Главной темой большинства комментариев современной политической обстановки стало признание того, что Россия переживает революционную ситуацию. Это же стало и лейтмотивом выступления Станислава Белковского на вчерашней пресс-конференции в Институте национальной стратегии. Данная оценка текущего момента была подчёркнута самим фактом последовавшей затем речи лидера НБП Э.В. Лимонова.
Переживаемый страной момент имеет глубокое историософское наполнение. Недаром, к историософии обратился сам Президент РФ, предложивший в очередном ежегодном послании Федеральному Собранию, ни много, ни мало, новую трактовку исторического пути России, претендующую на значение консолидирующей идеологии. Соглашаясь с наличием у России неких традиционных ценностей и особой миссии на евразийском пространстве, чтец послания, вместе с тем, подчеркнул принципиальное единство путей развития России и Европы. Таким образом, между "западничеством" и "славянофильством", власть решительно подтвердила свой западнический выбор.
Однако, не желая оставаться в вечных пасынках Европы, российская самость рвётся доказать своё превосходство. Наша страна двигалась по одной цивилизационной дороге с Европой не всегда только глядя ей в хвост, но и "в чём-то иногда опережая европейские стандарты". Такова отныне официальная установка. И пусть помалкивают теперь те попавшие в моду горе-историки, которые построили своё имя на доказательстве вечной отсталости и "модернизации" России.
Но старый спор между славянофилами и западниками никогда не закроется парадоксальным утверждением, что мы больше европейцы, чем сами европейцы. И в обстановке нарастающей политической дестабилизации и ожидании больших потрясений вновь актуализируется поиск Россией своей цивилизационной идентичности. Тем более, что в историософских моделях, сравнивающих российскую цивилизацию с другими, недостатка нет.
Достаточно вспомнить современную историю Ирана, переживавшего в 60-70-е годы прошлого века экономический бум. Богатевшая на нефтедолларах страна активно развивала также различные отрасли перерабатывающей промышленности. В интересах массы крестьянства была проведена радикальная аграрная реформа — "зелёная революция". Шах Ирана планировал к 2000 году сделать свою страну пятой индустриальной державой мира (после США, СССР, Японии и ФРГ).
Политический (авторитарный) режим стремительно демократизировался. Важнейшие законы (как о "зелёной революции") принимались на референдумах, ставших основным средством просвещённого монарха по преодолению сопротивления консервативных кругов общества реформам. Вестернизация культуры захлестнула иранские города. США активно поддерживали прогрессивные инновации иранского руководства.
Народ Ирана, богатевший благодаря политике власти, с ненавистью взирал на эту самую власть, терявшую в его глазах священный ореол. В государстве-цивилизации экономическая и социальная стабильность и благополучие не являются гарантией от революции. Главное — в том иррациональном доверии, которое власть вызывает у общества.
Накануне революции 1979 года в Иране сложилась объединённая оппозиция шахскому режиму, в которую вошли и коммунисты, и либералы, требовавшие ещё больше свобод, и шиитские фундаменталисты. Массовое движение переросло во всеобщее вооружённое восстание, которое победило, как только армия отказалась выполнять приказы власти.
Между различными звеньями объединённой оппозиции было больше различий, чем между каждым из них по отдельности и шахским режимом. Компромисс мог привести только к возрождению прежней парламентской монархии, основанной на соглашении элит, только немного в другой форме. Ни та, ни другая часть оппозиции этого не хотели. В развернувшейся борьбе перевес оказался на стороне фундаменталистов, которые лучше выразили чаяния иранского народа, шедшие из глубины его традиционного сознания.
Новая власть оказалась достаточно устойчива, чтобы выдержать внешнее испытание — агрессию хуссейновского Ирака, тогдашнего союзника США. Новая власть оказалась достаточно мудра, чтобы сохранить все экономические и социальные завоевания шахского периода как плацдарм для дальнейшего наращивания благосостояния страны. Поэтому в настоящее время Иран является единственной геополитической силой, препятствующей утверждению полной гегемонии США на Среднем Востоке.
Это исторический опыт Ирана сегодня черезвычайно актуален для России. Наша страна, которая пытается выглядеть одним из важных факторов стабилизации средневосточной политики, сама оказалась но пореге перехода от путинской "стабильности" к внутренней неустойчивости. Однако Россия, как шахский Иран прежде, надеется решить свои исторические задачи в русле западной идейно-политической парадигмы.
Тем не менее, в российской элите растет осознание грядущего исторического вызова. "Миссия Института национальной стратегии — восполнить вакуум государства" — заявил новый Президент ИНС Михаил Ремизов на вчерашней пресс-конференции. Но понимание важности проблемы - это только половина дела.
Найдутся ли в России, вступающей в системный политический кризис, свои "фундаменталистские" силы? Здесь не имеется в виду "православный фундаментализм", коего не существует в природе и не может быть по определению. Речь идёт о силах, способных, наконец-то, выразить идентичность России как тысячелетнего "государства-цивилизации" и воплотить её ответ на вызовы современности в политической практике.
