Эта заметка обязана своему появлению на свет мелкому, в общем-то, поводу. В Санкт-Петребурге несколько молодых девиц провели в метро акцию против апскертинга.
Вы, наверное, не знали, что это. И я тоже не знал, пока не прочёл эту заметку. Оказывается, это подсматривание под женские юбки и фотографирования того, что под ними. Я, честно говоря, и представить себе не мог, что кому-то это может прийти в голову. Искать девицу в юбке и потом делать всякие смешные и унизительные усилия, чтобы увидеть её нижнее бельё – это какой-то апофеоз бессмыслицы. Но девицы сочли, что это крайне важная проблема. Боролись они с ней так – заходили в метро и поднимали эти самые юбки, показывая трусы, снимая всё это на видео. Судя по видео, никакого интереса у публики они не вызвали – люди как шли, так и шли, разве что старые тётки неодобрительно поглядывали на молодых дур. Тогда видео распиарили в интернете, вместе с манифестом некоей девицы Довгалюк, которая там же и опубликовала свой, так сказать, манифест:
«Спомощью [видео] яхочу привлечь максимум внимания ксерьезной проблеме, окоторой внашем обществе принято умалчивать. Яполагаю, что всовременном мире ееуже должны активно обсуждать. Уменя нет полномочий, чтобы принять закон, способный полностью решитьее. Ноявсилах обратить ваше внимание наэту проблему, которая является элементом еще более масштабного ипозорного явления— неуважения кженщине. Снять видео мне помогли друзья, разделяющие мои взгляды.»
У большинства прочитавших и посмотревших на всё это реакция стандартная – «девки совсем охренели». И вряд ли кто-нибудь выучил хитрое словоапскертинг. А зря, совершенно зря. Ибо выучить придётся. А вот почему придётся – об этом-то я и хотел поговорить.
Но сначала маленький психологический опыт.
Представьте себе, что вы – шпион-вредитель, пробравшийся в министерство образования враждебного вашей стране государства. Не на министерский пост, конечно,. а так, на средненькую позицию. От вас зависит очень мало – конкретно, состав и наполнение школьных программ. Ваша задача – если не убить вражескую школу, то сделать её как можно менее эффективной. Чтобы она выпускала тупых, ничего не знающих, а главное – не желающих ничего знать людей.
Как вы будете действовать? Первая мысль – максимально облегчить школьные программы, убрать всю физику-математику, а освободившееся место оставить на физкультуру и пение. Чем плохо?
Однако, подумав, вы от такого плана откажетесь. Почему? Потому что такие вещи легко обнаружить и начать с ними бороться. Родители увидят, что их чада к девятому классу едва-едва читают по складам и не знают теоремы Пифагора, и подымут шум. Игнорировать этот шум будет сложно. В конце концов вас уволят – даже не разоблачая, просто на всякий случай – и введут всё обратно.
Следующая мысль будет такая: надо тратить освободившееся время не на физкультуру, а на военную подготовку, уроки патриотизма и пение государственного гимна. Тут возмущённых родителей можно заткнуть словами «вы на чью мельницу воду льёте? против государства работаете? патриотизм вам не нравится?» Бонус в том, что ученики всё это возненавидят, – что вас, как шпиона-вредителя, должно радовать.
Однако и этот план, при всей его привлекательности, годен лишь частично. Потому что во вражеских кабинетах тоже не дураки сидят. Они-то прекрасно понимают, что от форсирования патриотической темы, да ещё в исполнении школьных учителей, патриотизма не прибавится, а убавится очень сильно. А вот математика с физикой, нужные для обороноспособности страны, пострадают крайне. И поэтому они это дело тихо прикроют. И ещё поищут, кто такую вещь придумал. Выйдут на вас. И вам придётся невесело.
И так вы будете думать, пока вас не осенит гениальная идея. Зачем что-то внедрять вместо физики и математики? Нужно это делать вместе с физикой и математикой. То есть – просто нагрузить учебный план так, чтобы у детей трещала головушка и болели глазки. При этом нужно нагрузить его не какими-нибудь идеологически окрашенными предметами, а чем-то вроде бы полезным. Скажем, заставить их учить три иностранных языка – дополнительно, не снижая прочей нагрузки. Выгода тройная. Во-первых, уча сразу три, не выучат ни одного. Во-вторых, останется меньше сил на физику и математику. В-третьих, будут чувствовать себя идиотами, не способными изучить то, что иностранцы знают и так. Отлично! Теперь добавим какую-нибудь «историю родного края». Стыдно же не знать историю родного края, правда? Добавляем в план. Сверху – специальный урок «безопасность для детей», где им будут рассказывать, как защищаться от педофилов, это ведь важная тема, да? Всюду педофилы, изо всех кустиков они тянут конфетки. Нужно же защитить наших детей? Ставим в план. Опять же – русский язык. Больше времени русскому языку. Неплохо было бы ещё и усложнить его правила, но этим будут заниматься ваши коллеги по шпионству в других учреждениях.
А что с математикой-физикой? А их нужно давать не меньше, а больше, больше. Чтобы на усвоение материала и его изучение не оставалось времени совсем. Пусть у них будет в день три урока физики, две математики, ну и астрономию неплохо обратно ввести. И вот на всю на эту груду в качестве вишенки на торте – добавим уроки патриотизма и пение государственного гимна. Тогда детишки точно охренеют.
Если вы думаете, что это я про нашу образовательную систему – нет. Это всего лишь метафора. Я намерен поговорить о явлении более глобальном. Но нашу жизнь затрагивающем довольно заметно.
Как известно, вторая половина двадцатого века была временем торжествующего гуманизма и чувствительности к страданиям ближних и дальних. Не то чтобы на деле, но хотя бы на словах. Европейцы и американцы научились «чувствовать Другого», воспринимать (ну или хотя бы замечать) боль и страдания жертв, кем бы они ни были. Особенно важно это последнее. В девятнадцатом или начале двадцатого века сексуальные девиации были законным поводом для травли, а иной цвет кожи – для отказа в элементарной помощи и сочувствии. Проблемы негров шерифа не волновали, а педерастов принудительно избавляли от возможности заниматься любимым делом.
При всём при этом сами идеи гуманности и человеколюбия проникали в массы. В какой-то момент выяснилось, что они могут стать политически значимой силой. Впервые это проявилось, пожалуй, в «деле Дрейфуса», когда выяснилось, что «национальный момент» может стать не отягчающим обстоятельством, а наоборот. Дальше больше: добрые, гуманные люди стали регулярно протестовать против негуманных действий и практик. Выяснилось, что у добра имеются кулаки.
Пиком торжества добрых намерений стала всемирная компания против войны во Вьетнаме. Всё прогрессивное человечество в едином порыве требовало, чтобы США прекратили безобразия и go home. Это сыграло не меньшую роль в последующем, нежели военное поражение. Оказалось, что люди доброй воли – это серьёзная сила. Которую к тому же уже невозможно загнать в подполье. Сила моральных аргументов оказалась больше, чем думали. И по мере подъёма уровня жизни и общей гуманизации быта она стала только возрастать.
Что этому могли противопоставить сильные мира сего, которым регулярно нужно кого-то щучить и примучивать?
Правильно. Если процесс невозможно остановить, его надо возглавить.
Как это было сделано? Путём трансформации самого образа «жертвы». А конкретнее – люди догадались, что настоящих жертв можно заслонить искусственными. Которые будут даже лучше настоящих, так как будут находиться ближе, вызывать больше сочувствия, а также громче кричать о своих страданиях. Их вопли заглушат стоны настоящих жертв.
Естественно, такие дела делаются не сразу. А соответствующие мероприятия преследуют не одну, а сразу много целей. Поэтому процесс пошёл не напрямую, а довольно причудливыми путями.
Для начала в общество была вброшена тема «страдающих меньшинств». Начали с сексуальных и расовых. В том числе и потому, что эти темы людей волнуют обязательно, по биологическим причинам. Всё, что связано с размножением, автоматически привлекает внимание, даже если эту тему мусолили стопятьсот раз. Не верите – пройдитесь по улице и посмотрите на рекламу. Что бы не рекламировалось, на восьмидесяти процентах рекламных щитов будут легко одетые девушки. Почему? А вот поэтому. И точно по тем же причинам всё, связанное с сексом и чужаками, будет вас волновать, даже если вы этого не хотите. (Надеюсь, связь между первым и вторым объяснять не нужно?) Так что проблемы негров и гомосексуалистов вылезли на первый план – и очень сильно отодвинули в стороны проблемы, скажем, реального классового неравенства.
Я хочу подчеркнуть: дело не только в том, чтобы добиться переключения внимания с действительных жертв на мнимые. Для плясок вокруг педерастов и чернокожих было ещё сто причин, иначе в политике не бывает. Но была ещё и эта причина – о чём я и толкую.
Однако дальше тема заглушения голосов настоящих жертв стала достаточно важной, чтобы ей уделили отдельное внимание. Это и было сделано – путём придумывания новых и новых видов ущемлений и угнетений. На фоне каковых настоящие страдания выглядят бледно.
Первым (но не единственным) источником этого стал так называемый «феминизм третьей волны». Когда женщины добились и формального, и реального равноправия, феминистки стали изобретать всякие неочевидные причины для обид и ненависти к мужчинам. Например, они стали бесконечно расширять сферу понятия «сексуальное домогательство». Феминистки стали понимать под ним вообде любое проявление сексуального интереса мужчины к женщины, вплоть до «слишком откровенного» взгляда. Более того – они стали привлекать общественное внимание к вопросу «изнасилования взглядом», об этом стали говорить и писать, а потом начались и судебные иски.
Разумеется, это стало вызывать возмущение мужчин. Возмущение стали подавлять на уровне закрикивания, заулюлюкиванья, а там уже и увольнения с работы, и судебные иски, и закошмаривание в прессе.
Я далёк от того, чтобы обвинять во всём этом только феминисток. То есть это, конечно, малоприятные особы, но право терроризировать общество (а сейчас феминизм является формой антиобщественного террора, причём одним из главных его видов) они заработали не сами. Им его дали. Дали люди, для которых совершенно неважно, какие чувства это вызывает – положительные или отрицательные. Главное, чтобы чувства были. Потому что гнев и отвращение – отличный материал для изготовления «врагов народа». И формирования – воспользуемся старым перестроечным термином – «агрессивно-послушного большинства», то есть стаи идиотов и мерзавцев, готовых накинуться на каждого, кто возмущён феминистским террором. Как, вы считаете, что на женщин можно смотреть? Мужской скот смеет поднимать глаза на Хозяек, да ещё и разглядывать их тела?! У-у-у-у-у!
Что при этом происходит. Само слово «жертва» и всё с ним связанное МЕНЯЕТ ЗНАЧЕНИЕ. Теперь жертва – это не человек, которого ограбили, избили, истязали. Нет, теперь жертва – это женщина, на которую НЕ ТАК ПОСМОТРЕЛИ. И которая теперь на этом основании требует сочувствия, понимания, помощи и поддержки, а также наказания своих обидчиков, настоящих и возможных, а также принятия превентивных полицейских мер.
На это можно реагировать двумя способами. Или признать, что да, это жертва. И дальше относиться именно как к жертве – прощать, помогать, извиняться и каяться. Ну или возненавидеть её за наглость и сучность. А заодно – и в этом-то и состоит ловушка – и всех жертв вообще. «Все они такие». Причём второй вариант устраивает Хозяев Дискурса не меньше первого. Потому что их цель – чтобы никакая ИХ жертва не вызывала ни малейшего сочувствия.
Это как с нищими. Мы привыкли, что любая баба с плакатчиком, просящая деньги «на билет до дома» - это лгунья, таким паскудным способом зарабатывающая себе на пропитание, и неплохо зарабатывающая. Мы таким не подаём. В результате настоящая бедолага, у которой украли деньги, попросить их не может. Ей не подадут – а то ещё и полицию позовут. Причём позовут в первую голову те самые фальшивые нищенки. Которые с полицией в особых отношениях, ага-ага.
Истребление самого чувства сострадания – и уж тем более солидарности – идёт полным ходом. Изобретаются всё новые и новые жертвы. Эту практику можно назвать виктимбилдингом– созданием всё новых и новых жертв на пустом или почти пустом месте. Причём созданием во всех смыслах, включая увеличение их числа.
Вернёмся к нашему примеру. Я вполне допускаю, что идиоты, фотографирующие нижнее бельё, существуют – потому что люди бывают очень странными. Но я уверен, что людей, прочитавших про апскертинг, существенно больше, чем этих самых идиотских апскертеров. (Каюсь, я сам поучаствовал в этом, написав эту статью.) И каковы будут последствия? Достаточно очевидно, что это странное занятие станет более популярным. Просто потому, что девушки его успешно распиарили. Теперь людям, которым раньше такая идея и в голову не приходила, решат, что в этом есть, наверное, что-то прикольное. Ибо «люди так устроены», увы.
Но ведь в этом и состоит одна из целей – не только отвлечь внимание на мелкую или мнимую проблему, но и раздуть её, сделать более существенной. Чтобы в метро и прочих общественных местах действительно зашныряли извращенцы с телефонами, фоткающими под юбками. И чтобы все обсуждали страдания несчастных жертв этих злодеяний. Или говорили, что жертвам так и надо, нечего носить юбки (это тоже устроит тех, кто всё это затеял). И все будут обсуждать, обсуждать, обсуждать женские промежности – ведь это такое интересное место.
И никто не посочувствует жертвам настоящим. Немолодой и несексуальной тётке, которую выгнали с работы, потому что гастарбайтерша из Киргизии моложе и дешевле. Её мужу – старому, измученному человеку, которому опустили зарплату и подняли квартплату. Их дочери, изнасилованной какими-нибудь южанами - и которой в полиции посоветовали молчать и не отсвечивать, если не хочет неприятностей себе и родителям. И прочим самым обычным, рядовым жертвам существующих порядков, унылых и неинтересных, как осеннее утро.
На них сочувствия у нас уже не хватит.
Всё оно будет истрачено на апскертинг, фигертинг, абвгдеёжзиклмнертинг, и прочие новые, модные, интересные виды злодеяний. И на промежности их жертв.
