В истории оружия не раз бывало так, что некоторое оружие, изначально появившееся как некий эрзац, как оружие слабейшей стороны, к которому прибегают от отчаяния, со временем становилось господином на поле боя. Вряд ли первый умелец, сделавший ружье и произведший из него первый выстрел, предполагал, что в будущем, через века, это изобретение устроить кровавую бойню в масштабах, превосходящих любое воображение.
Вот и с реактивными снарядами случилась похожая история. Первый прототип современных реактивных снарядов появился в Индии, в войске княжества Майсур, которое использовало железные ракеты против британских войск. В ходе решающей битвы при Серингапатаме в 1799 году, эти индийские ракеты стали трофеями и немного позднее стала прототипом для ракет Уильяма Конгрива. После некоторого перерыва, вызванного усовершенствованием ствольной артиллерии во второй половине XIX и в первой половине ХХ века, реактивные снаряды снова вернулись на поле боя.
Сейчас, насколько можно судить, реактивные снаряды снова переживают этап, когда они снова становятся «оружием слабых», с перспективами снова вырваться вперед и занять господствующее положение на поле боя.
Мысль про «оружие слабых» нужно несколько пояснить. Она может быть непонятной, поскольку РСЗО широко используются и считаются очень грозным оружием, способным в считанные секунды уничтожать целые колонны техники. В ходе боев на Донбассе, именно системы залпового огня стали, пожалуй, главным видом применяемой артиллерии.
Но есть еще и такой аспект. Наш вероятный противник уже десятилетия делает ставку на насыщение своих войск самым современным и совершенным вооружением и оснащением, в явном стремлении настолько повысить эффективность своего вооружения, чтобы война превратилась, по сути, в безопасную охоту на людей. Таким образом, мощное развитие своего военно-промышленного бизнеса, колоссальные затраты своих военных бюджетов они стараются превратить в абсолютное преимущество на поле боя.
Это все хорошо, но, поскольку это наш вероятный противник, то что нам делать, если придется схватиться с ним в реальной войне? Вот здесь как раз и возникает вопрос об «оружии слабых». Мы, конечно, не сможем превзойти нашего вероятного противника в сложности и специализированности вооружения, снаряжения и оборудования. Да и зачем? Надо просто подавить противника огнем. Шквалом огня. Когда плотность артиллерийского огня превышает 200 стволов на километр фронта, то перед ним не может ничего выстоять. Солдаты, видевшие результаты артподготовки с такими или даже большими плотностями огня, описывают почти одинаковыми словами результат: ясный день превращается в сумерки от пыли, от окопов полного профиля остаются канавки глубиной по колено, блиндажи и дзоты превращаются в месиво из земли и щепок, а лес вокруг осколки скашивают как косой.
Вот и решение. Пусть у противника будет самое навороченное снаряжение, всякие там приборы ночного видения, тепловизоры, сканеры. Они ничем не помогут против подобной артиллерийской обработки. Кстати, и бронетехника не выдюжит против обстрела; осколки снарядов калибром 122-мм и выше уверенно расковыривали броню танков, не говоря уже о повреждениях, вызванных ударной волной, и прямых попаданиях. ОБТ «Абрамс» - штука очень хорошая, но если ему в крышу придется гаубичный снаряд, у него нет шансов на выживание, несмотря на всю его сложную и дорогостоящую начинку.
Ответить на применение всякой сложной, дорогостоящей и, если верить рекламным буклетам, высокоэффективной боевой техники массированным артиллерийским огнем — вот это и есть решение в духе «оружия слабых».
Решение проблемы противостояния с таким противником переводится в таком случае из плоскости соревнования военных технологий в плоскость военного хозяйства. В сущности, чтобы во всяком потребном месте ударить по противнику сметающим артиллерийским огнем, надо добиться только одного — надо производить снаряды в максимально возможно большом количестве, так, чтобы они имелись в столь большом избытке, чтобы ими можно было гвоздить по любому подозрительному движению, или просто профилактически вести огонь по площадям.
Вот именно к этому и вспомнились реактивные снаряды. Это единственный тип артиллерийского боеприпаса, который обладает максимальной пригодностью для массового производства. К тому же, реактивный снаряд не требует артиллерийских орудий (производство которых сложное и трудное, особенно выпуск орудийных стволов), поскольку его можно пустить с очень простой пусковой установки, или даже без нее: с уголка, с треноги, или просто с горки земли. Реактивные снаряды можно пускать как по настильной, так и по навесной траектории. Даже разрабатывались специальные снаряды, которые приближались к минометным минам крупного калибра. Например, это шедевральная немецко-фашистская 21cm Wurfgranate 42 Spreng. 18 кг ракетного пороха забрасывали боевую часть с 28,6 кг аматола на 7,8 км. Конструкция этого снаряда была настолько простой и рациональной, что после войны стала предметом для подражания, и, видимо, стала прототипом для китайской 107-мм РСЗО Тип 63.
Реактивный снаряд — наиболее приемлемый для массового, крупнопоточного производства, причем именно упомянутого выше типа, как наиболее простого и рационального по конструкции. Штампованная стальная камера сгорания, в которую вкладывается связка из шести пороховых шашек. На один конец камеры сгорания наворачивается боевая часть, тоже штампованная и залитая взрывчаткой, снабженной простым ударным взрывателем. В другой конец камеры сгорания вкладываются шайба с концентрическими отверстиями для реактивных газов, пара колец для крепления и запальное устройство. Все детали такого снаряда, равно как и сама сборка, может производиться на полностью автоматизированных линиях.
В обсуждении целого ряда прошлых статей, где упоминалась автоматизация военной промышленности, я подметил, что почти все участники склонны вообще отмахиваться от этого вопроса, как от несущественного или неинтересного. Для излечения от недооценки важности тыла и военного производства, я бы посоветовал почитать мемуары солдат и офицеров, которые воевали в конце 1941 — начале 1942 года, когда военная промышленность не могла дать требуемого количества вооружения и боеприпасов. Например, как многие командиры пытались отказаться от «артподготовки», выполняемой парой десятков снарядов, которая больше предупреждала немцев о начале атаки, чем реально наносила им ущерб. На большее не было снарядов, которые промышленность еще не начала производить в достаточном количестве. Сотни тысяч солдат заплатили за это гибелью или ранениями.
Автоматизация военной промышленности, особенно в выпуске боеприпасов — вещь, исключительно важная. Во-первых, она позволяет создать мощный промышленный комплекс, который потребляет только сырье и заготовки (целесообразнее создавать сразу комбинат, в котором будут производится все компоненты реактивного снаряда, включая ракетный порох и взрывчатку), а отпускает полностью готовый к выстрелу снаряд. Завод такой же мощности с рабочими будет еще потреблять огромное количество продовольствия, которое еще где-то потребуется взять.
Во-вторых, автоматы и роботы могут работать под землей, и весь комплекс должен быть подземным. Это не прихоти, а необходимость защиты важнейшего производства от любого воздушного и ракетного удара. Чтобы оборудование не ржавело и не портилось, и чтобы была меньше вероятность взрыва и пожара при производстве пороха и взрывчатки, атмосфера в этих штольнях должна быть инертной, лучше всего азот или углекислый газ. Свет роботам также не нужен, на чем экономится расход электроэнергии. То есть, автоматизация позволяет создать комплекс, в максимальной степени защищенный от возможных повреждений и разрушений.
В-третьих, автоматическое производство может работать круглые сутки, практически без перерывов, чего никакой рабочий сделать не может, ни на патриотизме, ни на стимуляторах.
Ну и так далее. Полностью автоматизированное, крупнопоточное, в масштабах сотен миллионов штук в год, производство реактивных снарядов (это вполне доступно: производство в масштабе 100 млн. штук в год 107-мм снарядов потребует расхода 100 тысяч тонн стали в месяц) позволяет реализовать тактику, когда на любое действие или передвижение противника следует удар реактивными снарядами.
В случае удачного удара — эффект более чем впечатляющий. Но даже и беспокоящий огонь, приносящий очень небольшой ущерб, все равно сильно действует на нервы и ломает боевой дух вероятного противника. Это ярко проявилось в истории с обстрелом Израиля самодельными реактивными снарядами «Кассам». Этот грубо сделанный из куска железной трубы снаряд практически не нанес Израилю ущерба (с 2001 по 2012 годы было убито 27 и ранено 700 человек), но привел к панике вселенских размеров. Некоторое время эти ныне позабытые «Кассамы» считались чуть ли не самым опасным оружием. Для защиты от них Израиль создал несуразно дорогую и сложную по сравнению с угрозой тактическую систему ПРО «Железный купол». Да, этой системе удалось осуществить порядка 1200 успешных перехватов ракет, что делает ее одной из наиболее боеспособных систем ПРО в мире. Однако, стоимость комплекса 50 млн. долларов (на боевом дежурстве стояло девять комплексов), а стоимость одного перехвата — 20 тысяч долларов. Стоимость же перехваченного «Кассама» вряд ли превышала 50 долларов. Помнится, что мне не удалось убедить своих израильских знакомых, что «Хамас» победил, коль сколько он вынудил Израиль истратить более полумиллиарда долларов на борьбу с этими «летающими трубами». Вот к чему приводит подпорченный боевой дух.
Заметим, что для этого потребовалось чуть более 6 тысяч реактивных снарядов. Если столько же по вероятному противнику выстрелить не за 11 лет, а за час (производство 100 млн. штук в год позволяет выстрелить в среднем 11,4 тысяч штук реактивных снарядов в час), то результатом несомненно будет полная потеря боевого духа, паника и бегство. Что, в общем, нам и нужно.
