Слова «либерализм», «глобализм» и «демократия» вызывают у огромных масс народа и большей части интеллектуалитета не то что бы отторжение на уровне инстинкта, нет, это — пройденный этап.
Открытое высказывание по поводу того, до какой степени комплекс перечисленных понятий отвратен, становится моветоном: окружающие итак давно всё осознали, так к чему тельник на себе рвать? Всерьез критиковать либерализм сейчас все равно, что браниться по поводу неудачной моды, сшедшей с витрин три года назад…
Недавно я видел серьезного политтехнолога, читавшего лидерам лоялистской молодежной организации лекцию на тему: «Почему демократия не так омерзительна, как может показаться». Ему удалось добиться признания обозначенного тезиса, но, боюсь, при этом он выдал версию «чистой демократии» или, иначе говоря, «демократии-в-потенции», которая нынешних «штатных» идеологов демократического лагеря и нынешних практических политиков вряд ли устроит. Конечно, находятся люди, способные вполне серьезно говорить: мол, нельзя же с водой выплескивать и ребенка! Но после полутора десятилетий реализации либеральных проектов на территории России подобное высказывание напоминает пропаганду героина в качестве отличного средства от простуды.
Слово «либерал» приобрело бранный оттенок, поместившись в обличительной лексике где-то между «болваном» и «ворюгой». «Полный либерал» — выдающийся глупец. Если кто-то «олибералился», всем ясно: был честным человеком, а вот прижукнулся, купили его гады. Тем не менее, Александр Елисеев наивно попытался в статье «Срочно требуется либерал» извлечь из истории дореволюционного либерализма в России нечто полезное для современности. Напрасно: степень дискредитации либерализма такова, что никакое хорошее начинание нельзя сейчас приближать к этому понятию. Протухнет моментально. А Михаил Краснов, воспевший в статье «Фатален ли персоналистский режим в России?» преодоление персоналистской организации власти в России во имя торжества демократии, выглядит как верующий, коленопреклоненно возносящий гимны сакрализованному объекту культа.
Мне много раз приходилось слышать: «Россия как не знала, так и не знает ни настоящего либерализма, ни настоящей демократии!» А народ видит нечто криминально-кабацкое, путанно-киллерское, хапуг, лжецов и мошенников. Во главе их воинства — совсем уж экспонаты из Кунсткамеры: Чубайс, а прежде того Гайдар… Делается абсолютно адекватный вывод: если настоящие-то либерализм с демократией придут, это ж совсем кранты! И без того обнищали, а там вконец переморят… Подобное «нутряное понимание», наверное, самое правильное. Суть любой идеологии ясна по плодам ее.
Поэтому если и есть в демократии и либерализме нечто полезное, то сейчас пора ему найти новые имена, иначе мало кто пожелает к этой самой пользе подойти вплотную, опасаясь измазаться привычной субстанцией. Какой уж там «новый либерализм», упаси Господь!
В русском социально-политическом обиходе слова «капитализм», «либерализм», «социализм», «глобализм» и т.п. означают несколько иные явления, чем предполагает обиход евроамериканский. Да, у нас это во всех случаях «сниженные варианты». Да, у нас это во всех случаях не только обозначение «идеальных состояний», т.е. чисто теоретических категорий, очищенных от влияния жизни, но и в значительной степени обобщение неудачной практики. Но проблема в сердцевине своей гораздо глубже. Одна из цивилизаций Земли выработала понятийный аппарат для присущей этой цивилизации политической реальности. Он не только плохо подходит для соседей, поскольку у них иная политическая реальность, но и базируется на опыте таких общественных институтов, которые у самих евроамериканцев работали слишком недолгий срок, чтобы делать сколько-нибудь серьезные выводы об их практической пригодности.
Первые значительные политические шаги либерализм начал делать лишь в последней трети XVIII столетия. Глобализму как внятной системе социально-политических и экономических взглядов и всего-то несколько десятилетий. Для мировой истории это два маленьких мальчика, настырных и злых, но от того ничуть не более опытных. Века через три-четыре можно будет делать выводы о практической пользе либеральных и глобалистских рецептов, а пока судить просто не о чем. Неужто два столетия способны проявить какие-то новые глубокие истины в политике или философии?
Тем более, если учесть, сколь дорого обошелся либеральный опыт его «родным цивилизациям» в рамках евроамериканского сообщества. Сколько революций пережила Франция? Россия с ее двумя просто дитя в этом отношении. Сколько десятилетий протянет Великобритания без колониальной системы, обеспечивавшей все необходимое для метрополии? Тамошние шахтеры и докеры давно поняли, почем фунт лиха. Сколь тяжким бременем легла глыба либерализма на Веймарскую республику, так что она поспешила переродиться в Третий Рейх? Истинный либерал всегда свободен в выборе средств давления на соседей… Сколько ненависти вызывают США во всем мире в настоящее время, и как эта ненависть еще отольется американцам? 11 сентября — только начало.
В настоящее время у либерализма нет серьезных аргументов для того, чтобы претендовать на монопольную выработку социально-политической рецептуры.
***
Что представляет собой российская государственность постраспадной эпохи?
При Ельцине она функционировала в основном как механизм легализации имущественных захватов, осуществляемых криминальными предпринимателями, силовиками и номенклатурой. Она позволяла им свободно бороться друг с другом, вплоть до смертоубийств и очевидного попрания законности. Оно давала им возможность подавлять любое сопротивление снизу и сама не раз участвовала в этом. Она в вопросах внешней политики (а во многом и внутренней) была насадкой на мунипуляторе андроида, включенного на порядок более серьезными зарубежными игроками.
Что такое российская государственность при Путине?
Политическая организация, ничуть не переставшая быть «насадкой на мунипуляторе», но управляемая более тонко, чем раньше. Определенный круг олигархических кланов выстроил механизм передаточных шкивов, шестеренок и болтиков, приводящих в движение марионетку центральной власти. Те, кто входит в указанный круг, могут относительно мирными методами выяснять вопросы о разграничении полномочий по управлению марионеткой и получению строго определенных дивидендов по строго определенным каналам. В свою очередь, они, во-первых, отчитываются перед партнерами по бизнесу более высокого статуса; во-вторых, устанавливают правила для всех остальных; в-третьих, «сбрасывают с корабля» тех, кто в круг не вошел, но по предложенным правилам играть не хочет (от живых национально-ориентированных общественных движений до какого-нибудь нувориша вроде Ходорковского).
Что же касается так называемой демократии, то в России она представляет собой чисто антуражный элемент политической системы. Конечно, масс-медия и механизм счета голосов всегда требовали и будут требовать своевременных инвестиций; но это, в конечном итоге, получилось не столь уж дорого. Эффективнее действует угроза отобрать и те крохи, которые падают журналистам, экспертам, политтехнологам и менеджерам-счетчикам с барского стола. Года примерно с 1997-го все наши выборы контролируемы на девять десятых, если не на девяносто пять сотых. Довольно большой круг лиц представляет себе, каковы тарифы на думское кресло, сколько стоит место в Законодательном собрании, определенный пост в администрации. А главное, кому и как дать.
Единственный центр власти, сохраняющий реальную силу, а также реальный контроль за основными финансовыми потоками и средствами принуждения — Администрация Президента. О ее управленческих функциях удачно написал Павел Святенков в статье «Записки об Администрации». Этот орган играет роль закрытого акционерного общества, где представители инвесторов являются «офицерами связи» и координаторами всех политических решений, принимаемых на самом верху. Иными словами, Канцелярия Его императорского Величества в современном варианте. Самодержавие у нас было при императорах, при генсеках, оно осталось и в президентский период. Немножечко подгадили Львов с Керенским, Никита Сергеевич, да единственный президент СССР, но и правили они все относительно недолго. Отличие одно: при государе Николае Павловиче, сделавшем Канцелярию главным управляющим органом в России, она действительно подчинялась центральной власти. А сейчас есть основания говорить о ситуации обратного свойства: скорее, АП управляет центральной властью.
Главный вопрос российской организации власти состоит в том, кто контролирует государя и его ближайших советников. В дореволюционный период — аристократический слой. Сейчас — «акционеры» Администрации Президента РФ.
Плохо ли это?
***
Ответ не очевиден.
Современный демократический выборный парламентаризм — одна из худших систем власти, когда-либо придуманных человечеством. Если бы он в России работал на полную катушку, мы бы до сих пор сидели в болоте им. Бориса Николаевича. Демократический парламентаризм обеспечивает абсолютную власть богатых людей. Поскольку перед урной Иван Иванович Иванов должен выбрать одного из двух и более совершенно незнакомых ему персон, чаще всего в равной степени антипатичных, он опирается на информацию СМИ. Побеждает тот, кто покупает СМИ и готов материально обеспечить «долгое позирование» перед камерами, то есть чрезвычайно дорогостоящую выборную кампанию претендента. Вот и весь сказ.
Нынешнее политическое устройство вводит как главный фактор работы всей системы «административный ресурс». А значит, политическая власть не распределяется по многим рабочим органам системы и не делится между силами, контролирующими медиа-сферу. Она вся сконцентрирована на самом верху и является прерогативой крайне узкого круга лиц: «царь», его приближенные и небольшая группа избранных экспертов. Захват контроля над указанной группой означает либо размещение на этом пятачке чистых ландскнехтов с несколькими «офицерами связи» во главе (современный вариант), либо людей со строго определенными убеждениями: эти сами будут делать все, что нужно. Следовательно, позиция центральной власти не особенно прочна. И она может быть сокрушена незначительным по масштабу верхушечным переворотом. Несколько сотен бойцов и несколько десятков специалистов способны справиться с задачей силовой смены правящей элиты; новая устойчивая олигархическая группировка способна решить эту проблему одними финансовыми методами (не считая полудюжины «случайных» смертей) В этих условиях начинают в гораздо большей степени «играть» не «политтехнологические», а «социологические» факторы. Центральная фигура и ее приближенные могут столкнуться с необходимостью массовой поддержки (какая была у Путина в первые два года первого срока). И, следовательно, потребуется реально удовлетворять чаяния весьма широких секторов населения, уважительно относиться к базовым ценностям большинства. Иными словами, принять политический курс, способный создать у подножия трона круг «сил обороны». Как медийных, так и политических. Это единственный способ придать власти прочность в нынешних условиях.
Что в подобной ситуации составляет платформу русского консерватизма?
Русский консерватизм означает прежде всего полное и безоговорочное расставание с проектом «единого человечества», «мирового правительства» и т.п. Он по сути своей — снятие глобализма с повестки дня. Вариант универсализации православия и русской культуры как базовых ценностей для всего человечества, кажется, никто пока всерьез не предлагал, а прочие варианты глобализации заинтересовать русского консерватора в принципе не способны. Русский консерватизм видит в России, во-первых, территорию самостоятельной цивилизации, новые формы которой сейчас еще пребывают в стадии генезиса; во-вторых, пространство Империи. Под словом «Империя» понимается мультиэтничное государство с ярко выраженным иерархическим устройством, достаточно крупное по территории и мощное в политическом, экономическом, военном и демографическом отношении, чтобы претендовать на ведущую роль в регионе, с развитой системой внутренних силовых структур, с центром, который вырабатывает доминирующую идеологию, устанавливает определенный порядок в ряде вопросов администрирования (транспорт, финансы, суд, важнейшие законы и т.п.) обязательный и равный для всех провинций государства.
При этом стратегическая деятельность центра опирается на господствующую культуру, являющуюся плодом исторического творчества «несущей нации». В случае России таковой является русская православная культура. Чтобы оказаться в стратегическом центре, необходимо принадлежать полю господствующей культуры, при этом не обязательно быть представителем этноса, ее выработавшего. Иными словами, правящую элиту России должны составлять русские по культуре, при этом не обязательно русские по крови. Их конфессионально-культурная принадлежность должна быть прочной, очевидной. Русский консерватор стремится к полной политической, экономической и культурной независимости России (в ситуации перехода к развитым формам Русской Православной цивилизации это может вылиться в умеренный изоляционизм). Он считает необходимым поставить главными приоритетами государственной политики придание первенствующего статуса православию, русской культуре, русскому предпринимательству, а также целому ряду программ по нормализации демографии коренных народов страны и реконструкции отечественной промышленности, технологической сферы, вооруженных сил. Он готов в случае необходимости перейти к мобилизационным средствам развития и пойти на значительное сокращение «прав человека» в их евроамериканском понимании.
При Путине значительная часть крупных компаний, в том числе и сырьевых, прошла ренационализацию. Это было сделано для того, чтобы дать возможность контролирующему олигархическому кругу реализовать материальные активы по неадекватно высоким ценам. Но есть тут и определенное благо: с позиций русского консерватизма государство обязано располагать мощным сектором в экономике, дабы исключить давление на страну как внешних, так и внутренних врагов, а также иметь возможность обеспечить России «прожиточный минимум» (энергетика, транспорт, связь, медийная сфера, сельхозпродукция) при любых условиях. А вот развитие среднего и мелкого бизнеса в нуждается в освобождении от избыточной опеки государства, в первую очередь, налоговых органов и милиции. Внешняя задача Росси на ближайшие десятилетия — геокультурная экспансия (православное миссионерство, прежде всего) и защита интересов нашей диаспоры за рубежом. Усиленный импорт «биоединиц» в рамках «замещающей иммиграции» рассматривается русскими консерваторами как преступная политика, ведущая к подрыву государственной безопасности.
В связи с этим, русский консерватор:
1) стремится создать в информационно-медийной сфере устойчивый сектор, в котором традиционные культурные и религиозные ценности, а также интересы народа и страны располагают абсолютным приоритетом;
2) поддерживает силы, способные повернуть нашу властную верхушку к политическому курсу, основанному на национальной консервативной идеологии;
3) отрицает смену правящей элиты революционным способом, в том числе путем организации масштабного вооруженного восстания;
4) всеми силами и средствами продвигает близких по духу людей наверх;
5) если действия государства соответствуют национальным консервативным идеалам и соотносятся с Евангелием, сам готов войти в состав «сил обороны»;
6) он всегда помнит: наступление «реальной демократии», т.е. соревновательной модели власти богатейших кланов над страной резко снизит его возможности на что-то повлиять.
***
Конечно, русским консерваторам нужны организации для выхода к власти. Но что это должны быть за организации? По всей видимости, гибриды общественных движений и журналистских клубов. Учитывая, как уже говорилось, совершенно антуражный характер высших выборных органов в России и в первую очередь полную «простроенность» Госдумы под интересы политической верхушки, представляется крайне малоценным делом прорываться к депутатским креслам. Ведь пребывание одного, десяти или даже сорока русских консерваторов в этих самых креслах не дадут ни малейшего шанса на решение сколько-нибудь серьезных политических задач. Попадание нескольких представителей русского консерватизма в Госдуму и региональные выборные органы имеет ограниченную ценность: это признак статуирования в качестве самостоятельной политической силы, вот и всё. В целом же, у русских консерваторов на первом плане должны быть другие задачи. Их цель — работа в администрациях любого уровня, вплоть до высшего. Вторая важная цель — постоянная медийная активность, поддержка своих во власти, продуцирование определенного «фона» в информационной сфере.
Общественно-политические организации русских консерваторов, во-первых, ждут удобного момента, а еще лучше — создают удобный момент для рекрутирования единомышленников в структуры исполнительной власти; во-вторых, всегда готовы в случае нестабильности на самом верху заявить свое право на места в «стратегическом центре»; в-третьих, если центральная власть, не меняясь на персональном уровне, поворачивается лицом к чаяниям национальных консервативных сил, она должна видеть перед собой реально действующие группы, с которыми можно как минимум провести политические консультации или договориться о разработке масштабных программ.
Поэтому идеальная общественная организация русских консерваторов должна напоминать кадрированную военную часть. Штаб, небольшое количество охранных подразделений и политуправление (те же журналисты), находятся в постоянной боевой готовности. Прочие, когда потребуются, могут быть отмобилизованы быстрыми темпами. Партия территориального типа с многочисленными органами, нацеленными на предвыборную работу, не нужна, да и не по зубам… Нелегальные экстремистские группы — совсем из другой сферы. А вот ориентация на своего рода клубы, как на сетевую основу центров консервативной политики — гораздо правильнее и реалистичнее.
***
Духовной основой для русского консерватизма может быть только православие. Все должно быть пронизано им. Любое политическое действие, любое практическое предложение должно проверяться евангельским духом. Если благое пожелание русских консерваторов противоречит заповедям Иисуса Христа, значит где-то была совершена ошибка. Значит необходимо вернуться назад и проанализировать, в чем допущен просчет, кто худо повлиял на общее дело.
И движение к власти, и ее использование суть действия, находящие теоретическое обоснование в концепции теократической симфонии.
По словам современного православного публициста и катехизатора Андея Кураева, «…Церковь не может отказаться от своей мечты о симфонии, ибо это вопрос о том, может ли остаться внехрамовая жизнь людей все соотнесения с Евангелием. Идеал симфонии неустраним из православия. Но вопрос — симфонии с кем и с чем. Главный итог размышлений русских философов на эту тему состоит в том, что разговор надо вообще перевести в другую плоскость — не Церковь и государство, а Церковь и общество, Церковь и люди». В статье «Православным пора почувствовать вкус к карьере» он, в частности развивает идею простую, но эффективную. Многое решается духовным настроем, воспитанием. С точки зрения Андрея Кураева, не будет никакой православной России, если из детей не удастся воспитать православных людей, «…которые могли бы, владея всей сложностью современной культуры и техники, сделать ради веры своей, ради народа своего успешную социальную карьеру. Если мы хотим видеть Россию православной, ей нужны православные элиты. Православные депутаты, экономисты, министры, бизнесмены, учителя, журналисты и т.д. Значит, православным людям надо прививать вкус к успеху в жизни, творчеству, карьере».
Совершенно правильная мысль! Лишь постепенное продвижение единомышленников к верхам всех социальных иерархий может создать в России государство-семью, государство, основанное на благодушном и рачительном патернализме! А это означает не только воспитание «вкуса к успеху», но и воспитание чувства духовно-родственного долга: на уровне инстинкта помогать таким же, как ты, поддерживать их повсюду и везде, не ожидая за это никакой благодарности.
***
Допустим, русским консерваторам удастся закрепиться у власти.
Какое государство нужно Русской Православной цивилизации в качестве «программы-максимум»? Иными словами, какова оптимальная форма государственности, если отрешиться от возможностей «достроить» и «отладить» современную российскую государственную машину?
В этом вопросе можно сделать лишь несколько «этюдных» мазков. Он требует серьезной разработки. И автор этих строк сожалеет, что консервативный лагерь может в настоящее время опереться лишь на старые идеи, высказанные Леонтьевым, Тихомировым, Солоневичем.
Приходится изложить частное мнение, а не четкую общую платформу.
Автор этих строк надеется, что желаемый «градус христианства» в политической жизни Русской православной цивилизации ему удалось показать в статье «Цивилизация второй чаши». Собственно, на любом уровне политической власти никакое серьезное дело не должно решаться без советования с духовными властями, без благословения патриарха, епископа, иерея… Соответственно, Русская Православная Церковь обретает конституционно утвержденные права первенствующего конфессионального учреждения в стране, а православие — первенствующей конфессии. Это означает крупные преференции в области образования, в медийной, да и в культурной сфере, а также возможность обращения к верховной власти с законодательной инициативой минуя выборные учреждения. Вопрос спорный, но обсуждаемый — предоставления «второго ранга» исламу и буддизму, также с определенными льготами и закрепленными в Конституции правами. Во всех трех случаях предполагается ввести в бюджет статьи расходов на магистральные нужды конфессий.
В хозяйственном и финансовом отношении Церковь выступает как самостоятельный независимый субъект российской экономики.
Ярослав Бутаков в эссе «Новое иосифлянство» высказал сходные идеи относительно политического положения Церкви: «Итак, в иосифлянской модели Церковь — независимый общественно-политический институт, деятельно и равноправно сотрудничающий с государством в деле утверждения Правды Божьей на земле. Между государством и Церковью есть разделение функций, но нет приниженного положения ни одной из сторон...» При этом во времена Ивана III, когда св. Иосиф Волоцкий формулировал важнейшие принципы русской версии «симфонии», никого не могло удивить безраздельное руководство Церкви в духовных вопросах. Такова одна из аксиом раннего иосифлянства. «Когда Иосиф призывал великого князя казнить еретиков, он упирал на то, что государь обязан это делать, и обязан как раз потому, что это велит ему Церковь» — пишет Ярослав Бутаков. Возврат к подобным формам симфонии сейчас вряд ли возможен. Однако значительное усиление в Церкви политике и культуре — требование для русского консерватора самоочевидное.
Теперь о государственном строе. Суверенитет и право на осуществление всех властных полномочий исходят из сакрального источника, а не из идей о «делегировании полномочий» народом своему избраннику (избранникам). На власть нужна санкция Высшего Судии. Большинство русских консерваторов считает монархический принцип более эффективным и более соответствующим духу Священного Писания, нежели республиканский. Соответственно, форма организации власти должна быть максимально персоналистичной — самодержавная монархия, несколько смягченная рядом представительных учреждений. Она ограничивается также принципом гражданского неповиновения государству, если оно идет против веры; этот принцип изложен в современной социальной концепции Русской Православной церкви. Два мирных метода перехода к монархическому устройству власти от нынешнего государственного строя таковы: референдум и последующее венчание на царство или просто венчание на царство уже избранного народом президента.
Революционный захват власти, как уже говорилось, неприемлем. Очевидно, исключительно важным становится в этой системе принцип престолонаследия. Он должен определяться не только традицией «крови», но и более сложными соображениями (например, способностью монарха отправлять свои обязанности, его возрастом, физическим и душевным здоровьем, вероисповеданием). Поэтому уместно использование мобильной и динамичной византийской системы, уходящей корнями в позднеримские политические устои. Это означает введение соправительства. Попросту говоря, монарх-«август» сидит в Москве, в то время как его соправители-«кесари» могут осуществлять правление крупными региональными единицами, например, совокупностью дальневосточных регионов России. При этом они ограничены во власти правами и первенством «августа», а также тем, что территории для осуществления власти «кесарями» формируются ситуативно, по мере надобности; они не имеют постоянных органов власти. При кончине «августа» у него всегда есть живой дееспособный преемник — «кесарь».
Принцип парламентарной демократии вместе с принципом «сдержек и противовесов» навсегда уходит из высших эшелонов политической организации страны. На местах остаются назначаемые из центра «губернаторы», т.е. те же «воеводы» (как это и было установлено при Путине), а власть выборных органов резко сокращается. Для нее достаточно будет границ, предложенных еще в проекте министра внутренних дел Н.П.Игнатьева. Это значит: Госдума и заксобрания становятся законосовещательными органами. Их функции приравниваются к функциям земских соборов: консультирование стратегического центра во главе с монархом и выдвижение законопроектов. То же самое происходит на региональном уровне во всех нынешних субъектах федерации. Собственно, федерализму приходит конец. Он уступает место унитаризму.
Зато на локальном уровне государственное чиновничество, судейские люди и органы внутренних дел уступают большую часть своей власти институтам самоуправления. Причем нынешний районный уровень — слишком крупный, слишком неудобный для решения простейших задач, хотя бы жилищно-коммунальных. Первичные властные ячейки должны быть сформированы на уровне более мелком, чем современный мегаполисный микрорайон (в идеале — до 1000 жителей для города и до 300 жителей для сельской местности). Здесь все знают всех, здесь ясно видны нужды общины и здесь могут быть использованы разные формы самоорганизации народа, в том числе выдвижение старост (исполнительная власть), «голов» (с полномочиями шерифского характера — о чем неоднократно высказывался П.Данилин), и «сотских» для управления народным ополчением (необходимость его формирования обоснована М.Ремизовым). От этих локальных структур должно выбираются должностные лица на районный уровень, а там — на муниципальный. Здесь они будут делить власть с «воеводой» пониже рангом, чем региональный. Таким образом, если на высших уровнях власти демократия будет в значительной степени урезана, то на нижних установится господство чистой, беспримесной демократии. Как в эллинских полисах.
Автор этих строк сознает, что его предложения идут вразрез со всей политической философией евроамериканского мира со времен эпохи Просвещения. Так и беc с ней.
