1 июня 1971 для советских хиппи стало знаменательной датой. Этот главный праздник всех русских хиппи, отмечаемый с 1971 года вплоть до настоящего времени.
После печального события на День защиты детей хиппи стали ежегодно собираться на гоголевском бульваре у памятника длинноволосому классику.
В начале восьмидесятых, - в самые тяжелые для хиппи времена андроповщины-черненковщины, собирались, сохраняя место сбора в тайне, на окраинах Москвы в парках. С середины восьмидесятых годов и до настоящего времени первое июня празднуется на лугу позади Большого дворца в парке Царицино, туда приходят несколько тысяч человек.
***
Последствия 1.06.1971 года для «хип-системы» были, само собой, не веселые. Очень многие людей ушло из движения, они постриглись и стали «нормальными». Кто-то пошел в армию, иногда добровольно - «отдать долг любимому государству, пусть оно подавится» [1]. Кому-то пришлось идти работать.
Кто-то впал в глубокую депрессию, начал искать явных и тайных врагов - и в итоге (как правило, с помощью властей) дошел до психбольницы. Многие стали бояться собратьев и замкнулись в узком кругу «проверенных». Или стали «хиппи-одиночками», были и такие.
Проблемы возникли не только в Москве. В Ленинграде милиция стала устраивать облавы на «Сайгон». Отдых в Крыму для хиппи стал проблематичным, местная милиция и пограничники разогнали летом 1971 года многолетний хиповский лагерь вблизи Гурзуфа. «Волосатым» пришлось переселятся с палатками в относительно дикие места типа бухты Ласпи или окрестностей мыса Меганом.
На первоиюньском разгоне в Москве и ликвидации лагерей в Крыму власть в борьбе с «системой» не остановилась.
В Москве был организован специальный комсомольский оперотряд по борьбе с хиппи, получивший в народе название «Березка», ибо штаб подразделения располагался в одном здании с символом победившего социализма - одноименным валютным магазином.
«Березовцы» в Москве отлавливали «волосатых», приводили в свой штаб, где после допросов и фотографирования (у них существовал даже фотоальбом с надписью «Хипи», через одно «п», Юрий Бураков «Солнце» в нем был под номером 4), вели нудные беседы о необходимости «жить правильно». Иногда писались письма по месту жительства, учебы или работы.
После таких доносов, постоянные визиты участковых, проявлявших живое участие к вопросу о том: «Как и чем живете, молодой человек?», были обеспечены.
На не работавших более трех месяцев хиппи вполне могли завести уголовное дело по статье о тунеядстве. Однако, насколько известно автору, «на зону» по этой статье никто вроде так и не попал. Хотя «солнцевского» хиппи Сергея «Сорри» под угрозой «посадки» заставили по направлению полгода проработать на мыловаренной фабрике. [1]
Нет информации, чтобы кого-то из московских хиппи высылали из столицы «за 101-й километр», что практиковалось в отношении хронических алкоголиков, низшего слоя проституток, мелкого криминала и иного «антисоциального элемента».
Парадоксальным образом события 1.06.1971 привели к консолидации и сплочению ранее рыхлой «системы», к оформлению ее во что-то подобное квазиорганизации - или, если угодно, масонской ложи.
Количественно хиппи к середине семидесятых стало неизмеримо меньше чем в начале десятилетия. Однако они, в отличии от стран Запада, не исчезли из советского социального поля и продолжали существовать как вполне сформировавшееся общественное явление. «Система» сжалась, но обрела четкость и оформленность.
Многих идейных хиппи первоиюньские события подтолкнули к серьезным размышлениям. Были осознаны и, может быть впервые, четко оформлены два основополагающих бытийственных вопроса: «Кто мы есть?», и «Зачем мы существуем?». Ситуация духовного поиска, попыток найти идейные основы для движения началось, по сути, с московского разгона.
Группа идейных хиппи из Ленинграда решила искать место для летного сбора «системных», чтобы вдали от властей жить своей жизнью. Поскольку Крым уже не подходил, решили собираться в Латвии, в относительно диких лесах у реки Гауя. Лагерь на Гауе, который насчитывал в лучшие годы до нескольких сотен человек, просуществовал с 1971 года по 1992, пока для граждан СНГ не была закрыта латвийская граница.
В Москве после известных событий началось расслоение уже в среде самой «хип-системы». Часть людей, прежде всего из круга «Солнца», продолжили алкогольно-каранавальную жизнь. Их любимым «центровым» местом сбора был магазин «Российские вина» - «Рашен вайн», на улице Горького. Для «рашенвайновской тусовки» хипование заключалось в беспрерывном алкогольном и рок-музыкальном празднике.
Другая часть хиппи на первое место поставила духовные поиски е и «внутреннюю эмиграцию» от враждебного окружающего мира. Они собирались в кафе «Аромат» на Суворовском бульваре. Там велись многочасовые беседы на религиозные, мистические и экзистенциальные темы, шел обмен музыкальными записями, книгами и распечатками «самиздата».
С кафе «Аромат» в «хип-систему» начали приходить и наркотики, под употребление которых подводились теоретические концепции, опирающиеся на концепцию «психоделической революции» и, известные лишь в пересказах, идеологические построения профессора Тимоти Лири.
Надо несколько слов сказать о советском хиповском сленге.
Всякая социально-культурная или профессиональная группа, среди прочих признаков автономности, вырабатывает и свой особый сленг (жаргон). Советские хиппи создали настолько автономный язык, что его с трудом понимал «серый пипл»: «нормальные» советские обыватели.
В основе русско-хиповской речи были русифицированные англицизмы, слова из уголовно-блатной «фени», из более раннего сленга «стиляг». В настоящее время многие слова именного хипистского сленга - «тусовка», «фенька», «вписка», «стрелка» («забить стрелку»), «телега» («гнать телеги») - стали общеупотребительными.
Если говорить об идеологии, то в конце шестидесятых – начале семидесятых об оформлении в связные тексты крайне размытых идейных основ хиповского бытия в СССР никто особо не задумывался. Свобода, возможность путешествовать, слушать и играть рок-музыку - надо ли что-то еще?
Однако к началу семидесятых примитивный «ежедневный карнавал» начал многих, хоть и не всех, пресыщать, появилось желание чего-то более серьезного и глубокого, нежели мультфильм «Бременские музыканты».
Но аутентичной информации о западной идеологии хиппи на первую треть семидесятых было ничтожно мало, советским «хайратым» приходилось буквально по крупицам искать сведения о собратьях в разных советских источниках.
Что-то писали в «Вокруг света», что-то публиковали «Архитектура СССР», «Театр» или «Здоровье».
Порой нечто ценное, к примеру цитаты из работ Тимоти Лири или Герберта Маркузе, можно было найти даже в жутких пропагандистских коммунистических книжках типа «Критика современных буржуазных концепций общественного прогресса».
Цитаты из них в библиотеках перепивались от руки в тетрадки, а потом в специальные красочно оформленные альбомы. Вырезанные из журналов статьи вклеивались туда же вместе с фотографиями любимых музыкантов.
Часто в таких «альбумах» присутствовали стихотворение Пушкин «Из Пиндемонти» и первая часть дебютного рассказа Максима Горького «Макар Чудра».
В принципе, в этих двух произведениях содержалась квинтэесенция всей идеологии движения хиппи. Только прочтение двух данных вещей, особенно пушкинской, отвечало на все принципиальные вопросы жаждущих духовной пищи хиппи-неофитов.
Пушкин и ранний Горький доказали явную созвучность русской культурной традиции и мирового хиппизма. Если заглянуть в русскую историю, то «протохиппизм» можно найти не только «у нашего все» и в народных традициях юродства и странничества.
Целый ряд русских писателей, добровольно, на время конечно, становившихся нищими странниками, и их вполне можно назвать предшественниками русских хиппи. Это, в первую очередь, Владимир Гиляровский, потом Горький (если его «босяческий» опыт был реальным, в чем есть много сомнений), Борис Житков, Всеволод Иванов, футурист Бенедикт Лифшиц.
Основными же «учебниками хиппизма» в СССР были легальные, изданные официально «Над пропастью во ржи» Селлинжера, «Бойня номер пять, или крестовый поход детей» Воннегута и булгаковская «Мастер и Маргарита». Впрочем, последнюю в виде книги практически невозможно было достать, ее перепечатывали на пишущих машинках.
Однако «программные» книги западного движения хиппи «На дороге» и «Бродяги Дхармы» Джека Керуака [2], «Чужой в стране чужих» Хайнлайна, «Степной волк» Гессе и даже «Властелин колец» Толкиена в СССР не издавались, и советскому «хиповому пиплу» были недоступны. Об американском альманахе «Оракул» и говорить нечего.
Но уже в начале семидесятых в СССР начали переводить западные аутентичные материалы об идеологии и философии хиппи и всего западного андеграунда. Благодаря безымянным переводчикам и труженицам-машинисткам к середине семидесятых годов на русском языке появились и распространились в «самиздате» книги Шин Тейт «Коммуна хиппи в Хейте», первые четыре книги Карлоса Кастанеды, стихи Боба Дилана, работы Сартра, Камю, Маркузе. Некоторые из хиппи смогли наладить контакты с людьми из «старого» духовно-мистического и творческого русского андеграунда, в частности выйти на мистика Евгения Головина и «южинский кружок» писателя Юрия Мамлеева. В Эстонии жил на хуторе мистик и йог Рам Михаэль Тамм, учитель Владимира Видемана и многих других советских хиппи.
По образцу продвинутых западных собратьев-хиппи, после общей деградации движения, создававших сельскохозяйственные коммуны и становившихся своеобразными затворниками, в СССР также были попытки «уйти на природу». Сельская колхозная жизнь была далеко не буколической. Все же некоторые идейные хиппи уезжали глухие места Сибири, однако создать свой альтернативный микросоциум там не смогли и постепенно растворились среди аборигенов.
Была в семидесятые годы популярно идея жизни на Алтае, для этого даже оканчивались курсы пчеловодов. Однако эти попытки тоже оказались безуспешными. Требующая ежедневного труда работа профессионального пасечника оказалась для «детей цветов», особенно любителей дикой алтайской конопли, неподходящей. Бывшие горожане были вынуждены вернуться в мегаполисы. Об этом автору рассказывал старый хиппи, - не пчеловод и не любитель «травы», - «Алекс Алтайский», сумевший закрепиться прожить с женой более двадцати лет на Алтае, но в начале нулевых все же вернувшийся в Москву.
Предпринимались попытки создать хиппи-коммуны на хуторах в Прибалтике, где, несмотря на колхозы и коллективизацию, такое было в принципе возможно. Но и эти попытки оказались неудачными. Западные сльхозкоммуны, как бы то ни было, были экономически самодостаточными, где насельники, хоть по минимуму, но сами зарабатывали на жизнь сельхозтрудом, ремесленничеством, торговлей продуктами и изделиями на фестивалях, ярмарках и т.п. В СССР такое было в принципе невозможно: самостоятельно крестьянствовать или заниматься мелким бизнесом не позволялось.
Примечания
[1] Это слова хиппи «солнцевской первой волны» Сергея «Сорри». Он после 1 июня 1971 года добровольно ушел в армию, служил в элитной части в ГДР оператором сверхсекретного на то время переносного зенитно-ракетного комплекса «Стрела». Впоследствии под угрозой суда за по статье о тунеядстве, был милицией «трудоустроен» на мыловаренную фабрику.
[2] Из «На дороге» Керуака в советское время был издан отрывок на полторы страницы, в книге 1975 года «Гон спозаранку. Рассказы американских писателей о молодёжи (сборник)». Этот отрывок советские хиппи переписывали от руки в свои альбомы.
