Шахтёрский регион, который делили между собой две соседние страны. Сначала восстание, потом референдум, и, наконец, большая война. Звучит знакомо? Но это не Донбасс, а Верхняя Силезия – когда-то горячая точка на карте Европы, а сейчас мирное польское захолустье, в котором мне волею судеб пришлось провести почти год жизни. Здесь, в Верхней Силезии, в 1939 году началась Вторая мировая война, и здесь же меня застигло начало войны с Украиной. С обеих сторон на этой войне звучит русская речь, что не мешает её участникам относить себя к двум разным народам. Но между ними нет непреодолимого барьера: если бы в 2014 году Харьковская народная республика состоялась, то её жители сейчас бы воевали за Россию так же доблестно, как и жители ЛДНР. И наоборот, если бы Крым остался в составе Украины, то молодые парни из Севастополя с остервенением сражались бы под украинскими флагами. Нечто подобное происходило и в Верхней Силезии, когда она сделалась разменной картой в руках немецких и польских националистов. На её примере удобно разбираться, как протекает строительство наций. История этого региона доказывает правоту конструктивизма, который утверждает, что нации – это продукт политического творчества, а не раз и навсегда сложившиеся сущности с чётко очерченными границами. Нации строятся и созидаются, как дома или города, в хаосе обстоятельств и личных инициатив, а не растут как деревья или животные в соответствии с запрограммированной траекторией развития.
Силезия – это исторический регион в верховьях реки Одер. Силезия тянется справа и слева от Одера, а с юга она ограничена Судетскими горами. Силезия как бы находится на стыке трёх миров – немецкого, польского и чешского. Сейчас почти вся её территория входит в состав Польши. Но Польша пришла в Силезию лишь в результате Первой и Второй мировых войн. До этого на протяжении семисот лет Силезия к польской государственности никакого отношения не имела. Последними польскими правителями, которые контролировали этот регион, были короли из средневековой династии Пястов в XI-XIII веках. Потом Силезия вошла в состав Богемии, затем в 1526 году досталась Габсбургам, чтобы спустя какое-то время стать частью Австрийской империи. И, наконец, в 1740-х годах почти весь регион, за исключением небольшого куска с городом Цешин, в ходе войны за Австрийское наследство отошёл Пруссии. Этот момент важно подчеркнуть: Силезия, в отличие от других польских территорий, таких как Познань, досталась Пруссии не в результате трёх разделов Польши в конце XVIII века, а существенно раньше. Этот регион вообще никогда не был частью Речи Посполитой, здесь сотни лет хозяйничали разные немецкие правители, хотя в восточной части Силезии проживало некоторое количество польскоговорящего населения. Собственно, эта этнографически польская часть Силезии и называется Верхней Силезией.
После того как Верхняя Силезия была присоединена к Пруссии, здесь началось активное развитие индустрии. Именно Верхняя Силезия в 1788 году стала первым регионом за пределами Великобритании, где была применена паровая машина Ньюкомена для откачки воды из шахт. В XIX веке Верхняя Силезия сделалась вторым по значимости индустриальным центром Германии после Рурского бассейна. В 1913 году здесь добывалось 20% немецкого угля. Во время Второй мировой войны эта цифра возросла до 30%, и когда в январе 1945 года советская армия заняла Верхнюю Силезию, министр вооружений и военной промышленности Рейха Альберт Шпеер в своём докладе сообщил Гитлеру, что потеря этого региона делает дальнейшее продолжение войны для Германии невозможным. В наши дни тяжёлая промышленность отсюда почти исчезла, а шахтёров вытеснил креативный класс. Но верхнесилезский пейзаж в прошлом – это лес фабричных труб и вышки над шахтами для отсыпки каменного угля. Во многом именно из-за своего индустриального потенциала Верхняя Силезия и стала яблоком раздора между Германией и Польшей.
Чётких границ между двумя этносами, немцами и поляками, в Силезии не существовало. Скорее, это был такой польско-немецкий континуум: путешественник, двигаясь вниз по течению Одера, в сторону Бреслау (нынешний Вроцлав), встречал всё больше немецкоязычного населения, а двигаясь вверх по течению, всё чаще слышал славянскую речь: польский язык и силезские диалекты, представлявшие собой смесь польской грамматики и немецкой лексики. Что-то похожее мы видим и на Украине: вот русский язык, вот украинский, между ними суржик. Где проводить границу между русскими и украинцами, если области использования языков перекрываются, а национальное самосознание может легко меняться в зависимости от политической ситуации? Я думаю, в Харькове сейчас украинство гораздо популярнее, чем до начала СВО. А на Донбассе, наоборот, стремительно исчезает украинская идентичность. В случае украинцев и русских такая протейность вполне ожидаема, учитывая близость двух этих народов. Но, казалось бы, уж немцы и поляки-то должны хорошо различаться! Совершенно разные языки, и сразу должно быть понятно, кто перед тобой – немец или поляк. Но история Верхней Силезии показывает, что это не так: в зависимости от меняющихся политических обстоятельств одни и те же люди в XX веке записывались то в немцы, то в поляки. Здесь существовала очень большая неопределённость, из которой мы видим, что национальная принадлежность – это не что-то предзаданное, мы не получаем её от матери и отца раз и навсегда, она складывается из пересечения различных социальных процессов и может становиться предметом манипуляций и конструирования.
Во многом национальная амбивалентность силезцев была связана с тем, что в Верхней Силезии, в отличие от других регионов Пруссии, национальные границы не совпадали с конфессиональными. В остальной Пруссии быть поляком означало быть католиком, а быть немцем означало быть протестантом. Но Верхняя Силезия была практически полностью католическим регионом, доля католиков в ней стабильно составляла около 90%, и она значительно превышала долю польского населения. Например, по переписи 1910 года в округе Оппельн (он примерно соответствовал границам Верхней Силезии), доля жителей, говорящих по-польски, составляла лишь 53%, а если учесть билингвов, то 57%. Получается, значительная часть немцев в Верхней Силезии тоже были католиками. По факту, и немцы, и поляки молились в одних и тех же костёлах, и, разумеется, различия между ними стирались. Во время кампании культуркампф Бисмарка, направленной против Католической церкви, и немцы, и поляки в Верхней Силезии стояли по одну сторону баррикад. На политическом уровне в регионе всегда доминировала общенемецкая католическая Партия Центра, за которую на выборах в Рейхстаг голосовали и поляки, и немцы. Активисты польского национализма пытались создавать свои, чисто польские политические объединения и профсоюзы, но они оставались слабыми и малочисленными. Попытки пробудить у польскоговорящих силезцев польское национальное самосознание оставались уделом чудаков и маргиналов. Ситуация начала меняться только перед Первой мировой войной, когда в 1907 году польским национал-демократам, стоявшим на позициях этнонационализма, на выборах в Рейхстаг удалось получить 5 из 12 депутатских мест от Верхней Силезии. Один из этих мандатов достался польскому националисту Войцеху Корфанты, которому на излёте Первой мировой войны было суждено сыграть решающую роль в борьбе за включение Верхней Силезии в состав Польши.
Первая мировая война принесла в регион экономические трудности: много трудоспособных мужчин было мобилизовано в кайзеровскую армию, а те, кто остался работать на шахтах и заводах, сталкивались с невыплатой зарплат, дефицитом, урезанием продовольственных пайков. В 1918 году кое-где произошли стачки и беспорядки с участием шахтёров. Привычный мир рушился – и польские активисты решили этим воспользоваться, чтобы вырвать Верхнюю Силезию из орбиты немецкого влияния. В октябре 1918 года Корфанты прямо в Рейхстаге заявил, что Верхняя Силезия должна войти в состав возрождённого польского государства, и сдал свой депутатский мандат. Однако страны Антанты, учитывая смешанный состав населения, решили, что вопрос о будущем Верхней Силезии должен решаться на местном референдуме, что и было зафиксировано в Версальском договоре в июне 1919 года. Но польским националистам это не понравилось – и в августе 1919 года они устроили в Верхней Силезии антинемецкое восстание. Они хотели повторить успех восстания в Познани, произошедшего в конце 1918 года, когда польские повстанцы довольно быстро захватили контроль над регионом, и в итоге он без всяких референдумов достался Польше. В Познани, если верить результатам переписи 1910 года, по-польски говорили 61% жителей, всего на четыре процента больше, чем в Верхней Силезии. Но поляки полякам рознь: как я уже отмечал, польское самосознание в Верхней Силезии было довольно размытым, в отличие от Познани, где поляки резко выделялись из-за своего католицизма на фоне пруссаков-протестантов.
Попытка польских повстанцев явочным путём забрать для Польши всю Верхнюю Силезию провалилась: всего за две недели восстание было полностью разгромлено регулярной немецкой армией. Польша официально в боевых действиях не участвовала, но повстанцам по мере сил помогала– они прятались от немецких войск на польской стороне границы и там же устраивали схроны с оружием. Более того, захваченных немецких солдат польские инсургенты переправляли в Польшу (что-то похожее луганские ополченцы в 2014 году проделали с Надеждой Савченко). После мирных переговоров, посредниками которых выступили страны Антанты, пленных немцев выпустили, а польским повстанцам объявили амнистию, так что все, кто участвовал в восстании, смогли вернуться домой. Но сам регион в результате был фактически изъят из юрисдикции Германии на время подготовки референдума. В январе 1920 года части немецкой армии, Рейхсвера, из Верхней Силезии были выведены, а на их место зашёл миротворческий контингент, основу которого составили французские войска. Верховную власть над Верхней Силезией передали международной комиссии по плебисциту. Но немцы тоже не сидели сложа руки и вместо выведенной регулярной армии стали формировать собственное ополчение. В тандеме с ним работала немецкая полиция, оставшаяся от прежней администрации. Польским националистам казалось, что она их притесняет и не даёт нормально проводить агитацию. В результате ровно год спустя, в августе 1920 года, в Верхней Силезии вспыхнуло второе восстание. Основным требованием повстанцев был роспуск немецкой тайной полиции, и союзники на это пошли. Вместо неё была созданная особая плебисцитарная полиция, которая должна была следить за тем, чтобы противоборствующие стороны не громили агитационные пункты друг друга.
Агитация как за присоединение к Польше, как и за то, чтобы остаться в составе Германии, шла очень активно. Казалось бы, чего тут агитировать? Поляки всё равно проголосуют за Польшу, а немцы – за Германию. Но национальное самосознание – это вещь гораздо более пластичная и изменчивая, чем мы обычно думаем. Не было такого, что вот есть поляки, есть немцы, и надо просто пересчитать их по головам и затем провести границу. Многие из польскоязычных силезцев склонялись на прогерманскую сторону — и наоборот, некоторые немецкоязычные силезцы были убеждёнными польскими патриотами. Показателен случай, который произошёл во время одной из демонстраций 3 мая 1920 года в Оппельне. Тогда польские активисты решили пройтись маршем по городу в честь годовщины польской Конституции 1791 года. На мосту путь им перегородила прогерманская демонстрация. Завязалась драка. Так вот, человек, возглавлявший польский марш, плохо владел польским, и поэтому выкрикивал в адрес оппонентов ругательства на немецком. В свою очередь, лидер прогерманской демонстрации в ответ ругался по-польски, потому что на польском языке, в отличие от немецкого, он говорил свободно. А Эрнст фон Заломон, правоконсервативный писатель, в рядах немецких фрайкоров воевавший в Верхней Силезии, вспоминал в своих мемуарах об одном из пленных повстанцев: он не знал польского и не бывал за пределами Германии, но пошёл воевать за единство с Польшей. Сразу вспоминаются русскоязычные жители Востока Украины, которые сейчас воюют с Россией и искренне считают себя щирыми украинцами.
Так что национальное самосознание отнюдь не всегда коррелирует с тем языком, на котором говорят люди. Поэтому агитаторы в пользу присоединения к Германии и к Польше обращались сразу и к польскоязычной, и к немецкоязычной части населения. Вся Верхняя Силезия была обклеена агитационными плакатами и завалена листовками и газетами, призывающими голосовать за Польшу или за Германию. Агитаторы, пытаясь склонить силезцев на свою сторону, взывали не столько к национальной принадлежности, сколько к сугубо прагматическим доводам. В частности, за Германию призывали голосовать, потому что там существуют социальные гарантии для рабочих. Польские активисты, наоборот, пугали, что силезцам, если они останутся гражданами Германии, долгие годы придётся выплачивать репарации по итогам Первой мировой войны. Сторонники Германии же указывали, что силезцы, сделав свой выбор в пользу Польши, будут вовлечены в войну с большевистской Россией. Кстати, интересно, что в августе 1920 года в Катовицах распространились ошибочные слухи, будто большевики уже взяли Варшаву, немецкое население по этому случаю устроило праздничные гуляния и разгромило несколько польских магазинов и агитпунктов. Собственно, второе силезское восстание и было реакцией на этот погром. За этим восстанием, как и за двумя другими, стоял всё тот же Войцех Корфанты. В случае присоединения Верхней Силезии к Польше он обещал бесплатно раздать всем фермерам по корове. Это почти как Жириновский, обещавший «каждой бабе по мужику, каждому мужику по бутылке водке». Но когда часть Верхней Силезии всё же досталась Польше, никаких коров фермерам, разумеется, не подарили. В польском языке даже появилось устойчивое выражение «корова Корфанты», которое обозначает невыполненное обещание. Короче говоря, агитация перед референдумом больше напоминала бесстыдный маркетинг: Польша и Германия вели себя как две коммерческие фирмы, конкурирующие за клиентов. На время подготовки к референдуму все забыли о якобы извечных и неизменных границах между двумя нациями.
Верхнесилезский плебисцит состоялся 20 марта 1921 года. Его результаты оказались плачевными для польских националистов. Хотя, как уже говорилось, в Верхней Силезии польским языком владело 57% населения, за Польшу на референдуме проголосовало лишь 40%. Кое-где расхождения были ещё более драматическими – например, население одной деревни рядом с Оппельном, которое, по данным той же переписи, на 87% состояло из польскоязычных и билингвов, на референдуме отдало лишь 16% голосов за Польшу. То есть этнолингвистические особенности отнюдь не всегда говорят о том, с какой политической нацией себя идентифицирует человек. Вот почему из распространённости русского языка на Юго-Востоке Украины отнюдь не следует, что там живут сплошные сторонники России, и это было очевидно задолго до 24 февраля 2022 года. Но это правило работает и в другую сторону — украиноязычных тоже можно при определённых условиях превратить в сторонников России, а затем и в русских.
Итоги Верхнесилезского плебисцита (1921). Красным обозначен процент голосов, отданных за Польшу, синим - за Германию. Красными кружками обведены Бейтен (Бытом), Гляйвице (Гливице) и Катовице - три города, образующие вершины т.н. «индустриального треугольника».
Разумеется, голоса за Польшу и за Германию распределились неравномерно. В северо-западном углу, за Оппельном, почти все поголовно были за Германию. В юго-восточном углу, в окрестностях города Плесс (ныне — Пщина), большинство проголосовало за Польшу. Посередине между ними ситуация была более неопределённая. Тем не менее, за Германию проголосовали жители всех крупных индустриальных городов – я говорю, прежде всего, о Бейтене, Гляйвице и Катовице.Эти три города образуют вершины так называемого индустриального треугольника – именно на его территории сосредоточено большинство угольных шахт и промышленных предприятий Верхней Силезии. Собственно, именно этот район и представлял наибольший интерес с экономической точки зрения. Если сложить голоса сельских жителей и горожан, то в индустриальном треугольнике за Германию проголосовало почти на 50 тысяч больше человек, чем за Польшу. Поэтому польские националисты, столкнувшись с неблагоприятными итогами референдума, решили захватить индустриальный треугольник, наплевав на результаты волеизъявления местного населения. Масла в огонь подливали слухи, что по итогам референдума Германии отдадут вообще всю Верхнюю Силезию. Так что в мае 1921 года польские военизированные формирования под руководством Войцеха Корфанты подняли новое восстание, третье по счёту. Целью повстанцев был раздел Верхней Силезии по так называемой линии Корфанты, что позволило бы присоединить к Польше максимум спорных районов, на которые она могла бы хоть как-то претендовать исходя из итогов голосования.
Линия Корфанты, по которой польские мятежники в ходе Третьего силезского восстания планировали разделить Верхнюю Силезию.
Из всех трёх силезских восстаний третье стало самым масштабным и кровавым. По сути, это было уже не просто восстание, а прокси-война между Польшей и Германией, которую вели иррегулярные подразделения. В ней с обеих сторон участвовало несколько десятков тысяч человек, активно использовались бронепоезда и артиллерия. Поначалу польские повстанцы смогли добиться своей цели и выйти на линию Корфанты. Но затем по ним ударили немецкие фрайкоры, укомплектованные бывшими фронтовиками, которые съехались в Верхнюю Силезию со всей Германии. Фрайкорам удалось отбросить польские отряды, но тут в происходящее, наконец, вмешался международный миротворческий контингент. Миротворцы создали между противоборствующими силами буферную зону, а окончательные контуры раздела Верхней Силезии между Польшей и Германией определила комиссия, созданная Лигой наций. Согласно её решению, Польша получила не так много, как хотела – всего 30% территории Верхней Силезии. Но зато ей отдали значительную часть индустриального треугольника. В итоге под контроль поляков перешло три четверти угольных шахт и рудных месторождений и большинство заводов. Граница прошла, что называется, по живому: где-то она пролегла прямо посередине улицы, где-то разрезала надвое огороды местных жителей. Города Бейтен и Гляйвице остались за Германией, но чтобы проехать из одного в другой на трамвае, приходилось дважды пересекать государственную границу. И когда трамвай проезжал по польской территории, немецкий полицейский всякий раз его пломбировал.
Линия раздела Верхней Силезии, утверждённая Лигой Наций.
Как несложно догадаться, результаты раздела Верхней Силезии не устроили никого – ни Польшу, ни Германию. Ситуация в регионе продолжала оставаться напряжённой. Помните, как Украина в 2014 году отказывалась покупать уголь с неподконтрольных ей территорий Донбасса? Точно так же и Германия ввела запредельные тарифы на ввоз угля из Верхней Силезии, надеясь разорить тамошние угольные шахты, вызвать безработицу и всплеск социальной напряжённости. Но поляки не растерялись и стали экспортировать уголь в Скандинавию, а в качестве контрмеры задрали тарифы на ввоз продуктов немецкой промышленности. В дополнение к тарифным войнам Польша и Германия вели в Верхней Силезии так называемые радиовойны – вдоль границы они понастроили радиостанций, которые транслировали пропагандистские передачи, нацеленные на население соседней «половинки». Чтобы улучшить качество сигнала и переплюнуть поляков, Германия возвела в Глейвице стометровую деревянную радиовышку – эта конструкция сохранилась до сих пор и считается самым высоким деревянным сооружением в мире. Именно здесь в конце августа 1939 года произошёл знаменитый Гляйвицкий инцидент, с которого началась Вторая мировая война. В ходе этого инцидента нацисты, переодевшись в форму польских военных, инсценировали нападение на Гляйвицкую радиостанцию. Место для этой провокации было выбрано неслучайно: возникновение подобной ситуации отнюдь не казалось чем-то неправдоподобным, учитывая общую напряжённость в регионе и весьма агрессивную позицию польской стороны. Михал Гражинский, воевода польской части Верхней Силезии, накануне войны устраивал марши ветеранов силезских восстаний, которые заканчивались прямо на польско-немецкой границе, и открывал на виду у ненемецких пограничников памятники силезским повстанцам. А на одном из митингов Гражинский заявил, что «дело, которое не закончили герои третьего силезского восстания, закончим мы», то есть недвусмысленно пообещал вернуть Польше оставшуюся часть Верхней Силезии. Это всё было летом 1939 года.
Поляки доигрались – 1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу. Польские войска из Верхней Силезии убежали в первые же два дня, так что никаких серьёзных боёв здесь не было. Вскоре польская часть Верхней Силезии была официально присоединена к Германии. В том же 1939 году нацисты устроили в ней перепись – её в народе называли «пальцовка», потому что у всех её участников брали отпечатки пальцев. Так вот, 95% населения той части Верхней Силезии, которая раньше принадлежала Польше, заявили о своем немецком происхождении. Но в ходе переписи 1931 года, когда эта территория входила состав Польши, немцами там назвались всего 7% жителей. То есть когда поляками стало быть несподручно, силезцы поголовно записались в немцы. Руководство Рейха им не поверило, и спустя два года, в 1941 году, для жителей вновь присоединённых территорий Верхней Силезии нацисты составили так называемый Deutsche Volksliste, поделив силезцев на четыре категории. К 1-й категории отнесли немцев, которые при польской власти состояли в немецких национальных организациях, ко 2-й категории отнесли политически пассивных немцев. Этим двум категориям полагалось немецкое гражданство в автоматическом порядке. В 3-ю категорию попали «этнически нестабильные» лица. Такие люди рассматривались как немцы смешанного происхождения, заражённые польским культурным влиянием. С ними планировалось вести дополнительную воспитательную работу. Большинство силезцев из польской части Верхней Силезии – около 1 миллиона из полутора – попали именно в эту третью категорию. Ну и, наконец в 4-ю, самую низшую категорию, записали поляков с незначительной примесью немецкой крови. Надо ли говорить, что использование польского языка в госучреждениях, школах и церквях Верхней Силезии после 1939 года было запрещено.
В 1945 году ситуация изменилась на прямо противоположную. Сталин, чтобы компенсировать Польше потерю территорий на востоке, отдал ей в числе прочего всю Силезию – не только Верхнюю, но и Нижнюю. Из Нижней Силезии, как многие слышали, немцев изгнали практически полностью – их вывозили эшелонами, гнали пешком. К 1950 году из 1 млн 200 тысяч немцев в Нижней Силезии осталось только 50 тысяч, это был в основном квалифицированный промышленный персонал, которому не удалось быстро найти замену. На место изгнанных немцев в Нижнюю Силезию завезли поляков из Западной Украины. В частности, нынешний Вроцлав, бывший Бреслау, населён потомками поляков из Львова. Послевоенное население Нижней Силезии на 94% было пришлым, то есть там произошла тотальная этническая чистка. Но в Верхней Силезии всё прошло по гораздо более мягкому сценарию: вместо того, чтобы выгонять оттуда немцев, коммунистическая Польша решила сделать из них поляков. Точнее говоря, этнические чистки в Верхней Силезии случились, но все же в существенно меньшем масштабе. Поляки без лишних раздумий взяли Deutsche Volksliste, составленный нацистами, и стали применять его, просто перевернув с ног на голову. Силезцы из 3 и 4 категорий, классифицированные нацистами как поляки или полуполяки, получили гражданство Польши автоматически. Силезцы, отнесённые нацистами к высшей, 1 категории, были изгнаны. 70% силезцев 2 категории поляки простили и оставили. Еще раз, вдумайтесь: коммунистическая Польша проводила этнические чистки, руководствуясь списками, составленными нацистской Германией!
Но возникла проблема: нацисты составили Deutsche Volksliste только для вновь присоединённой польской части Верхней Силезии. Жителей же немецкой части Верхней Силезии ни на какие категории нацисты не делили – они по умолчанию считались немцами, даже если говорили по-польски. Соответственно, коммунисты не очень понимали, что с ними делать, поскольку нацисты им не оставили подсказок, кто же тут немец, а кто – поляк. В итоге было принято решение создать районные комитеты, которые бы проверяли жителей немецкой части Верхней Силезии и решали, достойны ли те получить польское гражданство. Поскольку эти комитеты состояли в основном из местных и должны были фактически проверять своих же соседей, то они были весьма либеральны. Лишь 4,6% силезцам было отказано в польском гражданстве в ходе проведения этой процедуры. Отказы получили в основном те, кто засветился из-за слишком активного сотрудничества с нацистским режимом. Всего после Второй мировой войны из Верхней Силезии уехало около 500 000 немцев. С учётом всех беженцев, а также депортированных лиц, две трети населения Верхней Силезии остались на месте, но им пришлось пройти через горнило жесточайшей полонизации. И в борьбе за чистоту нации Польская Народная Республика переплюнула даже нацистскую Германию.
Сейчас звучит много разговоров о том, что украинцы – это испорченные русские с промытыми мозгами. Звучат предложения запустить процесс деукраинизации на территориях Юго-Востока Украины, занятых Россией. В то же время из либерального лагеря раздаются насмешки над понятием «исторические русские земли», мол, какая разница, что там в этих летописях написано, какие там Рюриковичи с Изяславовичами, на дворе XXI век. Но поляков в Верхней Силезии совершенно не смущал тот факт, что на дворе XX век. Они вытащили все летописи, какие только могли, всех этих Пястов и прочих древних польских королей, стряхнули с них пыль и принялись доказывать, что Верхняя Силезия – это на самом деле исконно польская территория. Как сказал в 1945 году Александр Завадский, польский воевода Верхней Силезии: «Силезия 700 лет страдала от немецкого рабства».
Вот мы стесняемся задеть национальные чувства украинцев. Но Украине как политическому образованию нет и ста лет. А Польша не стеснялась отменить семь столетий немецкой истории и государственности и объявить силезских немцев испорченными, онемеченными поляками. Так что в первые послевоенные годы в Верхней Силезии проводилась строжайшая политика дегерманизации. Всех силезцев, которые прошли процедуру верификации и получили польское гражданство, обязали дать в клятву, в которой они отрекались от Германии и всего немецкого. В Верхней Силезии с немецких на польские меняли не только названия городов и прочие топонимы. Несколько десятков тысяч силезцев заставили переделать немецкие имена и фамилии на польский лад. Я уже не говорю о запрете использования немецкого языка в церквях, школах и администрациях. Штрафами карались даже разговоры по-немецки на улице. Специальные комиссии ходили по домам и конфисковывали немецкие книги. Изымались даже пивные кружки и предметы декора, если на них были немецкие надписи. Даже на надгробиях власти заставляли переделывать надписи с немецкого на польский.
Но силезцы, какие бы клятвы они ни давали, всё равно остались столь же амбивалетными в национальном отношении, что и раньше. Это хорошо видно по тому, сколько было волн эмиграции из Верхней Силезии в Германию. Первый по-настоящему массовый отток силезцев произошёл в 1970-е годы, когда между ФРГ и Польшей были установлены дипотношения. Вплоть до 1988 года в Германию по программе воссоединения семей уехало почти 300 тысяч человек. Между 1988 и 1992 годами в Германию уехало ещё 580 тысяч польских граждан, в основном из Силезии. Далеко не все из них были чистокровными немцами, многие и двух слов не умели связать по-немецки. В этой связи ходила шутка: польским коммунистам удалось сделать то, чего не смогла сделать Пруссия, – превратить жителей Верхней Силезии в немцев. Так или иначе, все те носители немецкой культуры, которых не изгнали в 1945 году, потом уехали сами. Поэтому сейчас немецкое влияние в Верхней Силезии практически не чувствуется и немецкая речь на улицах и в магазинах не звучит.
Тем не менее, Верхняя Силезия продолжает оставаться весьма своеобразным регионом – например, здесь действует довольно массовое движение силезских автономистов, которое ведёт борьбу за признание силезского наречия в качестве официального регионального языка – сейчас оно считается диалектом польского. В 2002 году в Верхней Силезии в ходе переписи силезцами назвались 170 тысяч человек, чуть меньше 5%, а в 2011 году – уже почти 850 тысяч, причём половина из них считают себя прежде силезцами, и только потом – поляками. Так что сейчас силезцы являются самым крупным национальным меньшинством в Польше. В Катовице, например, доля силезцев, судя по последней переписи, составляет 25%. Такой неожиданный скачок численности силезцев, разумеется, не связан с тем, что они размножаются физически. Скорее, люди выписываются из поляков и записываются в силезцы в знак протеста против политики Варшавы. Что ещё раз доказывает: национальная идентичность – это не карма, не врождённая особенность, а политический инструмент, который можно использовать в самых разных целях. Допустим, украинцев придумал австрийский генштаб, но ведь и концепцию триединого русского народа Катков создал в ответ на польское восстание 1863 года. Вопрос не в том, кто «придуман», а кто «настоящий»: любая современная нация является изобретением интеллектуалов и политиков. Вопрос в том, чьё изобретение оказалось надёжнее, чей национальный проект – привлекательнее, и именно с этой точки зрения и надо осмысливать и русско-украинский конфликт.
