Четвертая, заключительная часть моих путевых записок «По казачьим районам Чечни», будет отличаться от предыдущих, и состоять из отдельных зарисовок, наблюдений и попыток осмысления увиденного. Поэтому пусть читатель простит некоторую сухость, сумбурность и фрагментарность изложения.
Кроме того я в данной части сознательно не буду называть имен людей и упоминать того, что хоть косвенно, но даст возможность понять о каком человеке идет речь. Причины, я думаю, понятны. Как и врач, журналист, всегда должен помнить гиппократову заповедь «не навреди».
О «чеченце-священнике»
В бывшей казачьей станице, райцентре Наурской стоит православная церковь, переделанная из административного здания автобазы. Ранее автору доводилось слышать, что якобы «…служит в ней иеромонах Александр, этнический чеченец».
Но прихожане храма в Наурской были весьма удивлены моим вопросом о «чеченце – православном священнике». По их словам, никакого такого священника тут и не было, был лишь «причетник Александр», до крещения Осман Османов, (как я понял, не чеченец). Этот причетник в копании с некими «…молодыми русскими» входил в некое подобие «…сатанистской секты», группировавшейся вокруг прежнего настоятеля «алкоголика Н». Эта «секта» убивала ради развлечения русских же стариков и «… на них было 6 трупов». Впоследствии убийцы были разоблачены и осуждены.
Историю «отца Александра» прихожане рассказывали очень и очень неохотно. Но впечатления, что они говорят неправду, декламируя некий заученный текст, у меня не было. Хочу это подчеркнуть еще раз: у меня не возникло никакого ощущения, что жители говорят неправду.
В отношении прежних настоятелей храма в станице Наурской, несколько лет назад мне довелось услышать рассказ бывшего церковного старосты Наурской, ставшего в 1999 году инвалидом после расстрела и чудом спасшегося. Он подробно рассказывал, как настоятель храма в страшные 90-е годы, иеромонах Варсанофий, спасал казаков-стариков от вырезания и словно Моисей выводил их из Наурской в селение Орловка Ставропольского края.
Отец Варсанофий лично ходил по ставропольским чиновничьим кабинетами добиваясь от властей помощи беженцам. « И селили людей в бывших коровниках без окон и дверей. Люди забивали картонками оконные проемы и спали вповалку прямо на полу, в стойлах», - рассказывал мне чудом избежавший гибели, потерявший руку и глаз инвалид 1928г. рождения, бывший житель станицы Наурской.
В нынешний же визит я вернулся к тем событиям и спросил: «Поддерживаются ли связи у нынешних жителей Наурской с переселенцами в Орловке и с отцом Варсанофием»? Но мне на этот вопрос не ответили.
Есть ли вообще чеченцы-христиане, мне так и не довелось узнать. Впоследствии, в дагестанской Махачкале, мне рассказывали, что якобы уже в нынешней, послевоенной Чечне, девушку-чеченку за переход в православие родственники забили насмерть камнями.
Но насколько истинен этот рассказ - судить трудно. Возможно это лишь современный околорелигиозный фолклер.
В заключении отмечу: стройплощадка новой церкви в Наурской окружена глухим металлическим забором, ее охраняет автоматчик. Площадка строящейся рядом мечети на 2500 верующих открыта и не охраняется.
К вопросу о русском жилье и избранные беседы
Примерно год назад довелось присутствовать в Госдуме на совещании фракции ЛДПР по «русскому вопросу на Кавказе». Там представительница русских беженцев из Чечни Татьяна Черная, с болью в голосе рассказывала о мытарствах русских людей потерявших жилье в Чечне: «Вернуть и затем продать своё жильё мы не можем. Если ты приедешь в Грозный за своим имуществом, так тебя там прибьют. А нам предлагают отказаться от своего имущества за нищенские 120 тыс».
Само собой, прибыв на «место событий» я, прежде всего, попытался осветить этот вопрос. Ответы всех респондентов складывались примерно в такую радужную «картинку»: любой русский сохранивший документы о праве на жилье, может вернуть его обратно. Так мне довелось услышать такой рассказ:
- Вот недавно приехал один старик в Грозный, у него там квартира сохранилась. Пришел в нее, а там чеченцы живут и ему говорят «Ничего не знаем, квартира наша». Он пошел в районную администарацию, объяснил ситуацию. Пришли чиновники вместе с ним, спросили жильцов: «Кто такие, почему тут живете, документы на владение показывайте»? Те ничего объяснить не смогли, им приказали съезжать тут же. Старику объяснили, что он теперь может вселяться в свою квартиру или тут же продать ее, покупателей в администрации найдут. Старик решил продать. Появились покупатели, сразу же оформили документы, дали старику 700 000 рублей и он уехал в Россию. Все было сделано за один день.
Другую подобную историю я услышал от Д., живущего уже за пределами Чеченской республики. Он, после того как я пересказал ему предыдущую информацию и попросил ее прокомментировать, ответил:
- В принципе все выглядит действительно так. Русские могут приезжать спокойно и возвращать жилье. Порой не все гладко происходит, вот мы (как я понял, члены реестровой казачьей организации) недавно в суде отстаивали четырехкомнатную квартиру старика Панасенко. Суд выиграли.
В разговорах тему изгнания и
зверств в отношении русского и казачьего населения, все собеседники тщательно обходили. При прямых вопросах отмалчивались.
Мне так и не удалось прояснить «динамику исхода»: как, к примеру, 1991 год отличался от 1994-го, а последний от 1997. Единственно, из косвенных высказываний я понял, что на левобережье Терека самое страшное началось после хасавъюртовских соглашений, в 1996 – 1997 годах. Именно тогда мои собеседники вынуждены были бежать. Возвращались они уже в 2000 – 2001 годах…
Со слов одной женщины процесс «обесказачивания» левобережно-терских земель начался еще в середине 1980-х годов. Но как происходил этот первый, до 1991 года, «этап», в чем были его особенности, осталось для меня непонятным, женщина тут же «закрыла тему».
Никаких детальных и конкретных фактов зверств и притеснений мне никто не сообщал. На все вопросы реакция была одна: натянутая улыбка, молчание и, после паузы, перевод разговора на другую тему.
Один раз на попытку выйти на «острые» вопросы последовала неожиданная реакция. Собеседник, в ответ на какой-то вопрос, молча принес и положил на стол репринт книги Георгия Ткачева, 1911 года издания, «Ингуши и чеченцы в семье народов Терской области».
Этот же человек говорил, что у него «…все друзья чеченцы, которые за меня вступятся, в огонь и воду пойдут. Все для меня сделают». В другой раз у него прозвучала фраза «… такой закон у них «если ты волк – рви». Примечателен его же рассказ о совместном празднике, когда один из «друзей чеченцев» сидя за столом напротив и глядя на него, задумчиво произнес: «… если бы вы знали, как мы вас ненавидим».
В другом случае этот же человек привел примечательный рассказ о прошлых временах: «Во время Гражданской войны чеченские авторитеты решали на чью сторону: красную или белую встать. И один шейх сказал: «Мы должны идти с казаками». «Почему, ведь они наши извечные враги»? – спросили другие. «Потому что они люди верующие».
Рассказ этот был дополнен долгой паузой, после чего рассказчик перевел разговор на нейтральную тему.
Отдельного изложения заслуживает разговор с Д. Этот терский казак, сейчас живет в Дагестане и служит в силовых структурах. У него в девяностые годы был убит отец.
Вот примерное содержание нашего диалога.
- Д. Мой отец Д., казачий атаман, ехал в «УАЗе» с российскими офицерами. Машина попала в засаду и был расстреляна. Но ненависти к чеченцам у меня нет. Ведь кто расстреливал машину отца? Двое русских принявших ислам, кумык. Чеченец был только один: он на видео все снимал. Потом все кто стрелял были убиты в боях, а тот кто на видео снимал, сейчас в тюрьме.
- С.Ю. Так получается, во всем виной то, что твой отец ехал с военными? А если бы не это, то отца бы не тронули?
- Д. Может и не тронули бы. Русских убивали отморозки. Друг моего отца, дядя Коля, обычный шофер, однажды не вернулся с работы. Нашли его мертвым, глаза сигаретами выжжены, тело спицами кололи. Он кровью истек. Умирал медленно.
- С.Ю. Беженец из вашей станицы, ныне живущий в городе Губкин Белгородской области, писал, что у вас в 1992 году старика – ветерана войны в сарае повесили. Не слышал ли ты про этот случай?
- Д. Про этот не слышал. Но такого было много. И резали и стреляли. Дома отбирали. Могли прийти в твой дом и сказать: «Пошел отсюда на х… Тут теперь я живу». И уходили, что сделаешь…
- С.Ю. В рабство угоняли людей?
- Д. Нет, наших казаков в рабство не угоняли.
- С.Ю. Ты говорил, что зверства – действия отморозков. Получается что исход казаков следствие отдельных, в общем плане непреднамеренных действий.
- Д. Почему же непреднамеренных. Самых что ни на есть планомерных. Нас выживали планомерно и сознательно. Причем началось все еще до войн. В нашей станице чеченцев было очень мало, а в других было много и все началось еще до войн. Когда началась независимость и нас стали разными способами изживать. Меня в школе постоянно избивали, я каждый день дрался.
- С.Ю. А что теперь? Все поменялось?
- Д. Да теперь они локти себе кусают за то, что натворили. Они готовы, что угодно теперь сделать, чтобы все вернуть к прежнему состоянию. К русским теперь другое отношение. Дома возвращают…
Далее у нас пошел разговор о выступлении Галины Черной в Госдуме. Д. опроверг ее слова, рассказав приведенную выше историю о возвращении беженцу Панасенко квартиры через суд.
С «отказными», - компенсацией в 120 000 рублей за оставленное в Чечне жилье, - по словам Д. ситуация не так проста:
- Многие русские, уехав, и бросив жилье, получают на новом месте «отказные»: компенсацию в 120 000 рублей. А потом их жилье уже здесь забирает себе государство. Но был случай, когда дом русские продали чеченцам, уехали, а потом «где-то там» получили «отказные», и чиновники пришли дом забирать. Тогда купивший дом чеченец, мой приятель, прибежал ко мне: «Деньги ведь при тебе мы за дом отдавали, ты же видел, что дом покупали? Подтверди». И я потом был официальным свидетелем в том, что дом при отъезде был действительно легально продан.
Почему я боялся ехать в Чечню
В первой части своих записок «По казачьим землям Чечни» я упоминал, что в эту республику въезжал с некоторым страхом и обещал позже объяснить почему. Что же пришла пора выполнить обещание.
Перед самой поездкой, еще в Кабардино-Балкарии довелось беседовать с местным казаком – мелким предпринимателем, владельцем ларька. Одной из причин страха был его рассказ, который я вкратце привожу.
- Ехал я с базы с новым товаром. На своей машине. На моздокской трассе, не доезжая Екатериноградской, впереди меня шел школьный автобус, желтый, с надписью «Дети». Вдруг меня обгоняет иномарка с чеченскими номерами. Пристраивается в хвост автобусу, потом обходит его равняется, идет параллельно по пустой встречке. Вдруг из окна появляется рука с пистолетом и начинается стрельба. Отстреляв обойму, рука исчезает, иномарка на скорости уходит в сторону Моздока. Автобус и я – на обочину. Выскочили. Шофер автобуса весь белый, трясется. Осмотрели автобус – пробоин нет. Стреляли поверх него, развлекались…
Прослушивание этой истории было за два дня до моего въезда в Чечню. К слову, казак, рассказавший мне это, уже продал имущество и переселился с семьей в Ростовскую область, в одну из станиц на Верхнем Дону.
Но не эта история была главной причиной страха. В 2009 году на сайте АПН была опубликована моя статья «Крест над Кавказом».
Уже через неделю на сайте Парламента Чеченской Республики появилась статья Алимхана Хажбатирова с громким названием: «Наноконфликт цивилизаций как приём. О любви к варфоломеевской ночи цивилизованных» дикарей».
Написанная неподражаемым языком статья, была переполнена нелестными словами в мой адрес. То, что я был произведен в почетное звание «цивилизованного дикаря, любящего ворфоломеевскую ночь» и пишущего «чистую хунвейбиновщину», - один из самых мягких моментов, которые хоть можно выдернуть из контекста. Статья читается как цельное литературное произведение. Это прекрасная поэма в прозе, постмодернистскому стилю которой позавидовал бы и сам Виктор Сорокин: « Иосиф Сталин идет по Кремлю в рясе, а навстречу ему топает в монашеском клобуке Юрий Сошин и докладывает об обстановке на религиозном фронте»!
А в конце «глаголомжгущего» текста в адрес моей персоны высказано были следующие слова: «Народ ждет, когда же начнутся аресты и «посадки» этих людей. Это очень серьёзно. Он хочет знать, когда же статьи Уголовного Кодекса РФ начнут гладить по «умным» головам проповедников религиозной нетерпимости! […]
До самой последней точки он находился под моим неусыпным контролем, и он тщетно пытался вырваться из-под моих остропублицистических когтей. Я же всего лишь показал ему силу слова, стоящего на своем месте»!
После столь проникновенных слов написанных начальником Информационно-аналитического управления Парламента Чеченской республики Алимханом Хажбатировым, мне въезжать в Чеченскую республику было страшновато. Что было бы со мной, попади я не в «остро публицистические когти», а в реальные руки господина Хажбатирова и его коллег, я старался не представлять.
Но верующему православному человеку нужно не бояться, а уповать на Милость. Я вот уповал и теперь, Слава Богу, спокойно закончил свои путевые заметки.
