Президент РФ Владимир Путин, давая интервью телеканалу «Россия-1», заявил, что в случае распада России русский народ может не сохраниться. "Я не знаю даже, сможет ли сохраниться такой этнос как русский народ в том виде, в котором есть сегодня. Ну будут московиты какие-нибудь, уральцы и так далее", -- передаёт его слова ТАСС.
Это заявление представляется по нескольким параметрам сенсационным, причём не в хорошем смысле этого слова.
Начать с того, что президент таким образом привязал русский народ к заданной территории. Это, во-первых, противоречит самой идее русской ирреденты: для того, чтобы воссоединять с Россией исторические русские земли, мы должны исходить из того, что там живут русские (пусть даже русские, которых умышленно превращали в украинцев). Хотя, с другой стороны, можно вспомнить, что, даже заявляя о «воссоединении Крыма» и т.д., власть всеми силами избегала объявить русскую ирреденту. В лучшем случае она объявляла о защите «русскоязычных».
Второе важное – на самом деле, ещё более фундаментальное – обстоятельство: сказанное президентом Путиным находится целиком в рамках принципа территориальной прикреплённости, в рамках идеи «территориальной нации», о чём писал М.В. Ремизов в книге «Русские и государство». В этой книге Ремизов последовательно, систематически показал, сколь разрушительным оказался этот принцип для русской нации. Приведу цитату из этой книги:
Один из слоганов, изготовленных в рамках госзаказа на «российскую нацию», гласит: «народов много – страна одна». В этом благонамеренном лозунге заключен, если вдуматься, невероятный исторический нигилизм. В том-то и дело, что в историческом разрезе страна оказывается совсем не одна. «Варяжская Русь», «Московское царство», «Страна Советов» – это не просто разные территории, но совершенно разные политико-географические образы, т.е. именно что разные «страны». «Страна одна» оказывается лишь в том случае, если РФ полностью заслоняет собой все предшествующее. Поэтому с точки зрения исторической преемственности уместно прямо противоположное утверждение: «стран много – народ один».
Единственная возможность связать воедино разные «страны», оставшиеся в нашем прошлом, и сложить из них некую «вечную Россию» состоит в том, чтобы рассматривать российское государственное строительство во всех его перипетиях как часть русской этнонациональной истории. На этом уровне преемственность как раз налицо (становление общего языка и культуры, самосознания, пантеона героев и так далее). В этом случае у разорванных российских времен появляется общий носитель. Пусть и весьма условный. Но национальная история – это и есть драма, построенная вокруг жанровой условности главного героя.
Ремизов говорит здесь о том, что народ превыше территории. При изменении конфигурации территории и смене политического режима народ не прекращает своё существование, и это вполне может стать основанием для последующей новой сборки территории, что чрезвычайно важно.
Таким образом, когда президент Путин заявляет, что при развале Российской Федерации русских, пожалуй, не станет, а будут уральцы и московиты, он, конечно, последователен в том смысле, что выражает приверженность принципу «территориальной нации», которому следует всё своё правление, -- но русским как народу, который существовал задолго до появления Российской Федерации и будет существовать даже в случае её развала (события крайне нежелательного и потенциально страшного), это заявление не может принести никакого блага. Что ещё печальнее: оно не выражает ни уважения к русским, ни веры в них.
Процитирую снова Ремизова:
Если нация создается административным аппаратом и территорией, а не общей культурой, связью поколений, исторической судьбой, то эта логика [замещающая миграция] оказывается возможна. Иными словами, «россияне» – нация, которая, не останавливаясь, разменивает своих на чужих. И, к сожалению, это заложено в самой ее идее.
Напротив, «русские» – нация, которая объединяет всех носителей русской культуры и идентичности поверх государственных границ. Границы менялись в нашей истории слишком часто, чтобы мы определяли через них свое «Я».
Это совсем не значит, что мы не должны дорожить территорией. Вовсе нет. Просто территорию в случае серьезных угроз нельзя сохранить во имя территории, а юрисдикцию – во имя юрисдикции. Необходима сила, которая их одушевляет, а не просто «принимает форму сосуда».
От «российской нации» в случае критической угрозы существованию РФ будет так же мало толку, как от пролетарского интернационализма в 1941 году. Придётся обращаться к русским.
Парадокс в том, что это предсказание Ремизова сбывается прямо сейчас. Есть критическая угроза для существования РФ – и президент обращается к русским. Но КАК он это делает? В рамках всё того же территориального принципа. Принципа, который отказывает русским в существовании вне привязки к территории. И ведь если вдруг – паче чаяния – произойдёт то, о чём говорит президент, то есть русские вдруг забудут о том, что они – великий русский народ, и развалятся на «уральцев и московитов», в этом будет колоссальная вина того административно-территориального устройства и той политики многонациональности, с привязкой народов к территориям, которые воплощались сперва в РСФСР, а потом в Российской Федерации. Можно ли пугать русских тем, к чему сам непосредственно приложил руку?
Я не думаю, конечно, что президент хотел сказать именно это – что он именно хотел выразить неуважение и отсутствие веры в надтерриториальную сущность русского народа. Вероятно, он хотел чего-то другого – например, подчеркнуть важность России для русского народа. Эта важность бесспорна. Вероятно также, что он таким образом хотел призвать к объединению для защиты страны в трудную минуту. Но что же это за призыв, в котором присутствует кнут («вот что будет, если не сохранить страну») – и отсутствует положительный стимул? Если русские настолько зависят от России – а Россия настолько зависит от русских – где деятельное стремление сделать страну ощутимо русской? И, хотя бы уж, отвязать, наконец, большой русский народ от политики многонациональности, в которой они определяются территориальной принадлежностью, то есть их принадлежность локальной местности, будь то Москва, Урал или Сибирь, в глазах президента важнее, чем их принадлежность к большой русской нации.
Следует учесть и то, что, сделав упор именно на разделении русского народа, президент представил его в невыигрышном свете перед другими народами Российской Федерации, которых он разделением не пугал, которым такие последствия не предсказывал. Получается так, что сохранение России должно быть больше всех надо именно русским, это только они могут «не сохраниться», – но при этом мы не будем считать Россию национальным государством русских!
Ещё раз: я отнюдь не считаю слова президента осознанным желанием подорвать авторитет русских: положение слишком серьёзно, и такой подрыв ни в каком смысле не может быть ему выгоден. Но они говорят о том, что российская власть слишком далеко зашла по той дороге, которой шла, и теперь не идеи и стратегическое видение определяют административно-территориальное деление страны, а наоборот: административно-территориальное деление определяет идеи и лозунги, для стратегического же видения вовсе не остаётся места.
Процитирую ещё раз Ремизова:
Даже при самом наилояльном отношении к российской власти, не следует забывать, что русский народ существовал задолго до Ельцина и будет, несомненно, существовать после Путина. Он существовал до образования РСФСР и будет существовать даже помимо РСФСР, всегда оставаясь достаточным основанием для сборки большой России. Считать иначе – неуважение к русскому народу, вероятно, неумышленное, но в любом случае – неуместное.
