Предисловие переводчика. В данном тексте объединены три труда православного политика Димитрие Лётича, посвящённые взаимоотношениям Церкви и государства в критические для страны и народа моменты. Труд актуален хотя бы потому, что, если верить современному церковному официозу, Поместные Соборы, как и парламент - больше «не место для дискуссий» (что есть глубокое извращение самого принципа соборности), а наше многоуважаемое священноначалие по сей день не может выработать внятную общественно-политическую концепцию, на базе которой можно было бы выстраивать отношения с народом и властями предержащими. Именно общественно-политическую, а не просто «социальную» - на что обыкновенно лукаво отвечают, что, мол, «Церковь вне политики», игнорируя примеры святителя Ермогена, священномученика Андроника Пермского, священномученика Сильвестра Омского и многих других.
Священники и национальная политика
Есть два вида политики и два возможных способа отношения к ней священников.
Если политика есть дело узкого интереса - будь то интереса личности, кружка или клики - как священник может в ней участвовать?
Если политика связана с судьбой нации, как священник может быть к ней равнодушен?
Никто сегодня не может разумным образом отрицать, что та или иная национальная политика приводит к той или иной судьбе данного народа, а та или иная судьба проводит к тем или иным результатам в жизни народа и его детей, которые могут иметь первостепенное значение для спасения единичных и многих душ.
Мы этим не можем и не хотим сказать, что политика оказывает исключительное влияние на вопрос о спасении, потому что мы знаем, что одиночки спасались даже из Содома и Гоморры. Но мы хотим подчеркнуть, что национальная политика может привести отдельных людей и весь народ к духовному беспорядку, греху и психическим эпидемиям. А это хуже и страшнее, чем политические катастрофы или экономические кризисы. Мы, собственно говоря, считаем, что политическая катастрофа и экономический коллапс приходят как последствия духовного хаоса и социальной эпидемии, потому что стоим на той точке зрения, что именно духовное существенно, оригинально, изначально, и что всё политическое и экономическое суть лишь отражение духовного.
Мы знаем, что «дары различны» (1Кор. 12:4), а затем мы считаем, что верно святое правило[i], согласно которому настоящий священноиерей не только не может быть полководцем, но даже, практически, и управлять государством. Однако разве священник, имея в виду эту горнюю истину, может и смеет оставаться политически равнодушным, умывая руки, как Пилат, во всех вопросах, от которых зависит судьба его собственного народа?
Мы считаем, что священник обязан, по своему сану, исповедовать истину и бороться за нее, во всех судьбоносных национальных вопросах, всегда - не только «когда телега сломается», - потому что в такие моменты и без него видно, что «есть другие пути», что не следовало гнать тем путём, которым гнали «политические дилетанты и партийные уроды».
Важно, между тем, чтобы то, что он исповедует и за что он борется, было действительно истиной, а не введением в заблуждение. И он должен и себе, и своему начальству, и своей пастве этот вопрос основательно и доброжелательно задавать. Но когда он убедится в этом, то молчать больше не может и не смеет.
Следовательно, мы считаем:
1) Что священник должен как индивидуально, сам по себе, исповедовать ясно и гласно истину о всяком судьбоносном вопросе, касающемся его народа - так, по необходимости, за эту истину и бороться, способом, достойным своего иерейского служения;
2) Что это он должен делать всегда, а не только «когда телега сломается»;
3) Что, если только существует политическая организация, которая проповедует истину и борется за неё, он должен своим исповеданием истины и своей борьбой помочь ей.
«Жичский благовестник», февраль 1941 г.
Письмо Патриарху Гавриилу и епископам Николаю и Иринею
... Единственным выходом из нашей ситуации была бы правильная и твёрдая балканская политика. Она одна могла бы обеспечить свободу и мир на Балканах, но такая политика не может проводиться без стремления к согласию и миру между балканскими государствами. Эта политику в нашей стране, к сожалению, не защищает никто, кроме нас... Если эта политика не проводится, то страна уже катится под горку, что закончится пропастью. На краю этой пропасти выросло дерево, которое называется пакт. И Князь, который несет ответственность за то, что страна покатилась к пропасти, в последний момент ухватился за дерево, называемое пактом. И теперь он вместе с нами висит над бездной и принимает поздравления, что не упал в пропасть. Те, кто работают против пакта, легко перепилят это дерево, но тогда и Князь упадёт в пропасть, и мы все вместе с ним... Политическими последствиями этого станет гибель государства...
Поэтому я прошу и умоляю вас, чтобы с вашей стороны не было сделано никаких вещей, которые бросят нас в пропасть. Когда пакт уже подписан, требуйте у Князя, чтобы он немедленно встал во главе единственно правой, полной крепости и авторитета власти, которая, с одной стороны, будет уважать пакт, а с другой стороны, вселит в людей уверенность в том, что свобода и независимость будут сохранены...
Если же вы не прислушаетесь к этой просьбе и продолжите работу против пакта, то на ваши плечи ляжет вся полнота ответственности за развал государства и гибель народа, и перед Богом будете низринуты, как люди, «искавшие славу не от Бога, но от людей» (ср. Рим. 2:29).
Напоследок, я должен отметить, что все мои предсказания в области внешней политики до сих пор в значительной степени сбывались, следовательно, и на сие моё утверждение надо смотреть под этим углом...
Белград, 26 марта 1941 года.
Теплохладные
Выслушали мы послание наших отечественных архиереев из Синода и вокруг него. Призывают народ к миру, любви и согласию.
Сегодня это так же уместно, как если бы они призвали его хорошенько протопить свои печи, утром налить себе и детям парного молока, вкусить хлеба с маслом или сливками, а в полдень и к вечеру приготовить хорошие и обильные обед и ужин.
Конечно, никто не был бы против этого. Но всё-таки исключительно малое число наших сограждан в состоянии сейчас всё это себе позволить. По той простой причине, что топливо, молоко, мясо и жиры сейчас либо отсутствуют вообще, либо не по карману тому, кто хотел бы их купить. Следовательно, если бы кто-нибудь и бросил нашим людям такой призыв, это было бы расценено как насмешка над жаждущими топлива, молока, жиров и мяса, и последние были бы вправе ему гневно ответить: «Не можешь помочь - лучше заткнись!». Такое воззвание, конечно, мы бы читать не стали.
Наши епископы действовали не так. Они просто призвали граждан к миру, любви и согласию, при этом тщательно остерегаясь говорить, как же именно к этим самым миру, любви и согласию прийти. А для того, чтобы эта сдержанность была ещё заметнее, они внимательно проследили, чтобы ни единым словом ни упомянуть тех жителей нашей страны, которые вредят миру, любви и согласию, которые убивают священников и других мирных граждан, которые борются против Церкви.
Наша вера запрещает напрасные, пустые слова. Она требует, чтобы каждое наше слово было, как пшеничное зерно у сеятеля, способно приносить плод. Правда, не всякое зерно действительно приносит плод: это зависит от того, куда оно упадёт - при дороге, на камень, в терние или же в плодородную землю. Но, когда мы говорим какое-либо слово, от нас требуется, чтобы это слово не было праздным, пустым, напрасным, и за всякое такое слово наша вера обещает нам ответственность на Страшном Суде.
Следовательно, если наши архиереи что-то говорят, это должно быть зерном, полным жизненной силы, так, что если и не принесёт плода, то это будет не вследствие пустоты их слов, но из-за того, что «иное упало при дороге», «иное упало на места каменистые», «иное упало в терние», а «иное упало на добрую землю» (Мф. 13:3-8).
Призыв граждан к миру, любви и согласию есть празднословие во время мятежа, раздора и ненависти, если при этом не указывается - открыто, смело, ясно и конкретно - путь, которым можно достичь сих воистину редких сокровищ. А говорить праздные слова не приличествует и простым людям, не говоря уж о тех, кто есть «соль земли» и «свет миру» (Мф. 5:13, Ин. 8:12).
Мы не из тех, кто наслаждается злословием в адрес представителей Церкви. Мы очень внимательно старались воздерживаться от чего-либо подобного. Поэтому нам, вероятно, лучше не доверяться больше речам, которые завели нас непонятно куда и говорить открыто.
Если жизнь стала пресной, надо добавить соли. Если есть тьма, её озарит свет. Но если соль станет пресной, а свет сделается тьмой - что же тогда нам делать? Кому нужны безвкусная соль и погасшее светило?
Несчастья, из-за которых архиереи написали послание, велики и многочисленны. Архиереи этого не скрывают, да, в известной мере, их и перечисляют. Но поверхностно, мельком, не вдаваясь в суть и не называя каждую вещь своим именем. Создаётся впечатление, что они и высказаться-то были вынуждены против своей воли, лучше бы, мол, было промолчать. И жаль, что всё-таки не промолчали.
Церковь - самое высокое здание в каждом селе. И по праву: со всех сторон она должна быть видна - как маяк. Но кому поможет маяк, из которого не струится свет? Кому он укажет путь? Кого спасёт от опасности?
Народ строит башни церковные. И хорошо делает. Но елей евангельской любви в светильник (Мф. 25:1-13) должны вливать архиереи. Ибо откуда же воссияет свет евангельской любви, если в светильнике нет масла? А если в опасные, тёмные и бурные времена светильник сломался и не светит - как же людям не заблудиться?
Именно таковы сегодняшние времена. Это говорит и послание. Да и прибавляет, продолжая: «Укройтесь от бури в тихой пристани».
А мы говорим: «Совсем хорошо. И мы того желаем. Но скажите нам, как добраться до этой тихой пристани? Покажите и осветите нам путь». Именно на этот вопрос в послании и нет ответа. До сих пор. Как раз маяк-то и оказался без света. Какая же нам польза от этого приглашения в тихую гавань?
Ибо и генерал Недич приглашает в тихую гавань мира, любви и согласия, и притом вполне ясно, красноречиво.
Если наши архиереи считают, что его призыв правилен, почему бы им этого не сказать? Почему они здесь проглотили язык? А если считают, что неправилен, почему, опять же, не скажут открытым текстом?
Почему бы им не посетить Недича, научить, просветить и сказать ему, что он не имеет права призывать к этому! Разве это не есть их духовная и национальная обязанность?
Мы знаем, однако, что они этого не сделали. Мы знаем, что они, напротив, упрекали некоторых людей, что они «не спасают положение», что «не принимают позицию, которая им предлагались», советуя им «выйти из запаса» и «взять власть».
Если наши архиереи действительно так мыслят, расточая подобные советы и упрёки, то тогда и путь генерала Недича, наверное, правилен. А если правилен, то почему они не скажут этого ясно, громко, просто, сердечно, евангельски - чтобы мог понять «и раб, и господин, и стар, и млад, и богатый, и бедный»? Что толку в проповеди, полной евангельских цитат, но без главного евангельского содержимого?
Евангелие не против осторожности, не ставит оно неосторожность в число своих добродетелей. Советует оно нам быть «мудрыми как змии» (Мф. 10:16). Но не будем похожими только на них, потому что это в своё время и свело нас с нашего пути. Наставляет нас Евангелие в простодушии брать пример с голубей (Мф. 10:16). И если мы забудем эти две рекомендации, органически и неразрывно связанные, то срам падёт на нас, ибо мы будем лишь лукавы как змии, и насмеются над нами за то, что мы неосторожны, как голуби.
Мы пишем эти строки с горя. Нам действительно нелегко было писать столь укоризненные слова. Но разве можно было дальше молчать?
Сейчас сербскому народу очень не везёт: открыт он для всех видов несчастий.
Однако и перед этим в духовном смысле было то же самое. Сегодняшний день - лишь воплощение того, что в духовном мире было и до этого.
Тогда мы и обратились к представителям Церкви и призвали их ударить в свои колокола, чтобы собрать своё рассеянное стадо и указать ему путь к спасению. Нас не слышали или не понимали.
Вместо этого те, которые «ищут славу не от Бога, но от людей» обращали своё внимание на улицу, чтобы услышать её одобрение. Так мы дошли до сегодняшнего положения дел.
Теперь перед сербским народом встал основной вопрос: хочет ли он оставаться в живых, как нация, или быть уничтоженным?
Коммунисты для блага Красной Москвы желают саботажа, хаоса, бунта. Это приведёт к национальной гибели. Генерал Недич не хочет ни саботажа, ни хаоса, ни бунта, ибо мир ведёт к жизни сербского народа. Даже те, кто благополучно добежал до Лондона, призывают сохранять мир и советуют людям держаться подальше от саботажа и бунта.
Представители Церкви идут ещё дальше и говорят о мире, любви и согласии, не говоря ни слова, который из путей лучше: тот, которым идет генерал Недич, или тот, которым идут коммунисты. Если послание было необходимо, так и нужно было это сказать. Если вы не хотите сказать, то и лучше, и разумнее было бы промолчать.
Но если наши архиереи не могли выбрать, какой из этих путей лучше, то как же они догадались перебраться из своих богоспасаемых епархий сюда, в Белград? Может быть, просто потому, что их тут не поджидали коммунисты?
Никто бы из них, коммунистов, не позволил бы архиереям говорить правду о том славном состоянии нашего большевизма, к которому он сейчас пришёл и которое, на самом-то деле (мы это знаем лучше всего) далеко не славно.
Но и из этого нынешнего состояния наш народ может попасть в ещё более тяжёлое, страшное, бесславное. Сказать это ему открыто, правдиво и честно есть евангельский долг Архипастыря Сербской Церкви.
Что нельзя идти путём коммунистов, показало нам наше недавнее прошлое.
К чему же всё приведёт, покажет нам будущее!
«Наша борба» № 7, 19 октября 1941 года
[i] 81-е Апостольское, также Двукратного Собора 11-е - прим. пер.
