(Продолжение. Начало см. здесь)
4
Теперь поговорим об отношении старопатриотов к демократии и к политической жизни вообще.
Все старопатриоты, в общем, согласны с тем, что никакой политики в западном смысле слова в правильной России быть не должно. «Этого нам не надо». Но вот о том, что именно должно заменить политику, существуют разные мнения. Разумеется, в подавляющем большинстве случаев это выражается в любви к «сильной руке» и апологии авторитарно-диктаторской формы правления, в форме неограниченной монархии или жестокой диктатуры. Однако встречаются и патриоты-анархисты, мечтающие о естественной жизни на природе маленькими самоуправляемыми общинами, объединёнными, скажем, общей верой и «духовными ценностями»… В общем, патриот готов найти что-то хорошее и в Сталине, и во Льве Николаевиче Толстом (а то и в князе Кропоткине) только бы обойтись без партий, парламента и «всех этих гадостей». То есть без легального многовластия, в котором все они усматривают зло и бесчиние. Правитель должен быть один – ну или вместо него должна править единая «идея». Что тоже является формой единовластия.
Самым же распространённым вариантом является сочетание патриархально-анархических идеалов для низовой жизни и культа жёсткой власти наверху. То есть: старопатриоты обычно не любят небольшого начальства, в котором они видят «крапивное семя» и которое всячески презирают. Откровенно говоря, они предпочли бы без него обойтись, а жить «как-то так», «в согласии». Но вот высокое, большое начальство им надобно. Надо всеми должен возвышаться какой-нибудь «владыка», и непременно с огромным суковатым посохом.
Старопатриотическая идея о том, что «России нужен Царь, Царь-Отец, который будет править нами как детьми, и неважно как он будет называться, хоть царём, хоть генсеком» основывается не на представлении о каких-то особенных достоинствах крепкой единоличной власти, а на убеждённости, что тут по-другому нельзя. Потому что народ у нас такой. Такой – то есть неспособный к демократическим формам правления, самоорганизации, выстраиванию рациональных отношений друг с другом. Всегда и во все времена Россия управлялась только волей верховного правителя, иначе начинался хаос и бардак. Русские – такие людишки, которые сами по себе, без руководящей и направляющей воли, ничего не могут создать. Нужен Великий и Ужасный Сталин (Иван Грозный, Гитлер, Ромул, ещё кто-нибудь великий и ужасный), чтобы собрать народ в единый кулак, и только тогда у нас будут Космос, Бомба и Балет. И, в конце концов, Царь – это пышно и красочно, «хоть посмотреть на такую красоту», потому что ни к какой другой красоте мы тоже не способны.
Значимость этой веры для «русского направления» нельзя переоценить. Впервые она была ясно и отчётливо сформулирована ещё славянофилами. Аксаков в своей знаменитой «Записке о внутреннем состоянии России», подготовленной им для Александра II, написал, что «русский народ есть народ негосударственный, т. е. не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий в себе даже зародыша народного властолюбия». Эта страшная формула, по сути отказывающая русским в праве называться людьми[1] до сих пор остаётся краеугольным камнем нашей «патриотики».
Тут стоит заметить, что отчасти товарищи правы: демократии в России никогда не было. Однако заслуживает внимания сам ход мысли: если мы никогда не делали чего-то, не нужно и начинать, «нам сего не дано». А это крайне сомнительная идея. Если бы её придерживались те страны, которые сейчас наслаждаются благами демократии – начиная от старых национальных государств Европы и кончая новейшими демократическими странами, образовавшимися после распада СССР – то, наверное, мир продолжал бы пребывать в благостном феодализме. Более того, первые демократические эксперименты были неудачными, а то и страшными (достаточно вспомнить Великую Французскую Революцию). Тем не менее, именно демократия выжила и победила в мировом масштабе. Сейчас она успешно установлена практически везде – даже в тех странах, чьи автократические и антидемократические традиции не уступают российским. Скажем, какая-нибудь Монголия никогда не считалась «землёй свободы», скорее уж наоборот. Но сейчас на исторической родине Чингисхана установился устойчивый демократический режим, при котором эта страна стала стремительно развиваться… Возможно, конечно, что русские менее способны к свободе, чем монголы, но это ещё нужно доказать – хотя бы попробовав. Но в России не было произведено ни одного сколько-нибудь масштабного демократического эксперимента[2], включая пресловутые «лихие девяностые», которые были временем торжества чего угодно, но только не демократических институтов[3]. Тем не менее, «неспособность русских к демократии», их органическая неполноценность (понимаемая, разумеется, как достоинство) является для наших патриотов своего рода credo, пусть и quia absurdum est.
Далее стоит обратить внимание на то, что антидемократизм наших патриотов совершенно не подразумевает популярного в западных консервативных кругах аристократизма и культа «благородного сословия». Напротив, представителям «русского направления» свойственно отвращение ко всем проявлениям аристократического духа. Это видно хотя бы из того, что в этой среде отнюдь не приветствуется культ старой русской наследной аристократии (боярства), да и к дворянской России они относятся подозрительно. Самые любимые исторические фигуры для мыслителей и публицистов «русского направления» – это прежде всего истребители знати – отсюда растут ноги у культа Ивана Грозного и Сталина.
То есть: единовластие понимается патриотами исключительно как «вертикаль власти», иерархия назначенцев, слуг государевых, не имеющих никаких врождённых достоинств или наследственных прав, сословной гордости или длинной родословной, вообще ничего, кроме временно данной им власти. Все «князья» должны быть слеплены из грязи и только из грязи. А управление обществом должно быть возложено на чиновников, назначаемых другими чиновниками.
Этому не противоречит «монархизм» старопатриотов, открытый или латентный. Верховный правитель, по их представлениям – это тоже своего рода назначенец. Только он назначен на должность не людьми, а самим Богом, или, как минимум, Великой Идеей – которая, в воображении патриотов, сама по себе обладает свойствами субъекта, могущего «назначать»[4].
Несколько забегая вперёд, отметим, что Великая Идея, при всём своём величии, не так уж и сложна для понимания. Эта идея – внешнеполитическое могущество страны, нужное для «удержание всего мира» (или хотя бы самих себя) от щупалец Запада, всемерное противостояние Западу во всём, и прежде всего – в области «смутительных идей» и всяческих «соблазнов», прежде всего от соблазна хорошей жизни. Зачем это нужно, понятно: удержание от «соблазнов» мыслится как самоценность. «Главное – не оскоромиться, и чтобы другие не скоромились». Впрочем, к этой теме мы ещё вернёмся.
Разумеется, отвращение к демократии и прочим «делам человеческим» распространяется не только на будущее России, но и на самое что ни на есть настоящее. Старопатриот просто не может не аплодировать любому закручиванию гаек, устрожению законов, а ещё больше – демонстративному беззаконию властей. Ему это близко и понятно даже в том случае, когда жертвой закручивания гаек становится он сам, и косточки хрустят не вражеские, а его же друзей да соратников. Ему только непонятно, почему и за что страдает именно он, готовый быть верным псом государевым, а не какие-нибудь жидомасоны, которых власть почему-то не примучивает, а разгуливает. Всё его возмущение сводится к анекдотическому «а нас-то за что?»
Другой стороной того же свойства является почти органическая невозможность для патриота быть врагом режима, каким бы этот режим ни был и как бы он этих самых патриотов не давил. «Русский патриот» склоняется перед режимом при малейшем признаке заинтересованного внимания с его стороны, или хотя бы с появлением надежды на то, что режим смягчит свою антинародную политику. Неудивительно, что любой российский режим предпочитает иметь своим главным врагом именно русских патриотов, а более опасных противников ими запугивать: «поддерживайте нас, евреи и гомосеки, мы одни своими ОМОНом и телевизором защищаем вас от ярости этих бешеных псов». При этом режим прекрасно знает, что все эти псы будут глодать голые кости и терпеливо сносить побои, будут выть от боли, но никогда не укусят. Если же они всё-таки наберутся духу и зарычат громче обычного – власть всегда может их расположить к себе, запретив какую-нибудь безнравственную телепередачу или уволив малозначимого чиновника с еврейской фамилией. Можно, впрочем, и с украинской – старопатриоты готовы удовольствоваться и такой ничтожной жертвой, чтобы только снова начать верить в близкий поворот властей лицом к русскому народу. Если жалко даже украинца, вполне достаточно напомнить старопатриоту о кознях ЦРУ, мирового сионизма, и громким шёпотом произнести волшебное слово «оранжизм», чтобы забился в пароксизме верноподданической истерики. Эта несложная схемка работает с неизменно превосходным результатом.
По этой же причине патриотам, как правило, не везёт с партстроительством. Вообще-то патриот, как правило, не прочь возглавить какую-нибудь могучую партию или хотя бы состоять в таковой. Беда в том, что он, как правило, ощущает партию как нечто временное и не имеющее самостоятельной ценности, нужное только для захвата власти. «Ужо мы придём и всё это безобразие отменим». И, разумеется, он внутренне готов слить и сдать любую партию за двухминутный разговор с каким-нибудь чином из Администрации, который ему что-нибудь пообещает.
Надо сказать, что сами старопатриоты всё это, в общем-то, понимают. Некоторые даже пытаются бороться с приступами начальстволюбия. Как ни странно, лучше всего это удаётся монархистам, особенно тем, которые связали себя с какими-нибудь конкретными претендентами на российский престол. Найдя себе новое начальство, можно обрести в себе силы возненавидеть старое.
5
Наконец, обратимся к теме антиконсьюмеризма, ненависти к потреблению, к «этим всяким радостям», столь ненавидимым старопатриотической общественностью.
Несмотря на то, что среди патриотов очень много любителей Константина Николаевича Леонтьева, и выражение «цветущая сложность» в этой среде популярно, но на деле они крайне не одобряют не только сложности, но и цветения. Согласно их мироощущению, «честная жизнь» должна быть тяжкой, скудной и непременно унылой и однообразной[5].
Идеал состоит в том, что народная жизнь и быт должны быть приведены к общему знаменателю, прежде всего стилистическому – никто не должен слишком выделяться на общем фоне, кроме, может быть, «государевых людей», которым можно позволить кое-какие вольности. Да и как им не позволить-то – «сами возьмут», и даже упёртые патриоты это понимают. Но вот уровень жизни масс должен быть выровнен. Не совсем уж по низам, чтобы русские не перемёрли и не разбежались по заграницам, но и ни в коем случае не высоким, чтобы жизнь мёдом не казалась.
На этом стоит заострить внимание. Все западные критики потребительского общества утверждают, что потребительство и качество жизни – разные вещи, но никто не проповедует ту идею, что народ должен жить бедно и скудно. Для мыслителей же «русского направления» именно отсутствие материального достатка, нищета и скудость, нехватка самого необходимого и решительный запрет на «роскошество» представляются именно что ценностью, чаемой и лелеемой именно как ценность. Более того – ценностью нравственной и даже религиозной (очень часто тут вспоминают «идеалы православного нестяжательства»).
Важнее, впрочем, другое. Для патриота совершенно очевидно, что народ должен не только жить скромно, но и быть нагружен тяжёлой, беспросветной работой. На худой конец, патриот может желать русским «достатка» (в смысле – не умирать с голоду и не мёрзнуть зимой), самые смелые даже способны произнести слово «зажиточность», хотя и с трудом. Но вот от идеала тяжёлого, ломающего жилы народного труда они отказаться не в состохимоянии. Патриот ещё способен пожелать народу сытой жизни – но не жизни свободной от труда, жизни вольной и праздной. Нет-нет, русские должны непременно вкалывать, иначе никак нельзя. Иначе народ разбалуется, захочет странного и убежит от своего исторического предназначения. При этом чем конкретно нагружать народ – не так уж важно. «Надо как в армии» - убирать ломами снег, не только чтобы его убрать, а прежде всего - чтобы солдатики наломались, чтобы устали до полусмерти, и мечтали бы только об одном – прилечь.
Подобные идеи кажутся любому психически здоровому человеку настолько дикими и отвратительными, что в них сложно поверить. Неужели наши радетели за русский народ хотят для именно этого? Не клевещет ли на них автор?
Что ж. Я мог бы привести огромный массив текстов «патриотических» публицистов, в которых они проповедуют именно это, но ограничусь лишь двумя.
Начну с цитаты из интервью Проханова, где эти идеи выражены ясно и отчётливо. Замечу только, это «проходной» текст, не вызывающий у привычного читателя ни малейшего удивления – это именно что общее место.
[…] Вторая важная технология — это вброс в народ, сирый, обездоленный, обессмысленный, безработный, рассеченный народ, вброс в него общего дела. Народ должен быть нагружен имперской работой, народу опять необходимо дать имперское «домашнее задание». Ведь все эти годы, пятнадцать лет, народ был разгружен, он был лишен этой огромной задачи, имперской задачи, той задачи, в недрах которой и формировался этот народ. Наш народ формировался не на дискотеках, не в ночных клубах, не на «днях города», не на мыльных операх, он формировался в гигантской имперской работе, включавшей в себя строительство, войны, оборону, заселение пространств, добывание руд, создание новых технологий, новых идеологий, выработку новых элит. И в этой работе, к которой он привык, этот народ размножался, строил семьи, строил супергорода, совершал суперисторические подвиги, создавал великую цивилизацию. А когда народ разгрузили, народ почувствовал себя брошенным, оставленным, он перестал рожать, он перестал трудиться, он перестал любить, он перестал видеть солнце, он перестал радоваться блеску оружия, он перестал радоваться красоте женщин. Одним словом, народ должен быть опять нагружен большой имперской работой. Это, конечно, работа и по строительству суперстанций и марсианских проектов, но и работа по написанию книг, по созданию новой элиты, по созданию государственности.
Сама государственность и есть та общая работа, то общее дело, частью которого является кораблестроительство, создание флота, оживление Северного пути, прокладка новых магистралей, создание новых силиконовых долин и прочее, прочее. Как только это общее дело будет вброшено в народ, для реализации общего дела потребуется колоссальное количество работников.
[…] Народ, брошенный на это общее дело, на эту верфь, он, в контакте с этим общим делом, вернет себе утраченную пассионарность. Эта пассионарность и будет той самой энергией, включающей в себя энергию предшествующих исторических эпох, она будет питать пассионарность, наполняя ее конкретным сегодняшним содержанием.
При этом Проханов должен был бы знать, что русские работают много, а получают за свой труд гроши. Но нет: «мало, мало вкалывают». Русских непременно надо нагрузить какой-нибудь дикой, непосильной ношей, причём совершенно неважно какой. Главное – запрячь, припахать, бросить на какую-нибудь амбразуру, неважно зачем, хоть на бредовые «суперстанции» или «марсианские проекты». Главное – чтобы навалить русским на хребет что-нибудь потяжелее, чтобы они корячились и умирали во имя чего-нибудь этакого. И никогда, никогда не видели хорошей и весёлой жизни, даже на танцульки в ночной клуб русских пускать нельзя.
Второй текст написан Виталием Аверьяновым, относительно недавно. В тексте много приятных для русских слов, но по этой части мы читаем всё то же:
…Время отпуска и всенародных «каникул», который был объявлен Горбачевым и запойно отмечено Ельциным, истекает. Для нас «каникулы», как можно видеть, оборачиваются бедой и вымиранием. Секрет наших успехов в том, что мы неунывающий народ. А жизнь «для себя», замыкание на обывательском уровне бытия вызывает в русских уныние. И в отличие от более ограниченных и плоских народов протестантской Европы для нас такое уныние будет равносильно медленному самоубийству, алкоголическому и наркотическому угасанию. […]
Не стоит и говорить, что сверхэксплуатация крестьян была каким-то злым умыслом или заговором против русского народа. Более точное и верное объяснение происходившему тогда – «семейное» отношение к русским как к старшим, наиболее сильным и работоспособным, наиболее цивилизованным и надежным. В семье никому и в голову не пришло бы уравнивать в «правах» старших и несовершеннолетних детей. Так же как и детей родных и приемных. […]
Слова Александра III «Россия для русских и по-русски» в сегодняшнем контексте звучат не так, как тогда. Если тогда они обретали смысл в контексте многовекового служения как элиты, так и народа, то сегодня мы имеем контекст «антислужения», контекст свободы, утвержденной как несолидарность, несуверенность, несамостоятельность и даже бесхребетность. При таких подменах данный лозунг может звучать лишь с акцентом на предлоге «для».
Это значит, что Россия вновь представляется источником обогащения, дойной коровой, предметом для распила, пирогом, который нужно разделить. Россия в таком прочтении превращается в объект, бессловесный материал и ресурс для самоутверждения этих якобы русских, взявших за образец поведения всех прочих «дояров», которых слишком много развелось на нашей земле. Это «национализм» не только «уменьшительный», но и «понижательный».
В прицеле национально-имперского возрождения в лозунг скинхедов и болельщиков нужно добавить всего одно слово: Россия – мать для русских!
Не может быть соревнования дояров и доноров. Либо соревнование дояров, либо доноров. Не может быть признана честной дуалистическая постановка вопроса «народ для других» или «народ для себя». Ни первое, ни второе не соответствует ни исторической правде, ни духу и архетипам русского народа. Это навязываемый нам выбор между мнимым колониальным рабством (никогда не свойственным русским) и филистерским жлобством, всегда противным и омерзительным для нас.
Либо нынешнее поколение русских берет реванш и встраивается в систему добивания России – восстанавливает свои пропорции в числе олигархов, в госорганах, в системе управления, в доступе к благам и услугам, иноэтничные кадры при этом частично либо полностью оттесняются. (Де факто это будет означать реванш не русских вообще, а русского этнического капитала.)
Либо формируется национально-имперское ядро, которое отказывается от логики «Россия для меня любимого» в принципе, заявляет свои права на Россию а значит отказывает в праве быть полноценными гражданами всем, кто не в силах отказаться от своего «для»-тства. Всех дояров, компрадоров, крупных и мелких мошенников – возрожденная империя угостит поганой метлой. Независимо от их этнической принадлежности. Не стоит навязывать русским извращение иноэтничных «дояров» – ведь для них Россия точно не мать, а мачеха, временная родина и объект использования. Разве это повод самим русским отказываться от долга перед своей матерью?
Здесь уже всё докручено до точки. Русские должны горбатиться «на мамку» безвозмездно, бесплатно, ни в коем случае не помышляя ни о какой награде за свои труды, и особенно – об извлечении какой-либо выгоды. При этом автор осознаёт, что абсолютно все народы, кроме русских, получают разнообразные выгоды от своих трудов на благо своих стран. Он понимает и то, что сейчас инородцы вовсю доят Россию, а та только мумукает. Но русским молочка не положено – они должны быть ни в коем случае не доярами, но донорами, то есть буквально питать Россию своей кровью. То, что наша любезная Родина при таком раскладе выходит упырихой-кровопивицей, харчующейся собственными детьми, автора нисколечко не смущает: напротив, он видит в этом жизненный и нравственный идеал.
Ещё раз подчёркиваю: речь идёт об общем месте, а не о воззрениях именно этих авторов. Подобные вещи говорят и пишут буквально все старопатриоты. Неудивительно, что намерения националистов сделать русскую жизнь сытной, богатой и свободной, как у всех остальных народов, вызывают у них такое неприятие. О нет, русские непременно должны горбатиться – на «маму» и на «младших братиков», то есть на все остальные российские народы, поскольку те «слабенькие и неработоспособные» и к тому же склонны к плоскому филистерству: любят жить хорошо. Но им можно, ведь они так бездуховны – а русские всенепременно зачахнут без прокладки магистралей.
(Окончание следует)
[1] Весь западный мир разделял и разделяет аристотелевское определение человека как «зоон политикон», «политического существа». Человек «неполитический», то есть лишённый интереса к власти и не желающий для себя никаких политических прав – это вообще не человек в полном смысле слова, но всего лишь «раб по природе», «говорящее орудие».
[2] Достаточно напомнить, что за последнюю тысячу лет существования в России всего один раз проводились полноценные выборы первого лица государства. Не говорю «честных и справедливых выборов», потому как полная честность и справедливость – субстанции эвентуальные. Просто - настоящих, из нескольких кандидатур, с публичной конкуренцией между кандидатами и непредрешённым заранее финалом. Хотя нет, был один случай – в 1613 году: те выборы по нормам своего времени были вполне пристойными.
[3] Впрочем, даже опыт девяностых даёт определённую почву для выводов. Если посмотреть на развитие гражданского самосознания в те годы, поражаешься не тому факту, что легковерные массы метались между ложными альтернативами и голосовали за негодяев, а тому, как быстро происходило практическое обучение основам политграмоты. По сути, стремительное сворачивание демократических институтов понадобилось власти именно поэтому. Здесь произошло что-то вроде описанного в известном анекдоте про обучение плаванию, только наоборот: пока люди тонули в бассейне, воду в нём держали, а вот когда выжившие начали самостоятельно плавать, да ещё и нырять – воду быстренько спустили.
[4] Чтобы не ходить далеко за примером: в советский период легитимность государства основывалась на «верности идеалами марксизма-ленинизма», при том, что идеалам приписывалась своего рода субъектность. Вожди СССР правили сначала именем Призрака Коммунизма, а потом именем мёртвого Ленина, известного под псевдонимом «марксизм-ленинизм».
Стоит ещё сказать, что другим псевдонимом всё той же самой «идеи» является так называемое «Время», которое «выбирает» - то есть назначает – того или иного «хозяина земли русской». «Время выбрало нас» - это из той же серии.
[5] Здесь напрашивается ехидный пассаж на тему «но для себя они делают исключение». В общем-то это верно: многие идейные патриоты при малейшей к тому возможности готовы предаться наслаждениям, причём самым разухабистым, в этаком купеческом стиле. Но, во-первых, это относится не ко всем – я знаю людей соответствующих убеждений, которые, даже при наличии недурных доходов, живут строго и уныло. И, во-вторых, даже любители купеческого стиля воспринимают это как слабость и свинство, хотя и, в общем-то, извинительное.
Помню, как-то раз мне довелось пить пиво в компании православных консерваторов. Разговор зашёл о распущенности современного общества. Один из консерваторов, известный своим рвением по части церковности, произнёс длинную, прочувствованную речь на тему целомудрия и самоограничения, особенно напирая на недопустимость всяческих половых излишеств: из его слов следовало, что Россия возродится только в том случае, если русские мужчины и женщины будут делать «это» на чаще раза в год, и исключительно в темноте и под одеялом. Он долго рассуждал о том, как достичь такого упоительного положения дел, а потом выпил водочки, сделал хитроватое лицо и сказал: «И вообще, ребята, ну их, эти извраты. Я вот по молодости всё попробовал, всё перепробовал, и точно вам говорю – фигня всё это!»
