Был ли Дубчек сознательным реформатором, или просто оказался в нужном месте в нужное время (или наоборот, в ненужном)? Спорить можно долго, но мне кажется, тут работает аргумент фигиогномический. Как сказал мне один знакомый, человек левых убеждений, с которым мы лет десять назад обсуждали эту тему – «Да ты на рожу его посмотри! Это же ИУДЫШ! Гадёнок либеральный!»
Не буду насчёт «иудыша» и «гадёнка». Это не мой язык. Но внешность у Дубчека была и в самом деле такой, что сейчас его бы взяли на «Эхо Москвы» без рекомендации. Чрезвычайно интеллигентный и длинноносый – он мог бы играть взрослого Буратино – Дубчек прямо-таки олицетворял собой самый махровый либерализм. Странным образом, каменнолицые советские вожди относились к нему с нежностью. Даже Брежнев, с его-то классовой чуйкой! Но и это объяснимо. Дубчек был симпатичным, дружелюбным и неконфликтным человеком, которого старые советские людоеды просто не воспринимали всерьёз.
Удивительно, что такой колоритный персонаж родился в семье простого столяра. Ну, положим, не совсем уж простого. Родители Дубчека некоторое время жили в США, где стали коммунистами и уехали в СССР, точнее в Киргизию, строить социализм. Сам наш герой жил во Фрунзе и в Горьком, а в 1938 уехал на родину. Там он вступил в запрещённую словацкую компартию, во время войны участвовал в словацком восстании (словаки – это не чехи), был ранен. После войны учился в Москве (1955-1958), его сокурсником был Михаил Горбачёв. Потом вернулся в Словакию на партийную работу в Братиславу.
Оказавшись на вершине властной пирамиды с очень слабым мандатом, Дубчек первым делом занялся укреплением собственного положения. Поскольку никаких сторонников у него не было – все стороны рассматривали его как фигуру техническую – он решил, что таковых надо создать. С аппаратной точки зрения – очень логично.
Ресурса для создания сторонников у него было, собственно, два. Во-первых, словацкие политики, стремившиеся к повышению своего статуса в рамках Чеховсловакии. «Прагоцентризм» их раздражал, им хотелось федеративных отношений – то есть чтобы чехи с ними цацкались. Чехи цацкаться с ними не хотели, воспринимая словаков как малокультурных провинциальных родственников. Отчасти это была правда: пианино у словаков стояло далеко не в каждом втором доме, да и вообще. Скорее всего, сам Дубчек тоже не особенно жаловал соотечественников. Но это была сила, а Дубчек остро нуждался в союзниках. Поэтому он фактически возглавил «федеративную партию». Забегая вперёд – в этом отношении у него всё получилось.
Однако нужно было что-то предложить и чехам. И опять же – единственной силой в чешском обществе, которая могла воспринять Дубчека позитивно, была чешская интеллигенция. Которую социалистический цирк достал больше всего.
Ещё раз проговорим: чешский социализм долгое время был вполне приемлем для низов чешского общества и более-менее устраивал местный средний класс. Потому что до поры до времени он удовлетворял базовые потребности. Но вот интеллигенция страдала неиллюзорно. Как и в любой социалистической стране.
Это и понятно. К базовым потребностям интеллигента относится возможность читать любые книжки и вести дискуссии, желательно публичные. Это именно потребности, физиологические. Интеллигентный ребёнок читает книжки ночью под одеялом, портя себе глаза и отрывая время от сна. А социализма без идеологической цензуры не бывает в принципе. Соответственно, интеллигенту при социализме всегда будет плохо. Это дважды два.
При этом массового истребления национальной интеллигенции - как в СССР истребили русскую интеллигенцию – в Чехословакии не было. Не было и натравливания общества на «очкастых». Поэтому интеллигенция пользовалась уважением и признанием в обществе. На неё-то Дубчек и сделал ставку.
Дальнейшие события нашему читателю, как ни странно, знакомы, причём многим - по личному опыту.
Всё началось с Апрельского пленума ЦК КПЧ (да-да, именно так). На каковом пленуме была принята предложенная Дубчеком Программа Действий КПЧ (Akční program KSČ). По сути, это было предложение чешскому обществу нового социального контракта.
Суть его, если перевести всё с чешского партийного на русский обычный, состояла в следующем. Компартия остаётся правящей силой в Чехословакии, но допускается создание других партий и допуск ко власти иных политических сил, на основе, так сказать, долевого участия – как миноритарных акционеров. В обмен на это партия гарантирует свободу слова, отсутствие цензуры, разрешает свободный выезд за границу и всё такое прочее, о чём мечтали чешские интеллигенты. Все эти обещания сопровождались проектами законов, которые предполагалось ввести в действие после принятия программы.
Интереснее было с экономической частью. Для начала предполагалось подкупить рабочих, подняв зарплаты. Далее, предполагалось фактически отменить планово-командную систему, для чего избавиться от производственных министерств. При предприятиях планировалось создать производственные советы – нечто подобное существовало в Югославии. Самым же сладким пирожком была тема разрешения для предприятий внешнеэкономической деятельности, вплоть до кооперации с западными фирмами. Дело дошло до обсуждения конвертируемости кроны.
Формально говоря, во всём этом ещё не было покушения на основы социализма – то есть на общественную собственность на средства производства. Однако намёки на разрешение мелкого частного бизнеса были сделаны. Надо сказать, что подобие частных предприятий существовали в Польше, ГДР и Венгрии. Маскировалось всё это – как читатель, наверное, уже догадался – под «кооперативное движение». Разумеется, везде были встроены запреты на превращение мелкого бизнеса в крупный – как правило, через ограничение числа работников. И опять же, всем было понятно, зародышем чего эти «кооперативы» являются. Но в силу полной неспособности социалистической экономики обеспечить нормальную жизнь с ними приходилось мириться - так как устраивать тотальный террор а-ля СССР в Восточной Европе было нельзя. По многим причинам, перечислять которые было бы долго. Скажем так – на террор против населения разрешения не было. Так что приходилось кое-где порой терпеть мелкое буржуинство.
Особенно же впечатляющие перемены готовились во внутрипартийной жизни. Напоминаем, что Компартия должна была оставаться руководящей и направляющей силой чешского общества. Однако внутри всё предлагалось поменять радикально. Для начала предлагалось сделать партийные голосования по кадровым вопросам тайными. Одно это полностью подрывало партийный механизм. Коммунистические структуры стояли на единодушном одобрямсе и заранее согласованных результатах голосований – которые были оставлены как предохранитель на самый крайний случай. Тайное голосование очень быстро превратило бы коммунистическую партию в некоммунистическую.
Мало того. Предполагалась реанимация Народного фронта, который формально существовал (его никто не распускал), но реально не функционировал. В сочетании с заявленной многопартийностью, а также восстановлением разделения властей (и созданием независимой судебной системы) всё это превращало устои социализма в чистую декорацию.
Единственное, что не ставилось под сомнение – это принадлежность Чехословакии к социалистическому блоку, участие в структурах Варшавского Договора и дружба с СССР. Впрочем, странно было бы открыто писать о том, что мы, дескать, хотим капитализма и убежать из соцлагеря на Запад. «Кто ж такое вслух-то говорит.»
Конечный результат предполагаемых реформ назвали «социализм с человеческим лицом» («socialismus s lidskou tváří»). Придумал этот термин чешский философ-марксист Радованг Рихта. [1] Как слоган, это прозвучало убедительно, особенно на фоне выразительного человеческого лица самого Дубчека.
Понимал ли Дубчек, что предлагаемая программа – это улица с односторонним движением? В конце которой ждёт или реставрация капитализма и прыжок в объятья Запада – или советские танки в Праге? И что оба варианта чреваты третьей мировой войной? Вероятно, да. Но, видимо, рассчитывал, что ему как-то удастся пройти между струйками дождя.
В первом квартале 1968 года зарплату увеличили более чем на десять процентов. Цензуру убрали, стало можно говорить всё что угодно. – и, естественно, началась «антисоветчина». Бывшие сторонники Социал-Демократической Партии, некогда поглощённой КПЧ, собрались выглотиться обратно. Все ждали осеннего съезда КПЧ и выборов, после которых должна была начаться новая жизнь.
Остановимся на секунду и помечтаем. Каков был бы предел чешских надежд? На что могла бы рассчитывать Чехословакия в самом-самом-самом невероятно-прекрасном случае? Например, если бы великие державы по какой-то невероятной причине – да, я говорю о невозможном, но ведь мы фантазируем – решили бы предоставить Чехословакии какой-то особенный статус? Каким бы он мог быть?
Воображению представляется нечто вроде двойника Финляндии, только с остатками социалистического декора и некоторым флёром румынской политики. Реальный экономический строй был бы капиталистическим, но положения о социалистическом строительстве и т.п. остались бы в конституции и в виде лозунгов. Внутренняя политика определялась бы соперничеством партий, но внешняя определялась бы СССР, Европой и США. Вероятно, страна осталась бы – формально – членом Варшавского пакта, но на практике его игнорировала бы, как Румыния в поздний период, а скорее всего - решительнее. То есть придерживалась бы швейковской политики – «на войну мы не пойдём, на войну мы все насрём». Хотя нельзя исключить и официального нейтрального статуса страны. И, конечно, получение кредитов и всяческих материальных благ от СССР и США.
Повторяю, это всё фантазии. Подобное развитие событий было невозможным. Но чешская интеллигенция вполне могла питать подобные иллюзии.
Тем временем в Москва и Вашингтоне с тревогой следили за чешскими событиями.
Напоминаем. В 1962 году имел место Карибский кризис, чуть было не закончившийся ядерной войной. В 1963 был убит президент Кеннеди, его убийца считался коммунистом и жил в СССР. Как будто какая-то злая сила пыталась спровоцировать ядерную войну между державами. В дополнение к этому США завязли во вьетнамской войне. Им совершенно не нужны были лишние проблемы.
И тут – Чехословакия. С которой непонятно что делать.
При этом у американцев и чехов были взаимные претензии. США обвиняли Чехословакию в поставках оружия во Вьетнам. Чехи же требовали от США возвращения золотого запаса довоенной Чехословакии. В 1945 году американцы, освобождая западную часть страны, захватили 23 тонны золота, которые немцы захватили при оккупации Чехии. Чехи требовали золото назад, американцы требовали, чтобы чехи заплатили компенсации американским гражданам, пострадавшим от национализации, а также выполнили ещё ряд условий… Такого рода претензии изрядно портят отношения.
Разумеется, американцы следили за ситуацией в стране. Они допускали, что чехи могут обратиться к ним за экономической помощью. И готовы были поддержать некоторую либерализацию ЧССР. Но не любой ценой.
Разумеется, и в США были свои «ястребы». Заместитель госсекретаря США Ростоу был сторонником решительных мер по перетягиванию Чехословакии на Запад. Однако оказать реальную помощь чехам можно было только с территории ФРГ, а правительство ФРГ было а) лояльно американскому президенту, б) категорически не хотело никакой агрессии со своей территории.
Далее ситуация стала помаленьку обостряться.
25 февраля 1968 года к американцам перебежал – с юной любовницей - генерал-майор Ян Шейна, возглавлявший партийную организацию министерства обороны. [2] Шейна имел репутацию сторонника Новотного и «сталиниста». Тем не менее, он знал столько, что Америка предоставила ему политическое убежище. Это вызвало крайне нервную реакцию Москвы. Образ чехов, только и думающих, чтобы сбежать на Запад – лучше всей страной – приобрёл наглядные очертания.
Надо сказать, что Шейна – тут же приобретший статус главного специалиста по Чехословакии – оказался если не троянским конём, то очень сомнительным подарком. Дубчека он сильно не любил и старался очернить перед американцами, доказывая, что помогать ему не нужно и бессмысленно. Хотя реакцию советских властей он спрогнозировал правильно. А именно: он считал, что Брежнев будет тянуть до последнего, но если другого выхода не останется – введёт войска. Однако американцы прислушались в основном к первой части - что Дубчек дурак и ничтожество. И помогать ему не стали, ограничившись очень умеренной моральной поддержкой.
14 июня произошло событие – в Чехию приехал (с частным типа визитом) Збигнев Бжезинский и читал там лекции. Это был уже откровенный вызов СССР, где Бжезинского воспринимали как самого дьявола.
27 июня писатель Вацулик написал документ, известный как «Две тысячи слов»[3]. Ознакомиться с ним можно здесь. Если коротко – это абсолютно узнаваемая перестроечная публицистика эпохи ранней гласности, ежели переводить на наших деньги. То есть – всё ещё используется слово «социализм», говорится об очищении партийных рядов, основные требования – демократизация, свобода слова, новые экономические отношения, федерализация. Был и жирный намёк на неравноправные отношения с СССР, а также на возможность вторжения… Документ сам по себе ничем не выделялся из прочей чехословацкой публицистики, но был сделан грамотный ход – развёрнута кампания по его подписанию. Под ним поставили свои имена практически все видные интеллектуалы, потом было собрано несколько тысяч подписей обычных людей. Что превратило документ в событие.
Началось создание общественных организаций – начиная от «Клуба 231» (который потом представлялася в советской прессе как страшное гнездо шпионов и недобитых нацистов) и кончая католическими организациями. Массовый атеизм чехов не то чтобы дал слабину, но под оппозиционным соусом и Бог оказался востребован.
Примерно с этого же момента началась открытая война в советской и чешской прессе. А именно: чехи в публичных и газетных выступлениях стали ругать «советскую оккупацию», а советские газеты стали публиковать материалы, в которых чешские события объяснялись подрывной деятельностью США и Запада в целом. По этому поводу даже имели место дипломатические тёрки между великими державами.
В конце концов взаимные претензии СССР и ЧССР достигли такого уровня, что дальше делать вид, что всё нормально, стало уже невозможно. Однако Брежневу очень и очень не хотелось прибегать к военному решению. Для начала – это бросало тень на него самого лично. Все знали, что Дубчека посадил на его место именно он. К тому же Дубчек – с которым Леонид Ильич встречался в январе и в марте – клятвенно заверял его, что Чехословакия не выйдет из соцлагеря, а коммунисты контролируют обстановку. Разумеется, это была неправда.
Лето 1968 года ушло на беспрецедентные переговоры в Чиерне-над-Тисой – между советским руководством и чехословаками. Это был, кажется, единственный случай, когда на переговоры выезжало всё советское правитеьство разом. Чехословки, понимая, что отступать им особо некуда, вели себя крайне нагло, вплоть до показательного третированися советских вождей, хлопанья дверями и унизительной беготнёй советский бонз за обиженными партнёраим по переговорам. Каковые кончились невнятным компромиссом и ничего не стоящими обещаниями.
18 августа 1968 года на встрече руководителей СССР, Польши, Венгрии, ГДР и Болгарии было принято совместное решение о вводе войск. Стоит отметить, что это не СССР нажимал на союзников, а союзники – на СССР. И понятно почему: высшему руководству стран народной демократии не хотелось революций у себя. Может быть, в душе они и сочувствовали Чехословакии. Но каждый понимал, что у них самих дело может обернуться самым неприятным образом, причём неприятным лично для них.
Главными же стали аргументы военных. Потеря Чехословакии означала разрезание территории Варшавского блока пополам, до самой границы с СССР. Это, видимо, и решило дело. Впрочем, некоторые считают, что решающей стала позиция Андропова, который отлично помнил венгерское восстание и коммунистов на фонарях.
Ночью 21 августа 1968 началась операция «Дунай». Это была первая и последняя реальная военная акция армий Варшавского Договора: повоевать где-то ещё им было не судьба. В Чехословакию вошли войска СССР, Польши, Болгарии и Венгрии. [4] А также ГДР.
О последнем надо сказать особо. Я постоянно натыкаюсь на версию, что войск ГДР в Чехословакии не было. Якобы они «остались на границе страны, готовые войти и разобраться, если начнутся какие-то проблемы». Это опровергается свидетельствами очевидцев. Немцы в Чехословакии были [5].
Группировка состояла из трёхсот тысяч солдат и семи тысяч танков [6]. Целью вторжения была демонстрация силы. У советских солдат был приказ – не стрелять ни в коем случае, на провокации любой степени недружественности не отвечать.
Чехи поступили по-чешски. Дубчек и правительство отдали чешской армии приказ: не оказывать сопротивления, в советских солдат не стрелять. В общем-то, никому особо и не хотелось. Однако митинговать, развешивать плакаты и транспаранты, а также всячески выражать презрение и ненависть к оккупантам никто не запрещал. И как только чехи поняли, что советские стрелять не будут – с удовольствием этим занялись. Не всегда оставаясь в рамках ненасилия – было, что и советские танки горели, а советские солдатики попадали под обстрел. Впрочем, могли и камнями закидать. Или, скажем, пырнуть ножичком [7].
Советские тоже иногда отвечали. Около ста чехов погибли. Что, учитывая масштабы вторжения, можно считать величиной смешной. Особенно по сравнению в Вьетнамом, например,
О том, как всё происходило, существует множество фотосвидетельств. Само наличие которых, кстати, весьма красноречиво. Немецкая оккупация задокументирована куда хуже – потому что немцы не церемонились и убивали тех, кто пытался что-то снимать. Тут же можно было делать самые острые кадры.
Если коротко – это был ПОЗОР советских войск и СССР в целом. И не в чешском смысле слова.
Насилие всегда вызывает страх и ненависть. Насилие, не вызывающее страха, вызывает только ненависть. А советские солдаты были в предельно невыгодном положении. Во-первых, они не имели права стрелять. Во-вторых, они стрелять не хотели. Они вообще не понимали, что они тут делают. Замполиты что-то бубнили про контрреволюцию и фашистов. Если бы советские солдаты увидели Прагу в свастиках, они бы поверили замполмитам. Но тут не было свастик – а были оскорбительные лозунги «Русские убирайтесь домой», «Русский иди в Москву», «Убирайтесь здесь водки нет» - и это было самое мягкое. Можно было нарваться и на летящий камень, и на пулю. А уж плевков и оскорблений от местных они нахватались по самое не могу. И главное – отвечать было нечем.
Среди всех прочих фотодокументов эпохи есть замечательная фотка. Танк, окружённый толпой. Пожилой мордатый чех орёт на советского солдатика. Тот сконфуженно отворачивается. Этот образ стал символом происходящего. Советские ходили с говном на голове – иногда буквально. Чешский кротик куражился над русским псом как хотел (кстати, лозунг «убирайтесь, русские собаки» был популярен).
С поляками и венграми чехи обходились уважительно: не хотели ссориться. Но кого они по-настоящему ссали и уважали, так это немцев.
Немцы были единственными, кто чётко понимал, что они тут делают, зачем и на каких основаниях. Немцы пришли восстанавливать ПОРЯДОК. Какой именно порядок – это было неважно. Они видели перед собой не «людей в своём праве», а сброд, высыпавший на улицу и ведущий себя непочтительно. Право усмирять чехов любой немец чувствует как естественное и неотъемлемое. И, разумеется, никаких оскорблений – и даже намёков на таковые – немцы терпеть были не намерены. Любое чешское хамство каралось быстро и безжалостно, ПО-ХОЗЯЙСКИ.
Я слышал много таких историй. Как беснующаяся толпа подступала к немецкой машине – и с воплями разбегалась, потому что немцы открывали огонь на поражение. Не от страха, а потому что действовали по уставу: немецкий солдат должен в первую очередь беречь жизнь других немецких солдат. Или как чех спустил штаны и показал задницу – а немец со всей силой бил по копчику сапогом, так что чех отлетал с жалобным визгом. Как в немцев пытались кидать гнилые яблоки и получали пули. Чехов наказывали даже за косой взгляд. В результате чехи немцев боялись как огня, а над русскими измывались как хотели.
Кому-то может показаться, что автор считает поведение чехов низким и недостойным. Нет, я нахожу его абсолютно рациональным, нам бы научиться. Если кто-то ведёт себя как побитый, его надо бить. Если кто-то бьёт сам, а ты ответить не можешь – надо бежать. Количество людей и оружия тут роли не играет.
Почему же тогда я пишу об этом в подобном тоне – с обидой и злорадством? Потому что именно так мне это рассказывали люди, вспоминавшие эти события. Как они сами ничего не могли сделать, терпели оскорбления и унижения, но вот немцы – да, те им показали. И дальше про порядок с большой буквы и про то, что немец имеет естественное право чеха бить. Буквально так [8].
Что касается наших советских подвигов, вспоминаю рассказ про танк, который на горной дороге наткнулся на «живой щит» из чешских детей. Танкисты свернули с дороги и упали в пропасть. Но не нарушили приказ командования, не поддались на чешскую провокацию!
Я иногда думаю: может, и действительно не было в Чехословакии никаких немцев, а все эти рассказы – просто фантазии униженных людей? В таком случае, унизили их серьёзно. Обиженный чешский кротик обхезал советского пса качественно, от всей души.
Впрочем, некоторые чехи пошли на действительно серьёзные шаги. Например, имело место несколько публичных самосожжений (самое известное – Яна Палаха, на этом месте сейчас стоит памятник). Однако некоторых вполне ожидаемых действий, происходящих в таких обстоятельствах, вовсе не последовало.
Например, никто из чехословацкой верхушки не подал в отставку – хотя бы в знак протеста против оккупации страны. Даже Дубчек.
(Окончание следует)
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Кстати, Рахта был самым настоящим марксистом и, похоже, действительно верил в какой-то «демократический социализм». В отличие от многих прочих, после подавления «Пражской Весны» он не имел больших неприятностей. Он был директором Института философии ЧССР и оставался таковым до 1982 года (в следующем году он умер).
[2] Этот случай послужил основой для одной из серий бондианы – там, правда, из Праги бежит советский генерал, а юную любовницу бросает на растерзание местному кей-джи-би. Её, конечно же, спасает Бонд.
[3] Dva tisíce slov, které patří dělníkům, zemědělcům, úředníkům, umělcům a všem (чешск.) Буквально – «Две тысячи слов, обращённых к рабочим, крестьянам, служащим, учёным, работникам искусства и всем вообще».
[4] Откосила только Румыния, которая уже тогда стремилась дистанцироваться от СССР.
[5] Я практически уверен, что тема «немцев там не было» была связана с банальнейшим обстоятельством: после 1989 года между Чехией и Германией установились новые, весьма тесные отношения. Омрачать их какой-то старой историей с чешской стороны было бы глупо – хотя бы потому, что поводов для конфликтов и так было выше крыши (прежде всего материальных: немцы хотели компенсаций за высылки и конфискации, чехи от этого красиво увильнули).
[6] В связи с нынешней геополитической ситуацией забавно отметить, что советские войска входили с территории Украины, а командовал ими генерал Мазур.
[7] «Стоящего в карауле у памятника советским воинам-освободителям Юрия Земкова кто-то из толпы людей, жаждущих осквернить памятник погибшим в 1945-м, ударил трехгранным штыком в грудь. Его товарищи вскинули автоматы, но, выполняя приказ, не стали стрелять.»
[8] Мне очень запомнился рассказ, как немцы вошли в какой-то чешский городок, увидели транспаранты, плакаты и граффити понятного содержания и заставили местных жителей всё это снять, отклеить и отдраить все стены до чистоты. Это я уже всё-таки отношу к легендам. Но легенда, согласитесь, характерная.
