Сейчас мало кто вспоминает о том, что теоретически в границы Белоруссии могли бы входить Смоленск и Вильнюс. На эти территории исторически претендовали белорусские националисты. Так, Смоленск был включён в состав Белорусской Народной Республики, а потом стал первой столицей БССР. Вильнюс долгое время являлся центром белорусского националистического движения, там выходила «первая белорусская газет с рисунками» – «Наша нива», в вильнюсской типографии Мартина Кухты издавались книги свядомых пісьменнікаў, вильнюсской Острой Браме клясык беларускай літаратуры Максим Богданович посвятил своё знаменитое стихотворение «Погоня» – гимн сегодняшних змагароў.
Большевики, определившие нынешние границы Белоруссии, были не столь щедры к белорусам, как к украинцам, а потому Смоленск и Вильнюс так и не стали Смаленскам i Вільняй. Хотя местечковые националисты до сих пор грезят вернуть себе «исконно белорусские города». Так, в 2014 году на радикальном сайте 1863x.com была опубликована статья под названием «Основы белорусского национализма», в которой говорилось: «Самая максималистская затаённая мечта белоруса – вернуть исконно белорусские земли: Вильню, Смоленск, Брянск, Белосток, Ковно. Многие из них были отобраны совсем недавно, ещё и ста лет не прошло».
А теперь представим, что сбылась мечта идиота – Смоленск и Вильнюс стали белорусскими городами. Допустим, Смоленск отдали БССР в рамках укрупнения республики в 1920-х годах, а Вильнюс товарищ Джугашвили подарил белорусам вместо литовцев. Кстати, вполне реальный сценарий при определённых раскладах.
И вот мы имеем белорусскую империю со Смоленском на востоке и Вильнюсом на западе. Была бы прочной такая «Вялікая Беларусь»? Весьма сомнительно.
Вильнюс несколько столетий был столицей Великого княжества Литовского (ВКЛ) – средневекового государства, враждовавшего с Москвой. Очевидно, что беларуская Вільнястала бы плацдармом для распространения по всей республике идеологии литвинизма, в рамках которой Белоруссия мыслится преемницей ВКЛ, а белорусы рисуются литвинами, ничего общего не имеющими с маскалямі.
Разумеется, у литвинской идеологии не было бы никаких шансов на успех на беларускай Смаленшчыне. Несмотря на то, что Смоленск находился некоторое время в составе ВКЛ, идентичность города всегда была связанна с Русью, а не с Литвой. На литвинах в Смоленске в буквальном смысле слова пахали. Вот выдержка из книги протоиерея Н.А. Мурзакевича «История губернского города Смоленска от древнейших времён до 1804 года» (первого печатного труда по истории Смоленской земли): «Литва и Ячвиги, по лесам живущие, собравшись, напали на княжение Смоленское и с немалой добычей, коею они обыкли жить, ушли в леса. Кн. Роман Ростиславич, вооружа войско, пошёл за ними и нагнавши разбил – и множество в лесах и болотах с добычей укрывавшихся словя, привёл в Смоленск и роздал по сёлам в работы, а некоторых повелел сковавши впрягать в ярмо и, как волам, поля орать и ляда разрабатывать, от чего и пословица произошла, как один будучи в плугу сказал князю: "Романе, Романе! Худо делаешь, когда Литвином орешь"».
Когда правитель ВКЛ Витовт подчинил себе Смоленск, жители города тут же восстали против этого и при помощи русских людей из других княжеств на время освободились от литовского ярма. В той же книге Н.А. Мурзакевича мы читаем: «Смоляне, недовольные литовским правлением, известясь о поражении литовцев тайно послали в Рязань просить Георгия Святославича на отеческий престол. Он с радостью предложение их принявши, упросил тестя своего Олега Ивановича Рязанского, который в скором времени приглася родственников своих князей Козельских, Пронского и Муромского, приступил к Смоленску. Вельможи и усердствовавшие Витовту, презирая все угрозы осаждавших, не думали сдаться. Но граждане, невзирая на них, отворив ворота, ввели в город Георгия Святославича».
Нет никаких сомнений, что и в белорусском государстве от Вильны до Смоленска, в случае распространения там радикального литвинизма, смоляне при первой же возможности подняли бы восстание с целью вернуться в состав России. И потянули бы вместе с собой Витебщину, Могилёвщину и Гомельщину, которые реально были переданы БССР из состава РСФСР в 1924 и 1926 годах.
Нетрудно заметить, что развал гипотетической Белоруссии до боли напоминает развал реальной Украины. Смоленск – Крым; Витебск, Могилёв, Гомель – Донбасс и остальная Новороссия; Вильнюс – Западная Украина.
Печальный пример Украины наглядно показывает белорусам, что счастье не в размере территории, а в идейной и культурной гомогенности страны. Государство, включающее в себя регионы с враждебными друг другу идентичностями (как, например, у Львова и Севастополя), обречено на внутреннюю конфронтацию. Собственно, это касается не только Украины, но и других постсоветских республик: Молдавии с Приднестровьем, Азербайджана с Нагорным Карабахом, Грузии, куда до 2008 года входили Абхазия и Южная Осетия.
По сути, Украина в границах 1991 года представляла собой империю – крупное по европейским меркам государство с разнокультурными регионами. При этом на протяжении более двух десятилетий там происходило то, что видный исследователь национализма Бенедикт Андерсон назвал бы «натягиванием маленькой, тесной кожи нации на гигантское тело империи». На Крым и Донбасс украинскую кожу западенского пошиба невозможно было натянуть, поэтому и случилось то, что случилось.
Самое печальное во всей этой истории то, что украинские «националисты» до сих пор не могут осознать свой собственный империализм, приписывая эту идеологию Владимиру Путину и его сторонникам. Если б они были националистами без кавычек, то придерживались бы классического принципа национального государства, сформулированного Эрнестом Геллнером, – «государственные границы должны совпадать с границами культурного ареала». Очевидно, что по культуре и связанной с ней политической идентичности Крым и Донбасс значительно ближе к России, нежели к Украине. Поэтому самым разумным для «свідомих громадян» было бы отпустить все чуждые украинскому проекту регионы и спокойно строить своё государство на тех территориях, где в чести «мова», Бандера и евроинтеграция.
