Если Ленин – стратег большевистской революции, то Троцкий – тактик государственного переворота в октябре 1917 года. Когда в начале 1929 года я был в России, мне довелось беседовать с коммунистами всех оттенков, принадлежавшими к самым разным слоям общества, о роли Троцкого в революции. Официальная позиция СССР в отношении Троцкого выработана Сталиным; но сплошь и рядом, особенно в Москве и Ленинграде, где троцкистская партия наиболее влиятельна, я слышал мнения, не очень-то совпадающие с мнением Сталина. Единственным человеком, который не стал отвечать на мои вопросы, был Луначарский, а единственным человеком, который обоснованно подтвердил сталинскую версию, была мадам Каменева: что не может не вызвать удивления, если учесть, что мадам Каменева – родная сестра Троцкого.
Не мое дело вмешиваться в спор между Сталиным и Троцким о «перманентной революции» и о роли Троцкого в октябрьском перевороте. Сталин отрицает, что именно Троцкий был организатором восстания, и все заслуги приписывает партийному военно-революционному центру, членами которого были Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр, куда не входили ни Ленин, ни Троцкий, был частью военно-революционного комитета, возглавляемого Троцким. Ленин – стратег, идеолог, вдохновитель, homo ex machina большевистской революции: но создатель техники большевистского государственного переворота – Троцкий.
Коммунистическая опасность, с которой должны бороться правительства современной Европы, заключается не в стратегии Ленина, а в тактике Троцкого. Нельзя разобраться в ленинской стратегии, не зная общей ситуации в России в 1917 году. Но тактика Троцкого не связана с какими-либо особенностями страны, применение этой тактики не обусловлено теми обстоятельствами, которые обуславливают применение ленинской стратегии: тактика Троцкого представляет собой перманентную угрозу коммунистического переворота для каждой европейской страны. Иными словами, применить ленинскую стратегию в какой-нибудь западноевропейской стране можно только в том случае, если для этого существует удобная почва, и при тех благоприятных обстоятельствах, какие были в России 1917 года. Сам Ленин в «Детской болезни «левизны» в коммунизме» отмечает, что оригинальность политической ситуации в России объяснялась четырьмя специфическими условиями, которых в Западной Европе теперь нет, и повторение таких, или подобных, условий не слишком легко. Сейчас не стоит перечислять эти специфические условия, благоприятсвующие применению ленинской стратегии в Западной Европе: всем известно, в чем заключалась оригинальность политической ситуации в России по сравнению с другими странами. Следовательно, ленинская стратегия не представляет собой прямой угрозы для правительств европейских стран: явная, перманентная угроза, нависшая над странами Европы, заключена в тактике Троцкого. В своей работе «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» Сталин пишет, что при оценке событий, произошедших в Германии осенью 1923 года, не надо забывать об особом положении России в 1917 году. «Об этом следовало бы вспомнить товарищу Троцкому, который не видит никакой разницы между октябрьской революцией и революцией в Германии и безжалостно осуждает немецких коммунистов за их действительные и мнимые ошибки». По мнению Сталина, немецкая революция 1923 года потерпела неудачу из-за отсутствия особых условий, необходимых для применения ленинской стратегии; его удивляет, как Троцкий может возлагать вину за эту неудачу на немецких коммунистов. Но в глазах Троцкого успех восстания вовсе не зависит от наличия таких же, или сходных, условий, какие были в России в 1917 году. Революция в Германии потерпела неудачу не потому, что оказалось невозможным применить стратегию Ленина. Непростительная ошибка немецких коммунистов в том, что они не применили большевистскую тактику восстания. На тактику Троцкого не влияют ни благоприятные или неблагоприятные обстоятельства, ни общая ситуация в стране. Поэтому оправдать немецких коммунистов, проваливших восстание, невозможно.
После смерти Ленина Троцкий впал в великую ересь, попытавшись расколоть единую доктрину ленинизма. Протестантизм Троцкого постигла несчастливая судьба: сам этот новый Лютер пребывает в изгнании, а те из его сторонников, кто не имел неосторожности покаяться слишком поздно, поспешили официально покаяться слишком рано. Но в России нередко еще встречаются еретики, которые не утратили наклонностей к критике, и ухитряются выводить из сталинской версии восстания самые неожиданные умозаключения. Логика Сталина навела их на мысль, что без Керенского не может быть Ленина, поскольку именно Керенский был одной из главных составляющих той исключительной ситуации, какая сложилась в России в 1917 году. А вот Троцкому Керенский не нужен: присутствие Керенского, равно как и Штреземана, Ллойд Джорджа, Джолитти или Макдональда не может ни помочь, ни помешать применению тактики Троцкого. Представьте на месте Керенского Пуанкаре: октябрьский переворот все равно свершился бы. Я даже встречал в Москве и Ленинграде сторонников еретической теории «перманентной революции», которые утверждали, будто Троцкий не нуждается в Ленине, будто и без Ленина может быть Троцкий. Это все равно что сказать, будто в октябре 1917 года Троцкий сумел бы захватить власть даже в том случае, если бы Ленин остался в Швейцарии и не принял бы никакого участия в русской революции.
Это весьма смелое утверждение, однако назвать его необоснованным смогут лишь те, кто преувеличивает важность стратегии в революции по сравнению с тактикой: в революционной тактике важна техника государственного переворота. В коммунистической революции стратегия Ленина не является необходимой базой для применения революционной тактики: сама по себе стратегия не может обеспечить захват власти. В Италии в 1919 и 1920 годах ленинскую стратегию применили во всей ее полноте: в то время Италия больше всех других европейских стран созрела для коммунистической революции. Все было готово для государственного переворота. Но итальянские коммунисты думали, что революционная ситуация в стране, возмущение и брожение в пролетарских массах, эпидемия всеобщих забастовок, паралич экономической и политической жизни, захват рабочими фабрик, а крестьянами – помешичьих земель, развал армии, полиции и государственного аппарата, коррупция чиновничества, пассивность буржуазии, бессилие правительства, – условия, более чем достаточные для того, чтобы власть могла перейти к представителям трудящихся. Парламент был под контролем левых: парламентская борьба сопровождалась революционной борьбой профсоюзов. Стремление захватить власть было велико, но недоставало знания революционной тактики. Революция истощала сама себя в стратегии. Это была подготовка к решающему штурму: но как провести этот штурм, никто не знал. В конце концов важный фактор, препятствующий революционному выступлению, усмотрели в монархии, которая тогда называлась социалистической монархией. Левое большинство в парламенте было обеспокоено действиями профсоюзов, которые могли привести к захвату власти помимо парламента и даже против воли парламента. Профсоюзные организации с недоверием относились к парламентской борьбе, имевшей целью свести пролетарскую революцию к простой смене министерств, выгодной для мелкой буржуазии. Как организовать государственный переворот? Такова была проблема в 1919-1920 годах не только в Италии, но почти во всех странах Западной Европы.
У Троцкого есть очень ясное и четкое представление о том, как решить эту проблему. По его мнению, тактика повстанцев вовсе не зависит от условий в стране и от наличия революционной ситуации, благоприятствующей восстанию. Применить тактику октября 1917 года в России, управляемой Керенским, было ничуть не легче, нежели, скажем, в Голландии или в Швейцарии. Четыре специфических условия, перечисленные Лениным в «Детской болезни «левизны» в коммунизме» (возможность соединить большевистский переворот с окончанием империалистской воины; возможность использовать на известное время борьбу между двумя группами держав, которые в ином случае могли бы объединиться против большевистской революции; возможность выдержать сравнительно долгую гражданскую войну, отчасти благодаря гигантским размерам страны, отчасти благодаря плохому состоянию средств сообщения; наличие буржуазно-демократического революционного движения в крестьянстве), как характерные для положения в России в 1917 году, не являются необходимыми условиями для успеха коммунистического переворота. Если бы тактика большевистского восстания зависела бы от тех же условий и обстоятельств, от которых зависит ленинская стратегия и пролетарское революционное движение в странах Западной Европы, то коммунистическая опасность не нависала бы сейчас над каждой европейской страной.
Стратегическая концепция Ленина была далека от реальности: ей недоставало точности и расчета. Ленин понимал революционную стратегию на манер Клаузевица: скорее как своего рода философию, нежели как искусство или науку. После смерти Ленина среди его настольных книг было найдено фундаментальное сочинение Клаузевица «О войне» с ленинскими пометками: по этим пометкам, а также по записям на полях книги Маркса «Гражданская война во Франции», можно судить о том, насколько обоснованным было неверие Троцкого в стратегический гений Ленина. Непонятно, по каким причинам, если только не в порядке борьбы с троцкизмом, в России официально придается такое значение ленинской революционной стратегии. Та историческая роль, которую Ленин сыграл в революции, не дает оснований называть его великим стратегом.
В канун октябрьского восстания Ленин полон оптимизма и нетерпения. После избрания Троцкого на пост председателя петроградского совета и военно-революционного комитета, а также завоевания большинства в московском совете унялась, наконец, тревога, мучившая Ленина еще с июльских событий из-за того, что его партия никак не могла добиться большинства в Советах. И все же его немного тревожил второй съезд Советов, назначенный на октябрь. «Нам необязательно быть в большинстве на съезде, – говорит Троцкий, – ведь не это большинство будет захватывать власть». По сути, Троцкий прав. «Да, – соглашается Ленин, – было бы наивно рассчитывать на формальное большинство». Ленину хотелось бы поднять против правительства Керенского массы, затопить Россию волной пролетарского гнева, дать сигнал к восстанию всему русскому народу, самому явиться на съезд Советов, принудить к повиновению меньшевиков Дана и Скобелева, лидеров большинства в Советах, сообщить о падении правительства Керенского и об установлении пролетарской диктатуры. Для него существует лишь революционная стратегия, а тактика восстания ему недоступна.
– Прекрасно, – говорит Троцкий, – но первым делом надо захватить город, занять стратегические пункты, свергнуть правительство. Для этого нужно организовать восстание, сформировать и подготовить ударные части. Они не должны быть многочисленными: массовость нам ни к чему, достаточно и небольшого отряда.
Но Ленин не желает, чтобы большевистское восстание упрекали в бланкизме:
– Нет, – говорит он, – восстание должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма.
– Прекрасно, – говорит Троцкий, – но весь народ – это чересчур много для восстания. Нужен небольшой отряд хладнокровных, решительных бойцов, овладевших революционной тактикой. – Быть может, Троцкий прав.
– Мы должны всю нашу фракцию, – говорит Ленин, – двинуть на заводы и в казармы: там ее место, там нерв жизни, там источник спасения революции. Там должны мы в горячих, страстных речах разъяснять нашу программу и ставить вопрос так: либо полное принятие нашей программы, либо восстание.
– Прекрасно, – говорит Троцкий, – но даже если массы примут нашу программу, все равно надо будет организовывать восстание. На заводах, на фабриках, в казармах надо будет набрать надежных, смелых людей. Тут требуется не масса рабочих, дезертиров и беженцев, а ударный отряд.
– А чтобы отнестись к восстанию по-марксистски, то есть как к искусству, – продолжает Ленин, – мы в то же время, не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку, занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к дикой дивизии такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города. Мы должны мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы.
– Прекрасно, – говорит Троцкий, – но…
– Это все примерно, конечно, – продолжает Ленин, – лишь для иллюстрации того, что нельзя в переживаемый момент остаться верным марксизму, остаться верным революции, не относясь к восстанию, как к искусству. Вам известны основные правила этого искусства, сформулированные Марксом. В применении к России и к октябрю 1917 года эти правила означают следующее: одновременное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и изнутри, и из рабочих кварталов, и из Финляндиии, и из Ревеля, из Кронштадта, наступление всего флота, скопление гигантского перевеса сил над 20 тысячами юнкеров и казаков, которыми располагает правительство. Комбинировать наши три главные силы – флот, рабочих и войсковые части так, чтобы непременно были заняты и любой ценой удержаны телефон, телеграф, железнодорожные станции, мосты. Выделить самые решительные элементы (наших «ударников» и рабочую молодежь, а равно лучших матросов) в небольшие отряды для занятия ими всех важнейших пунктов и для участия их везде, во всех важных операциях. Составить отряды наилучших рабочих с ружьями и бомбами для наступления и окружения «центров» врага (юнкерские школы, телеграф и телефон). Успех и русской и всемирной революции зависит от двух-трех дней борьбы.
– Все это совершенно правильно, но чересчур сложно, – говорит Троцкий. – План слишком обширен, стратегия охватывает слишком большое пространство и слишком много людей. Чтобы добиться успеха, не нужно ни опасаться неблагоприятных обстоятельств, ни полагаться на обстоятельства благоприятные. Нужно соблюдать тактику, действовать на ограниченном пространстве небольшим числом людей, сосредоточить усилия на главных направлениях, ударить точно и сильно, не поднимая шума. Восстание – это бесшумная машина. Ваша стратегия нуждается во множестве благоприятных обстоятельств: а восстание не нуждается ни в чем: оно самодостаточно.
– Ваша тактика очень проста, – отвечает Ленин, – у нее лишь одно правило: победить. Не вы ли предпочитаете Наполеона Керенскому?
Слова, приписываемые мной Ленину, не вымышлены: все их можно найти в письмах, которые он направлял центральному комитету большевистской партии в октябре 1917 года.[8]
Люди, знающие все труды Ленина, в особенности его заметки о технике декабрьского восстания в Москве в 1905 году, будут поражены наивностью его представлений о тактике и технике восстания в канун октября 1917 года. Тем не менее надо признать, что после июльского поражения только он, наряду с Троцким, не потерял из виду главную цель революционной стратегии: государственный переворот. После некоторых колебаний (в июле у большевистской партии была лишь одна цель: добиться большинства в Советах) идея восстания сделалась, как сказал Луначарский, мотором всей деятельности Ленина. Но во время вынужденного пребывания в Финляндии, куда он укрылся после июльских событий, чтобы не попасть в руки Керенского, он мог заниматься лишь теоретической подготовкой восстания. Только этим можно объяснить его наивный план военного наступления на Петроград при поддержке красногвардейцев изнутри. Это наступление окончилось бы катастрофой: провал ленинской стратегии привел бы к провалу тактики восстания и к массовой гибели красногвардейцев на улицах Петрограда.
Ленину поневоле приходилось наблюдать за событиями издалека, и он не мог детально рассмотреть ситуацию: но основные черты революции он видел гораздо яснее, чем некоторые члены центрального комитета партии, выступавшие против немедленного вооруженного восстания. Упустить момент было бы преступлением, писал Ленин партийным комитетам Петрограда и Москвы. И хотя на заседании 10 октября, при участии вернувшегося из Финляндии Ленина, центральный комитет подавляющим большинством (против были только двое: Каменев и Зиновьев) принял резолюцию о восстании, кое-кто в центральном комитете все еще был не согласен с этим. Каменев и Зиновьев были единственными, кто открыто высказался против немедленного вооруженного восстания, но их мнение втайне разделяли многие. Враждебность тех, кто в душе не одобрял решение Ленина, обращалась в основном против Троцкого, «антипатичного Троцкого», новичка в большевистской партии, чья горделивая отвага уже вызывала ревнивое беспокойство у старой ленинской гвардии.
Ленин в те дни скрывался в одном из петроградских предместий и, не теряя из виду общую политическую ситуацию, внимательно следил за интригами противников Троцкого. В тот момент какие бы то ни было колебания могли оказаться роковыми для революции. В письме центральному комитету от 17 октября Ленин самым решительным образом отвергал нападки Каменева и Зиновьева, главной целью которых было выявить ошибки Троцкого. «Вез участия масс, – утверждали они, – без всеобщей забастовки это будет не восстание, а попытка мятежа, обреченная на провал. Тактика Троцкого – это бланкизм. Марксистская партия не может низвести восстание до уровня военного заговора».
В письме от 17 октября Ленин защищает Троцкого и его тактику от обвинений в бланкизме. Военный заговор – это чистый бланкизм, если только он не организован партией определенного класса, если его организаторы не учитывают особенности положения в политике вообще, и в международной политике в частности. Существует огромная разница между искусством вооруженного восстания и военным переворотом, достойным порицания со всех точек зрения. Но на это Каменев и Зиновьев сразу же могли бы возразить: разве Троцкий не утверждал всегда, что восстание не должно учитывать политическую и экономическую ситуацию в стране? Разве не заявлял, что всеобщая забастовка – один из основных элементов техники коммунистического переворота? Как можно рассчитывать на поддержку профсоюзов, на объявление всеобщей забастовки, если профсоюзы будут заодно не с нами, а с нашими противниками? Они обернут всеобщую забастовку против нас. У нас даже нет твердой договоренности с железнодорожниками. Из сорока членов исполнительного комитета профсоюза железнодорожников только двое – большевики. Можно ли победить без поддержки профсоюзов, без помощи всеобщей забастовки?
Это очень веское замечание, и Ленин не может противопоставить ему ничего, кроме своего незыблемого решения. Но Троцкий улыбается, он спокоен: «Восстание – это не искусство, – говорит он, – восстание – это машина. Чтобы завести ее, нужны специалисты-техники: и ничто не сможет ее остановить, даже замечания оппонентов. Остановить ее смогут только техники».
