже если есть один такой мэр, если есть один такой архиерей – уже надо об этом говорить. И не просто говорить, а бить в колокола. И думать, как сделать так, чтобы это не стало правилом, чтобы не все они стали такими. А нам, такое ощущение, легче засунуть голову в песок, подобно страусам.
Теперь что касается прослеживающихся в фильме аллюзий на библейский сюжет из Книги Иова, откуда и взят образ Левиафана.
– Насколько я понял фильм, образ этого библейского чудовища олицетворяет в нём государство – замечаю я.
– И это тоже. Но это уже второй слой смыслов фильма. А первый – чисто библейский, где Левиафан – некое грандиозное, великое существо с непонятным предназначением. Именно этим оно и ужасно, своим величием и непостижимостью. Левиафан не злобен и не враждебен человеку. Он и не может быть враждебен, потому что это явление просто совершенно другого масштаба. Так же как мы, например, не враждебны по отношению к микроорганизмам, которых губим, невзначай вдыхая вместе с воздухом – их для нас просто нет. Левиафан тоже может поглотить или уничтожить человека, но походя, не собираясь специально этого делать.
Но при всём том, Левиафан в Библии, если продолжать осмысливать его не в ветхозаветном, а в христианском ключе – это всё же образ зла. Это дьявол, Сатана. И обуздать это зло, как сказано в Книге Иова «удою вытащить Левиафана», способен только Бог. В этом заключается христианский оптимизм, который, несмотря на всю мрачность сюжета и антуража, просматривается в фильме Звягинцева.
Аллюзия на государство, конечно, тоже есть, но она, как мне кажется, вторична. Здесь имеет место отсылка к Гоббсу, к его одноимённой работе. Так что ещё одно, символическое наполнение этого библейского образа – власть, ограничивающая свободу, сила, которая подавляет, делит людей на «право имеющих» и, по выражению этого коррумпированного мэра из фильма, «насекомых».
Оба эти смысла достаточно прозрачно отражены в фильме. Левиафан в нём предстаёт перед нами во множестве ипостасей. Во-первых, как морское чудовище, кит, которого видит в море жена главного героя, Коли перед тем, как совершить самоубийство. Мрачная, чуждая человеку северная природа, которая окружает героев, и на фоне которой разворачивается действо, не то чтобы агрессивная или враждебная человеку, но совершенно ему чуждая, безразличная – тоже олицетворение Левиафана. Кто-то трактует огромный скелет морского животного на побережье, который часто фигурирует в кадре, как символ развалившегося, разложившегося государства. Может быть, все эти остовы кораблей, полуразвалившиеся, брошенные дома, нездоровый, неблагополучный посёлок с неблагополучными жителями, которые мы видим в кино – это нечто, уже переваренное этим Левиафаном, его экскременты. А всё, что мы видим на экране, происходит как бы в его чреве.
А для тех, кто уж совсем невосприимчив к кинематографическому языку, один из второстепенных героев фильма, священник отец Василий приводит прямую цитату из Книги Иова. Кстати, в основном зрители критикуют образ отца Василия. А вот мне он показался очень интересным.
Отец Василий встречает Колю, погрузившегося в запой после гибели жены, и тот задаёт ему вопрос, которым терзался библейский Иов – за что мне это всё? Где твой Бог? И священник цитирует ему ответ, который получил Иов. А сам смотрит на него с невыразимой болью в глазах. И видно, что он сострадает этому Коле, и рад бы ему помочь, и хочет этого всем сердцем. Но опыт подсказывает старому священнику, что помочь он ничем не может. Можно только для проформы сказать несколько слов о том, что пути Господни неисповедимы. Но вот эта боль, которая отражается в глазах отца Василия, и наверняка отпечатывается в его сердце – вот это, я считаю, правильный образ нынешнего священнослужителя, здесь артист проникся этим образом и сыграл его просто гениально.
Мне тоже очень часто приходится оказываться в подобных ситуациях – когда я понимаю человека, вижу причины его страданий, будь то пьянство, безбожие или что-либо другое, как видел причины страданий Коли отец Василий, мне его жалко до слёз, но я заведомо знаю, что все мои слова и советы пропадут втуне, и никто им следовать не станет. И осознаю, что ничем помочь я не могу, разве что только разделить скорбь этого человека и тоже принять её в своё сердце.
Разумеется, в «чреве» Левиафана нет места Богу. Причём Бог из этого мира не просто исчез, он был изгнан оттуда людьми, которые когда-то разрушили его храмы. И один из этих разрушенных и опустошённых храмов показан в фильме, в его стенах ежевечерне собирается попить пива поселковая молодёжь. Если обратить внимание на остатки росписи, сохранившиеся на стенах этой заброшенной церкви, то можно увидеть фреску, изображающую сцену усекновения головы Иоанна Крестителя, что снова наводит на мысль о власти, которую тоже отождествляет Левиафан.
Купола над остовом старой церкви вообще нет, вместо него – пустота. А в церкви новой, только что построенной, в которой разворачивается последняя сцена, купол конечно есть, но он совершенно пустой, без росписи – просто белый потолок, с которого свисает верёвка для паникадила. Новый храм построен, но Бог не вернулся.
И он не вернётся, пока мы питаем Левиафана своими мыслями и поступками. Причём, казалось бы, самыми обыденными и повседневными. С чего начинается фильм? С неприкрытого хамства сына главного героя в адрес своей матери, пусть и приёмной. За такой грех в ветхозаветные времена побивали камнями, а сейчас он вообще не воспринимается как грех. То же касается и всего остального. Пьянство? Ну кто же сейчас не пьёт… Сквернословие? В порядке вещей… Адюльтер? Вполне обычное дело… И каждым таким действием, каждым матерным словом, каждой выпитой бутылкой водки мы «подкармливаем» Левиафана. И он получает над нами всё большую и большую власть.
Мы не можем знать, каким плавником этот монстр нас потом ударит, но что это когда-либо непременно случится – знать должны. Потому что мы сами его выкормили, выпестовали и напитали своими грехами. А чтобы этого не случилось есть только один путь – перестать его «кормить». Тогда он захиреет и перестанет иметь над нами власть.
Давайте же не будем кормить Левиафана!
