Итак, свершилось! Впервые за почти полтораста лет Глава Государства Российского (как бы оно ни называлось) публично процитировал великого и ужасного Константина Леонтьева – «русского православного Ницше». Причём не просто процитировал, а с пиететом и одобрением, как руководство к действию.
«Россия, как образно говорил философ Константин Леонтьев, всегда развивалась как “цветущая сложность”, как государство-цивилизация, скреплённая русским народом, русским языком, русской культурой, Русской православной церковью и другими традиционными религиями России. Именно из модели государства-цивилизации вытекают особенности нашего государственного устройства. Оно всегда стремилось гибко учитывать национальную, религиозную специфику тех или иных территорий, обеспечивая многообразие в единстве. Христианство, ислам, буддизм, иудаизм, другие религии – неотъемлемая часть идентичности и исторического наследия России в настоящей жизни её граждан».
Охранители-державники пребывают в экстатическом восторге – мечты сбываются!.. Кости покойника весело подпрыгивают в гробу (если только гроб уцелел – в начале 20-х могила мыслителя в Черниговском скиту Троице-Сергиевой Лавры была уничтожена) – он так долго и напрасно об этом мечтал...
Понятно, что в «либеральную» эпоху Александра Освободителя власть не могла скомпрометировать себя союзом с апологетом византизма. Но вот пришли «контрреформы» Александра Миротворца, «Победоносцев над Россией простёр совиные крыла», казалось бы, время «леонтьевствует»… Но нет, хоть и имелись высокие покровители, хоть и передавали его книги для Высочайшего прочтения со специальными закладочками, - увы, никакого влияния не приобрёл, разве что пенсию удалось приличную получить. Ну а дальше пошли смуты, революции, Думы, большевики – не до византизма…
Был, правда, один властитель с православным образованием… практически воплотил в жизнь леонтьевское пророчество – социалистическую монархию, но, скорее всего, стихийно, не зная - не ведая, чьи интуиции его негласно ведут по этому пути. После него же всё окончательно покатилось во «вторичное смесительное упрощение», а имя Леонтьева оставалось под полузапретом – ещё в конце 60-х цитаты из него считались чуть ли не идеологической диверсией.
В перестройку и 90-е гнев и сарказм бесподобного обличителя «среднего европейского буржуа» был востребован интеллектуальной верхушкой национал-патриотов и «красно-коричневых», но уж конечно не либеральной идеологической обслугой ельцинского режима. У Путина же в последнее время появились спичрайтеры явно иных воззрений, и вот вечно непризнанный гений русского консерватизма прорвался-таки в вожделенный официоз.
О том, что Леонтьев рано или поздно должен быть востребован российской клептократией в качестве идеологического прикрытия я, помнится, впервые публично сказал в декабре 2009 г. на презентации моей книги «Пришествие нации?» Как на меня тогда набросились патриоты из «Нашего современника»! Позже об этом неоднократнописал. То, что это наконец произошло (хотя пока очень робко и поверхностно) показывает – правящий режим РФ до такой степени в отчаянии по поводу собственной идеологической легитимации, что уже всерьёз рассматривает в качестве последнего прибежища классику русской реакции.
Некогда ныне господствующая российская элита шла к власти и ломала мешавшее ей советское наследие под знаменем, на котором было написано: «Свобода и Демократия!» Но теперь, когда пробуждающееся ото сна русское общество потребовало вернуть украденные у него свободу и демократию, ей оказалось нечего на эти требования ответить: с помощью демократического дискурса оправдать её социально-политические практики невозможно. Тут потребна иная риторика…
Леонтьев ещё в 1880 г. проницательно писал о том, что революционерам, сокрушающим старый порядок, рано или поздно, для удержания власти понадобятся «все существенные стороны охранительных учений»: «страх», «дисциплина», «предания покорности», «привычка к повиновению» и т.д. Похоже, что для наследников августа 91-го настала эта пора. А Леонтьев – бескомпромиссный поборник сословно-сегрегационного общества – смотрится вполне органично в качестве духовного отца эрэфовского неофеодализма.
Покамест Константин Николаевич взят как союзник в национальном вопросе. Нельзя не признать, что путинские спичрайтеры здесь попали в десятку. Никто из классиков русского консерватизма, кроме автора «Византизма и славянства», не мог бы подписаться под политикой мультикультурализма по-путински, когда Русское национальное государство, которым по факту является Россия, подменяется химерой «государства-цивилизации», идентичность которого складывается из амальгамы чуть ли не всех существующих в ней религий, когда неоспоримое доминирование русского большинства сознательно подрывается покровительством «национальным» республикам и диаспорам.
Леонтьев, как и Путин, был ярым противником Русского национального государства, ибо справедливо видел в национализме демократическое начало, подрывающее основы милого его сердцу сословно-монархического общества. Поэтому он резко критиковал робкие попытки гражданской русификации окраин империи, защищая архаические социальные структуры последних как надёжный оплот императорской власти в противовес ненадёжным великороссам, уже отравленным демократическим ядом.
«В каком именно племени из всех племен, подвластных русской короне, нигилизм и потворствующее ему умеренное либеральничание распространены сильнее всего? В нашем великорусском племени... Из самого великорусского племени, бывшего так долго ядром объединения и опорой созидания государству нашему, исходит теперь расстройство...
Руссификация окраин есть не что иное, как демократическая европеизация их, и у человека, ясно понимающего положение дел, слагается в уме легко следующая последовательность мыслей, весьма разнородных, но связанных одной нитью: желанием сперва приостановить надолго поступательное движение в отчизне нашей, а потом, одумавшись, искать смело и внимательно, нет ли еще средств сойти нам как-нибудь на другие рельсы, не исключительно европейские...
Национальные свойства великорусского племени в последнее время стали, если не окончательно дурны, то, по крайней мере, сомнительны. Народ рано или поздно везде идет за интеллигенцией. Интеллигенция русская стала слишком либеральна, т. е. пуста, отрицательна, беспринципна… Поэтому, пока принципы лучшие, дисциплинирующие еще не взяли верх в государстве нашем, пока в ядре всероссийском начала охранительные и творческие не одержат победы над разрушительными (т. е. либеральными), интеллигенцию собственно русскую не следует предпочитать иноверцам и инородцам нашим: татарам, черкесам, остзейским баронам, якутам и полякам. Либерализм вышел именно из христианских стран, как антитеза духовному, аскетическому, стеснительному христианству, а не из гор Кавказа или Мекки. К мусульманским народам либерализм прививается трудно…
Итак, у всех иноверцев и инородцев наших охранительные начала крепче, чем у нас... Поэтому для нашего, слава Богу, еще пестрого государства полезны своеобычные окраины; полезно упрямое иноверчество; слава Богу, что нынешней руссификации дается отпор… И ксендз, и татарский мулла, и самый дикий и злой черкес стали лучше и безвреднее для нас наших единокровных и по названию (но не по духу конечно) единоверных братьев!»
Не правда ли, как современно звучит? Практически то же самое (правда, без всякого литературного блеска) вещает нынче какой-нибудь Максим Шевченко. И никуда не деться от очевидного факта: и сегодня за демократизацию страны борются исключительно русские (ну и, разумеется, евреи), «националы» вполне верны «охранительным началам».
Но Леонтьев может помочь Путину яркой цитатой не только в национальной политике.
Скажем, в развитие «реформы образования» стоило бы привести его авторитетное мнение, что всеобщее обязательное образование вредно влияет на нашу национальную самобытность, что число школ «нужно сократить», что «школы народные с явно-реальным оттенком гораздо вреднее кабаков. Преподавание в таких школах должно быть исключительно в руках духовенства, и особенно черного».
Реформу РАН следовало бы подкрепить вот этим: «На ученых съездах всё только разбирают, собирают, постигают, определяют, распределяют, но ничего не созидают и создать не могут. Ибо действительное созидание бывает всегда полусознательное, или почти бессознательное, а не рациональное…»
Деиндустриализацию, следуя Леонтьеву, объяснить очень просто: «Машины приносят, по крайней мере, столько же зла, сколько и пользы, если не больше зла…»
Оппозицию надо мочить такими пассажами: правительство «сделало все то добро, которое было в силах человеческими средствами сделать. Простой народ… исполненный великого государственного такта, показал себя достойным реформ; но интеллигентное русское общество, развращенное донельзя европейскими современными предрассудками, каким-то оппозиционным ухарством и либеральным фразерством, извлекло из всех даров правительства, почти на всех поприщах, больше вреда, чем блага». А в придачу сюда: «…пора уже перестать придавать слову донос то унизительное значение, которое приучил нас придавать ему либерализм».
Но с другой стороны, и насчёт «простого народа» можно намекнуть прозрачно: «Чтобы русскому народу действительно пребыть надолго … “народом-богоносцем” … он должен быть ограничен, привинчен отечески и совестливо стеснен. Не надо лишать его тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нем смирение и покорность». Да добавить, что «сильное чувство личного достоинства» не полезно простолюдинам, им достаточно трёх добродетелей: «искренней религиозности, охотного повиновения властям и взаимного милосердия».
Много чего ещё можно найти у Леонтьева, если войти в охранительский раж. О «ничтожестве мещанских конституций», например. О том – необходимо ведь и историософское измерение! – что «все движение человечества с конца XVIII века и до сих пор, движение, совершаемое под знаменем, на котором написано: “благоденствие, равенство и свобода”, есть ошибка…»
Ну и, конечно же, про необходимость «закалить наши силы терпением и любовью к предержащим властям за то уже, что они Власть…»
А как венец всего - вечно-классическое: «…надо подморозить Россию, чтобы она не “гнила”…»
Надеюсь, мы всё это ещё услышим от президента демократического государства Российская Федерация.
А Леонтьева мне искренне жаль. Трепетного эстета, рыцаря Красоты, радикального отрицателя мещанства подняли на щит мелкие, серые мещане, чтобы его именем прикрывать своё пошлые воровские делишки. Лучше уж полное забвение, чем такое признание!
