Александр Жучковский. 85 дней Славянска. Нижний Новгород: Изд-во «Чёрная сотня», 2018. - 368 с. – Твёрдый переплёт, ляссе.
Первый и единственный подробный разбор легендарной Славянской эпопеи от участников. От первого до последнего дня, в живых воспоминаниях, фактах, фотографиях и схемах событий.
Из аннотации к книге
Начну издалека, мне так проще. И с себя, мне так удобнее.
В школе я больше всего ненавидел уроки пения. Мне медведь на ухо наступил, причём настолько основательно, что я не могу пропеть даже песню «в лесу родилась ёлочка». Училка же у нас была, как на грех, въедливая и ответственная, и время от времени вызывала солировать. Причём если девочкам она не доверяли ничего страшнее «крылатых качелей», то мальчиков заставляли петь что-нибудь революционное или военное. Это было как-то очень смешно и постыдно: петь какие-то тяжёлые пафосные слова. Мы, мальчики в синих формах, к этим словам совершенно не подходили, сами это чувствовали и конфузились.
Однажды меня вызвали петь песню «Малая земля». Посвящена она была значимому, но не то чтобы великому эпизоду Великой Отечественной: захвату клочка земли южнее Новороссийска войсками 18-й десантной армии Черноморской группы войск – точнее, десантным отрядом из 221 человек. Этот плацдарм обороняли долго (225 дней), пока всё-таки не освободили Новороссийск. Особое значение именно этой операции придал тот факт, что в составе группы был начальник политотдела 18-й армии полковник Леонид Брежнев, впоследствии ставший Генеральным Секретарём ЦК КПСС. Отсюда, соответственно, и песня – музыка Пахмутовой на стихи Добронравова. Пел её Муслим Магомаев, тяжёлым пафосным баритоном. Изобразить что-то похожее с моими-то вокальными данными и отсутствием слуха я и не пытался. Училка злилась и повторяла: «Ну давай же… Малая земля – кровавая заря – кро-ва-ва-я заря… яростный десант – сердец литая твердь!» - на слове твердь голос должен был с силой подняться, у меня же он уныло падал до шёпота. Я краснел и мысленно желал всей этой малой земле и лично товарищу Брежневу провалиться к чертям свинячим.
Кроме песни, была ещё книжка, написанная якобы товарищем Брежневым – а на самом деле какими-то советскими журналистами. Которая тоже называлась «Малая Земля». Её нас заставляли читать на уроке литературы – хорошо хоть, она была короткая. Из неё я запомнил только выражение «Закавказский фронт».
Я тогда и помыслить не мог, что доживу до времён, когда выражения «Кавказский фронт» и «Украинский фронт» снова станут актуальными. А сам я буду писать рецензию на книжку о клочке земли, небольшом плацдарме, который захватили 52 человека[1]и удерживали 85 дней.
Вот только этим людям Большая Земля на помощь так и не пришла. И сейчас усиленно делает вид, что не помнит их имена.
1
Современный русский язык похож на прекрасную птицу с перебитыми лапами и отрезанными крыльями. Это и неудивительно. Искалеченным и убогим было советское общество, которое его сформировало. Например, в нём полностью отсутствует деловая лексика – потому что частная собственность, рынок и вообще «экономика» в поганом сысысыре отсутствовала. Умерли и слова, обозначавшие экономические реалии. Когда же они вернулись – в жалком и кривом виде, но хоть так – правящие чекисты приложили усилия, чтобы русские слова не вернулись в словарь. Нельзя называть приказчика приказчиком, а управляющего управляющим – хотя бы потому, что дальше возникнет вопрос о настоящих хозяевах, которых как не было, так и нет (а которые есть, тех не видно). Поэтому на язык обрушился помойный поток англицизмов – все эти «менеджеры», «корпоративщики», «марчедайзеры» и прочая мерзость и дрянь. То же самое произошло и с лексикой юридической. На слове «поверенный» до сих пор стоит табличка «устар.» И так везде и во всём, сами знаете.
Но особенно меня раздражают англицизмы в кино и литературе. SF вместо «научной фантастики», например. Или дурацкое «сиквел» вместо «продолжения».[2]Но особенно мне неприятен термин «нон-фикшен». Который сейчас общепринят, и даже популярная книжная «ярмарка интеллектуальной литературы» - русская, московская – так и называется.
Когда я это сказал одному знакомому, он ехидно заметил – а ты попробуй переведи это «нон-фикшен» на русский. Потому что по-английски это слово означает «всё, кроме художественной литературы». То есть под нон-фикшен подпадает и книжка по истории Арктики, и справочник по разведению пионов, и какие-нибудь «двенадцать принципов успешной карьеры». И даже научно-популярная книжка про математику или генную инженерию. Но не научная монография и не философский трактат. Это уже «специальная литература».
Ну то есть. «Нон-фикшен» - это не художественная литература, однако же ориентированная не на специалиста, а на образованного дилетанта. Там нет вымысла, но довольно часто используются приёмы, заимствованные из худлита – потому что книжка должна быть увлекательной. Но факты важнее увлекательности.
Наконец, последнее – об источнике этих фактов. «Фикшен» - это «выдуманное из головы». Поэтому, кстати, мемуары к «нон-фикшен» не относятся. Так как это будет именно что «из головы», и вымысел здесь неизбежен. Нон-фикшен – это когда автор берёт содержание книги извне. Например, из специальной литературы, из воспоминаний разных людей, из публикаций в прессе, из документов. Раньше было в ходу выражение «документальная проза». Эти слова все значения англицизма не покрывают, но указывают на некоторый его сегмент.
К чему всё это? Я просто хочу сказать, что книга Жучковского – это, говоря по-современному, нон-фикшен года. Который вряд ли будет признан таковым нашим книжным сообществом по политическим причинам – что не отменяет самого факта.
А если по-русски сказать – это великолепная документальная проза.
2
Александр Жучковский – человек уникальный. Ну то есть все люди уникальные, но по некоторым это заметнее, чем по другим. Обычно это выражается в том, насколько далеко человек может зайти в отстаивании себя и своих убеждений.
Жучковский очень давно стал убеждённым русским националистом. Он состоял в Движении Против Нелегальной Иммиграции (ныне запрещённой на территории РФ организации), потом вступил в Национально-Демократическую Партию. Известен он был прежде всего как публицист правых взглядов – а если точнее, монархических. Когда начались события на Украине, он, естественно, поддерживал русских. Когда начался сбор помощи ополченцам на востоке Украины (НДП этим тоже занималась), он занялся этим профессионально и создал канал поставок материальной и финансовой помощи ополчению. Он принимал личное участие в событиях в Славянске. Сейчас он фактически живёт в Донецке.
Книга «85 дней Славянска» написана не только по его личным воспоминаниям, хотя именно они послужили основой. Он провёл огромную работу. Он собрал все доступные документы. Лично побеседовал с десятками людей, воевавших в Славянске. Сверил известные факты, собрал недостающую информацию о планах и целях сторон конфликта. И представил это читателям в виде развёрнутой, практически по дням расписанной, истории событий, вместе с объяснением – почему и зачем принимались решения, кто выиграл и кто проиграл в результате их реализации и т.п.
Получившийся сплав фактов (подкреплённых огромным количеством цитат и фотографий) и аналитики оказался на редкость удачным. Каждый вывод в книге подтверждён фактическим материалом, а каждый факт работает на общую картину. Скажу честно – немногие современные документальные книги демонстрируют подобный баланс. Впрочем, что там современные. Помнится, читал я книги о России печального известного Пайпса – так там глобальные выводы о сущности нашей страны делались со ссылкой на не самые распространённые русские пословицы… Так вот, ничего подобного у Жучковского нет.
К достоинствам книги я бы отнёс и проговаривание моментов, вроде бы простых, но не всегда понятных человеку со стороны. Жучковский подробно объясняет, что означалите или иные приказы, действия (или отсутствие действий) или публичные утверждения. Например: в части 1 главы 14, которая называется «Стрелков снимает маску», описывается не только сам факт, но и то, что это значило: «До 26 апреля Стрелков был уверен, что на Донбассе реализуется крымский сценарий. Команда снять маску означала, что главная роль и вся ответственность теперь переходят к самим добровольцам, и гарантий поддержки с большой земли никаких нет». В общем-то, более или менее знакомому с российскими реалиями читателю это должно быть понятно и так. Но в «85 днях» всё разжёвано и препарировано так, что книжку можно без комментариев переводить на английский.
3
Любой сколько-нибудь серьёзный разговор рано или поздно доходит до обсуждения цифр. Нет цифирок – разговор несерьёзный.
При этом именно цифры – самый дефицитный товар на информационном рынке. Для того, чтобы хотя бы оценить порядок некоторых цифр (ну то есть на уровне – сто или тысяча), иногда приходится пускаться во все тяжкие. Не верите? Вспомните споры о числе репрессированных времён Большого Террора. Тут, в зависимости от политических симпатий и методов подсчёта, расхождения достигают двух порядков и более.[3]
Непреходящая ценность книги Жучковского состоит ещё и в том, что в ней приведены – и сведены в единое целое – все основные данные по обороне Славянска, и прежде всего сил и потерь русских и украинцев. В общем, приведённые данные свидетельствуют о том, что имело место типическое сражение Давида с Голиафом. Двум с половиной тысячам ополченцев противостояли украинские армейские подразделения, «Альфа», отдельный полк Нацгвардии и батальоны правосеков общей численностью от 15 до 17.000 человек. По бронетехнике и артиллерии силы сторон различались на порядок: там, где у русских было десять единиц чего-то, у украинцев было сто. Авиации у русских не было вообще. В общем-то, при таких раскладах финал немного предсказуем. То, что предсказуемое не вполне совпало с реальностью – люди продержались дольше ожидаемого и ушли живыми – это, как минимум, поучительно.
О том, как русские воевали в таких условиях – читайте книжку.
4
Одна из самых естественных и самых коварных ловушек, подстерегающих очевидца – идеализация своей стороны. Вторая, менее естественная, но более скверная – попытка встать над схваткой и раздать всем сёстрам по серьгам. Мне лично более отвратителен именно второй вариант. В нашем народе – из-за его страшной истории в последние сто лет – забито желание понравиться чужому, в том числе заведомо враждебному чудому. Все попытки «быть объективным» всегда сводятся именно к этому – явному или подспудному желанию понравиться чужим, другой стороне. Понравиться хоть чем-то и заслужить хотя бы снисходительную похвалу. На это ведутся даже умные и смелые люди.
Впрочем, и первое – попытка идеализировать своих – имеет в основе всё тот же страх перед мнением врага. Это вообще очень старая русская болезнь. Русские всегда вели себя глупо-благородно, жутко стыдились любого неблаговидного поступка, когда враг не стеснялся никого и ничего. Французы срали в русских церквях и вывозили всё ценное, а русские вели себя в Париже как шёлковые зайчики, ничего не разграбили и не поломали, не вывезли – чем окончательно убедили европейцев, что этих дурачков можно не опасаться. Смерти русский не боится, а вот презрительного взгляда – боится очень. Русскому хочется быть хорошим, в том числе – в глазах врага, предателя и вора.
Тем удивительнее, что в книге Жучковского ничего такого нет совсем. Он совершенно спокойно, без нервов говорит о том, что далеко не все ополченцы были ангелами, и описывает события неблаговидные. Однако никаких попыток «объективно посмотреть» - читай, лизнуть - украинцев и Украину там нет совсем. Есть спокойное понимание: Украина является врагом, украинцы являются врагами, никаких риторических жестов в их сторону делать Жучковскому даже в голову не приходит. При этом и какой-то натужной демонизации нет и в помине: украинцы у него непохожи на карикатурных монстров. Да, многое из того, что они совершили – это военные преступления. Но чего другого от украинцев ещё ждать-то? Они такие.
Пожалуй, единственное, что вызывает у автора сильные и противоречивые чувства – это позиция России.
(Окончание следует)
[2] Особенно пикантно, что само это слово образовано от латинского sequella, что как раз и значит «продолжение».
[3] Для примера: экономист Иван Курганов называл цифру в 110 миллионов жертв войны большевикого руководства против народа. Рогинский говорит о 12 миллионах репрессированных и 30 миллионах пострадавших. Виктор Земсков указывает цифру в миллион триста тысяч осуждённых и четыре миллиона «пострадавших вообще». Историки-сталинисты умудряются уменьшить число убитых сталинским режимом до «каких-то сотен тысяч».
