Плесните бывшему слону

ИЗВИНЕНИЯ АВТОРА. Текст был написан сразу после выхода первой части михалковской опупеи. Я тогда был занят другими делами и довести его до кондиции не имел времени. Увы, ничего не изменилось - Михалков уже выпустил вторую фильму, а я всё кручусь. Поэтому я позволил себе оставить свою писанину без должной отделки, о чём, поверьте, искренне сожалею.

Однако что выросло, то выросло, и еже писахъ - писахъ, да и тема, честно говоря, не заслуживает чрезмерного к себе уважения.

Так что - если кому интересно, читайте как есть.

 

1

Есть такая дискурсивная добродетель - «не говори о том, чего сам не видел, не нюхал и на зуб не пробовал». Иногда этого прямо требуют от говорящего: «а сам-то нюхал, паря?» На это обычно отвечают что-нибудь в духе «в сортах говна не разбираюсь, тьху». Но признание «не разбираюсь» остаётся висеть.

Тем не менее, вещей, непосредственный контакт с которыми затруднён или нежелателен, достаточно. До некоторых трудно добраться, некоторые опасны, а некоторые просто унылы чуть более чем полностью. В качестве примеров можно привести отдалённые планеты солнечной системы, радиоактивные химические элементы, или новые фильмы Никиты Михалкова.

О последних мы и поговорим. То есть даже не о последних, а о последнем.

Так вот, я не смотрел «великий фильм о великой войне», да и не собираюсь. Мне его рассказали.

2

Мы сидели в с Пашей Святенковым, пили глинтвейн, а Паша негодовал. Негодовал он на Михалкова, чью кинопродукцию он отправился смотреть на большом экране, и через это потерял веру в искусство.

- Понимаешь, там чушь полная, - горячился он. - Ну представь себе: какие-то невнятные истории, кое-как друг к дружке пришитые. Какие-то танки с парусами, чтоб пугать. Ложки с дырками сверху падают. Потом какие-то курсанты среди уголовников, уголовники крутые и жизнь знают, а курсанты лохи, один есть грузин хороший. Увидел танк, решил, что наши, начал перед ним прыгать, а оттуда немец высунулся и шоколадку ему кинул с портером Гитлера, что-ли. Тот начал танк штыком колоть, а танк его на гусеницы намотал. Ну потом всех перебили, а виноват получается Сталин...

Я в этот момент отвлёкся, и поэтому слушал в основном «музыку рассказа». И она показалась мне знакомой. Как будто я это уже где-то слышал. Не то же самое, но с той же интонацией и с тем же смыслом.

Из мутных глубин памяти полезло:

- Ну, тут, значит, эти, курсантики, они ж тут ничего не знают, я говорю - не лезь, а он орёт как подорванный, там духи, духи, ну я его заломал, потом пиздюлей ему дали, вроде пришёл в себя, выяснилось, что с утреца какой-то урод ему чарс дал курнуть, его по новой, значит, накрыло, а пока мы его пиздили, духи через кяриз прошли и у нас за спиной вышли, там лаз замаскированный, а мы прощёлкали, кароч, вылезают они и фигарят по нам с навеса, Гуню сразу убило, Валерке ногу оторвало осколочной, я помню, вот только что, а тут кость торчит, он один, кстати, живой остался, курсантиков на следующий день как кур перекрошили, ы-ы-ы, «Каскад» поставьте кто-нибудь, Кость, плесни... ну, за десант... за тех, кто в стропах... спалённые батальо-оны... ик...

И следом за этим из памяти всплыл день рождения Серёги, и Вовка-афганец, и мне стало понятно, что именно снял Михалков и почему он это снял.

3

Вовка-афганец был он обычным парнем без специального назначения в жизни. Это, наверное, и хорошо: люди специального назначения рождаются, когда всё не слава Богу и нужно думать, как дальше жить. Остальные могут гулять, пока гуляется и пока Родина не призовёт на какой-нибудь всеобщий подвиг - да почему бы и не гулять, если плохого не делаешь. Вот и Вовка этой своей непришейкобылехвостностью тоже не особенно тяготился. Учился, куда родители запихали, перебивался семестровыми трояками, слегка выпивал и безобразничал - так, по-студенчески, с шумом, но без особого вреда для своего и чужого здоровья. Наверное, и не отчислили бы, кабы не надерзил замдекану. Который добился его отчисления, а там и военкомат раскрыл зубастую пасть. И Вовка загремел в Афган.

Встретился с ним я уже сильно после всего, в недружелюбные девяностые, на дне рождения общего знакомого.

Когда я туда пришёл, Вовка был уже не сильно трезвый, но ещё мог разговаривать. А разговаривать он в таком состоянии мог и хотел только про войну.

- Ребят положили немеряно, - причитал он, скорчившись над стопариком, - как баранов резали, мы потом нашли Веню, представь, кожу содрали и оставили на солнце подвяливаться, веки тоже отрезали, чтобы солнце глаза выжигало, он ещё живой был, ну я его сам, вот этими руками... он как брат мне был... - скупая мужская слеза всё никак не выливалась, и он предпочёл предсказуемую коду: - ну давайте, что-ли, за десант... спалённые батальо-оны... за тех, кто в стропах...

Через пару стопок он уже рассказывал очень смешную и необычайно оригинальную историю о том, как они развели командира на трах с овцой, а сами ездили на бронике до соседнего селения, где их любили черноокие красавицы, которых потом духи распилили деревянными пилами напополам за блуд с шурави. Потом была история про ночной бой, где свои стреляли по своим, а потом за этот бой полковник такой-то получил Красного Знамени.

Окружающие слушали с тяжёлыми лицами - было видно, что человек принял свою норму и готовится начать буянить. Так и вышло: через пару минут Вовку уже волокли куда-то вглубь коридора, потом - матюги и шум воды в ванной.

- Ты его того не надо, - попросил один из участников выпивона, утягивая с общей тарелки сохранившийся ломтик селёдки. - Он как бы... ну такая вот фигня в общем.

Я попросил разъяснений и получил их.

- Да всю службу на запасном аэродроме просидел, - объяснил несколько более адекватный товарищ, наливая себе чистенькой в грязное. - «Калаш» в руках держал раза три. У меня друг с того же аэродрома, рассказывал. Ну, курили там, самолётную жидкость из гидравлики пили...

Я замахал руками. Тему самолётной жидкости мне уже раскрывал другой приятель, служивший под Кубинкой. Это тоже была типичная тема для баек.

4

Байка - один из древнейших жанров. Байки травили у костра ещё в неолите. Травят их и сейчас. Тем не менее, эстетика байки до сих пор изучена мало - возможно, потому, что её считают жанром низким. А зря, потому что явление это любопытное и поучительное.

Байка - это небольшой рассказ от первого лица, несколько длиннее и чуть достовернее анекдота.

Как правило, байка основана на реальных событиях, но допустимо их комбинировать, а также использовать чужие рассказы, слухи, сплетни и в решающих моментах подключать собственную фантазию. События должны быть интересными - то есть страшными, смешными или удивительными. Страх, смех, удивление - три кита, на которых стоит байка.

В этом нет ничего особенно оригинального: вся мировая литература основана на том же самом. Но, в отличие от «чистых жанров», где трагическое, комическое и фантастическое обычно разделяются, байка позволяет неограниченно комбинировать первое, второе и третье. Смешное может в любой момент обернуться ужасным, ужасное - поразительным, и так далее. Более того, такие резкие переходы поощряются: главное - эффект.

Метасюжет байки - экстремальная ситуация и поведение людей в ней. Война - неистощимый источник баек. Годится также катастрофа, больница или хотя бы рыбалка. Чтобы попасть в экстрим, иной раз достаточно оказаться в тёплой компании, собирающейся справлять днюху. Байки «про пьяных», или «про дела с бабами» - обычное дело. Но лучше катят байки про дикие страны или про экстремальные профессии (например, «медицинские байки»). Бывают также байки на духовно-религиозные темы, о святых людях - или, наоборот, колдунах - и творимых ими чудесах и знамениях. В общем - «про ужасные опасности и страшные приключения».

Действие байки обычно происходит в декорациях, неизвестных и недоступных слушателю, но в которых рассказчик бывал. Оттого он и зовётся «бывалым».

«Бывалый» - это очень специфическая роль. Обычно она совмещает в себе позиции «знающего» (очевидца и эксперта) и «бывшего» (уже покинувшего строй, вышедшего на пенсию, выпавшего из обоймы, и так далее). Разумеется, находящиеся «в строю» тоже травят байки, но есть закономерность: чем дальше человек находился от эпицентра событий, тем охотнее он рассказывает травит байки на тему данных событий. Особенно же преуспевают в этом те, кто был, в общем-то, ни при делах, но крутился где-то неподалёку.

Однако бывалый может говорить и не от себя. Самый распространённый вариант - «мой лепший кореш мне рассказывал тако-о-ое». В таких случаях байка начинает, что называется, обрастать - новыми сюжетными ходами, деталями, подробностями. Часто несколько баек склеиваются вместе, чтобы получилось смешнее и занимательнее. Ну и, естественно, каждый рассказчик норовит что-нибудь преувеличить. Если в исходной байке рассказывается, как хилый мужик отбился от двух полупьяных придурков, плеснув им в рожи каустик, то через пару рук он уже отбивается от стаи гопников, брызгая им в рожи серной кислотой.

Понятно, что наилучшая обстановка для рассказывания баек - совместный выпивон. Байка устроена так, что в любой момент легко и непринуждённо переходит в тост или хотя бы в повод клюкнуть. Зачастую байка и рассказывается для того, чтобы рассказчику нОлили. «Плесните бывшему слону».

Иногда байки записывают. Есть даже литература, основанная на переработанных байках. Классический образец - «Приключения Барона Мюнхгаузена», написанная Распе по байкам реального барона. Кстати, основным местом действия мюнгхаузеновских баек была Россия - то есть место загадочное и дикое, в котором, по европейскому разумению, всякое может случиться.

5

Так вот. Судя по всему, Михалков экранизировал ФРОНТОВЫЕ БАЙКИ. Которые он, похоже, принял за чистую монету.

Откуда он их взял?

Ну, первые фронтовые байки он, скорее всего, слышал дома. От человека, который на фронте был, но не воевал. Я имею в виду его отца, Сергея Михалкова, военного корреспондента газеты «Сталинский сокол».

Тут нужно иметь в виду вот что. Люди с передовой не особенно охотно общаются с корреспондентами, разве что по прямому приказу командира - потому что видят в этом самом корреспонденте тыловую крысу особо противной породы, которая за их кровь получает усиленное питание, да и к тому же врёт напропалую в своих газетёнках. Поэтому корреспонденты в поисках информации обычно общаются с командным составом - у которого свой интерес - и всякими обозниками. То есть с людьми, которые сами питаются байками, иногда уже обросшими.

И ещё: слышать - не видеть, даже если ты говоришь с очевидцем. Очевидца всегда можно понять неправильно, особенно если он говорит невнятно. Например, кто-то рассказывал, что на немецких танках были красные полотнища с крестами. Имелось в виду, что башни танков укутывались такими тряпками, чтобы немецкие же лётчики не кидали на них бомбы. Но вот беда: фразу «полотнище на танке» можно понять по-разному, если своими глазами не видел и к тому же не понял, зачем это делается. Например, можно вообразить, что тряпку поднимали в виде знамени или хоругви. Немцы - они такие странные[1].

Ну а что могли ему рассказать фронтовики? «Всякие истории». Некоторые - понятно как отредактированные - он публиковал, но по большей части просто запоминал. И потом, уже после войны - рассказывал домочадцам. Как самую настоящую окопную правду. В которой был свято уверен - ведь он слышал это от свидетелей и очевидцев. Со всеми искажениями, которые внесла слабеющая память.

Кроме отцовских рассказов, Михалков выслушал какое-то количество баек ветеранов и их потомков. Не стоит забывать, что по понятным причинам это были в высшей степени искажённые рассказы, которые прошли через много уст, по ходу искажаясь до полной неузнаваемости.

При этом те же самые ветераны - особенно те, которые хотя бы видели передовую - искренне недоумевали и возмущались, увидев байки на экране. Потому что байки байками, но «было-то не так».

6

Отдельная тема - «антисоветская» и «антисталинская» тема у Михалкова.

То, что любые байки обязательно направлены против начальства - это понятно. Байки - это народное творчество[2], а народ просто обязан презирать начальство и приписывать ему всякие вредные свойства. Это не лишено оснований, потому что начальство и в самом деле всё время что-то делает против народа. Война, к примеру, вообще очень антинародное дело.

Про советское начальство можно говорить отдельно: любая власть жертвует людьми, но мало какая власть жертвует ими ради непонятных людям целей. Поэтому ожидание того, что советский начальник может извести тысячу-другую человечков чёрт знает зачем - в народе присутствовало (да и сейчас никуда не ушло, с чего бы). И, конечно, рассказы о бессмысленных зверствах начальства, его жадности и подлости - непременная черта любых советских баек.

Однако Михалков эту тему не понимает и не может понять. Поэтика ненависти к начальнику и барину от него крайне далека - он сам барин и всегда был барином. Он не может понять чувств, которые простой человек испытывает к жопоголовому вышестоящему упырю - а потому и не способен их воспроизвести достоверно. Всё, что Михалкову в этом смысле доступно - это именно что «профессиональная антисоветчина». Которая писалась не простыми людьми, а начальниками, проигравшими другим начальникам, но начальниками по масти и породе быть не переставшими. Разумеется, это совсем другая антисоветичина, сконцентрированная на главных обидчиках, прежде всего - Сталине, который хоть и не добил «старую гвардию», но сильно опустил. Желание «макнуть Сталина в торт» идёт именно отсюда.

Соединение этой темы - для Михалкова нутряной и кровной - с фронтовой клюквой дало совершенно безумную смесь. Потому что картинки из серии «народное горе» и картинки из серии «начальские обиды» напрямую не монтируются. Это несовместимые смысловые ряды, и замыкание их друг на друга порождает чудовищ.

* * *

В принципе, творческий метод Михалкова не столь уж нов, даже в кино. Например, тарантиновское «Криминальное чтиво» снято по схожей технологии - это сильно переработанные и огламуренные полицейские байки[3]. Другое дело, что Тарантино применял приём сознательно, отлично зная, с каким материалом он работает, и не пытаясь делать вид, что это правда жизни. Михалков же КУПИЛСЯ на «правду жизни» и попытался подать её с натужным пафосом, который к такому материалу совершенно неприложим.

Однако в искусстве, как и в науке, отрицательный результат тоже важен. Я уверен, что михалковское изделие, совершенно не пригодное и даже противопоказанное к просмотру публикой, окрылит и вдохновит грядущие молодые силы. Если они, конечно, будут знать, с чем имеют дело.

Им, грядущим, им, прекрасным, и посвящаю я эти сумбурные заметки.