Южнокорейский путь постсоветского пространства
Революция — это венчание общества со свободой. Какое-то время после этого длится медовый месяц. Так, по крайней мере, многим видится впоследствии. О таком периоде обычно вспоминают как об апогее либерализма и гуманности. Революция щедро расточает блага своим сторонникам и снисходительна к противникам. Революция не стремится мстить большинству противников нового режима, благодушно полагая, что они ещё раскаются в своих заблуждениях. Так, после Февральской революции 1917 года арестованы были, кроме царской семьи, лишь немногие, наиболее высокопоставленные деятели старого режима, причём в основном из последних составов Совета министров империи.
Октябрьская революция была вначале вообще демонстративно гуманна. Арестованных членов Временного правительства вскоре выпустили на свободу, юнкеров, защищавших Зимний дворец, тоже. С последних, правда, взяли обещание не выступать с оружием в руках против новой власти, каковое слово большинство клявшихся нарушило на следующий же день. Лидер тогдашних крайне правых В.М. Пуришкевич, привлечённый большевиками к суду, также был выпущен на свободу за одно лишь обязательство не бороться против Советского правительства, хотя его неискренность была совершенно очевидна.
Несмотря на то, что возмущённый народ участвует в революциях с явным намерением мстить за свои обиды и унижения, момент победы революции вызывает чувство эйфории, а с нею — вполне понятное нежелание напрягаться и преследовать кого-то. Временно начинают преобладать благодушно-всепрощенческие чувства. Но это только на какой-то короткий период. «Медовый месяц» революции проходит быстро, как всё хорошее, и тогда начинается, собственно, то, ради чего революция затевалась. Карательная машина «народного гнева» постепенно набирает обороты.
После «апельсиновой революции» на Украине прошло не так уж много времени, но целенаправленная атака на первых лиц прежней власти обозначилась вполне определённо. Тут Украина ничем абсолютно не отличается от стран, в которых с помощью США утверждались либеральные режимы. Особенно характерен в этом плане пример Республики Корея, где чуть более десятилетия назад был свергнут президент Ро Де У, при котором, собственно, юг Кореи как раз и стал процветающей страной.
Долгое время Соединённые Штаты были заинтересованы в сохранении в Южной Корее жёсткого авторитарного режима. Последний из диктаторов — Чон Ду Хван — особенно прославился подавлениями массовых студенческих выступлений. Когда он стал уж совсем одиозной фигурой, США организовали замену его на Ро Де У, который начал процессы либерализации.
При Ро Де У авторитет Южной Кореи возрос настолько, что ей даже доверили проведение Олимпийских игр 1988 года. Тогдашний сеульский лидер воспринимался многими в мире, и в том в числе у нас в стране, как очень прогрессивная фигура, своего рода «корейский Горбачёв». Кстати, именно Горбачёв и Ро Де У впервые наладили контакты между двумя странами. Но прошло время, и новая, демократически избранная власть, ставшая возможной лишь благодаря либеральным реформам Ро Де У, обернулась против своего творца. У нас Горбачёва оставили в покое, даже признали его (весьма сомнительные) заслуги, в Южной Корее же своего бывшего президента приговорили к смертной казни, можно сказать, «яко тирана и врага отечества». Надо думать, что эта весьма нелиберальная мера получила предварительное одобрение в США, с лёгкостью сдавших своего бывшего ставленника на растерзание революционизированной толпе.
Прежний правитель приобретает характер жертвы, закалываемой народом во имя умилостивления богов революции. Без этого революция воспринимается как нечто незавершённое (как, кстати, и у нас). Только не всегда можно чётко определить, где именно этот революционный момент смены власти? Вряд ли наш 1991 год может считаться таковым.
Повторит ли Украина южнокорейский политический опыт в отношении своего бывшего президента, пойдут ли следом за ней также Белоруссия, Казахстан и страны Средней Азии — чрезвычайно важно для формирования соответствующих настроений и в России. Над Горбачёвым, правда, суд вряд ли кому-нибудь будет нужен. Эта фигура, при всей своей одиозности, всё-таки далеко уступает в этом первому президенту России. Суд над Горбачёвым не сможет стать ни искупительной жертвой, ни громоотводом. Совсем другое дело — суд над Ельциным. Эта идея найдёт много защитников. Шесть лет отдыха «отца русской демократии» не ослабили «тёплых и нежных» чувств к нему со стороны многих российских (и не только) граждан.
Однако при Путине судебное преследование Ельцина практически исключено, если только обстановка не вынудит президента бросить это народу как подачку. Это был бы слишком нежелательный прецедент как для действующего президента, так и для того, кто через три года займёт его место. Кроме того, для Путина преемственное получение власти от первого президента страны является одним из важнейших источников легитимности, и рушить это основание власти ему нецелесообразно. Но будущий президент окажется в ином, более выигрышном и свободном положении. Может случиться даже так, что именно суд над Ельциным окажется желательным для укрепления легитимности власти преемника Путина.
Нельзя исключать такого варианта развития событий. Смена власти в начале 2008 года будет носить внешне революционный характер. Может быть, это будет не революция роз, апельсинов или, скажем, яблок, но, во всяком случае, что-то похожее на тихий и цивильный 2000 год мы вряд ли увидим. А революции, даже скромной, в качестве жертвы непременно потребуется знаковая фигура!
