Об итогах президентской кампании и намечающихся политических реформах мы говорим сегодня с Лидером Казахского национального конгресса Адилом Тойганбаевым.
- Адил, вот прошли президентские выборы: что принесли они стране? Что выиграла власть? Что выиграл народ?
- Государство выиграло в том, что был отчасти возмещен репутационный ущерб от попытки навязать обществу референдум, который перевел бы нас в лигу стран с откровенно авторитарными правилами, туземных режимов, которым отказано в праве на развитие. Пока же мы остаемся в лиге небезнадежных стран, где присутствуют правовые форматы и представления о ценностях, где строится "фасадная демократия", то есть реализуется в целом верный, но искусственно замедленный курс, с большими сомнениями в собственном народе и со значительной оглядкой на международных партнеров.
Это не идеальный вариант, но это лучше, чем могло бы быть.
Власть выиграла временной ресурс, на протяжении некоторого периода можно считать ситуацию контролируемой и стабильной, не отвлекаясь на частности.
Для президента выигрыш заключается в том, что он подтвердил свою роль как единственного центра власти. С точки зрения политических преимуществ, в результате интриги "выборы вместо референдума" он приобрел четко обозначенную дистанцию от своих подчиненных. Вся эта история подчеркнула, что он и его команда - далеко не одно и то же.
Народ выиграл все тот же временной ресурс - сейчас его не будут беспокоить с непонятными целями. Ведь фасадная демократия как драма - малоинтересна. Люди у нас сторонятся политики просто потому, что имеют дело с ее имитацией. Так что общество получило возможность полноценно заняться своими делами. По примеру власти, которая живет сама по себе.
- У нас, выходит, все пошло по стабильному сценарию? Нет революционной ситуации?
- У нас идеальная революционная ситуация для революции сверху. Если это станет сознательным выбором власти, то есть шанс миновать наиболее малоприятные углы любой революционной ситуации.
- Президент для того так долго шел к расширению своей власти, чтобы ей делиться?
- Президент у нас больше, чем власть. Он - монопольный центр распределения власти. И может перераспределять ее в пользу более сложных схем. Сложные схемы - побочный момент больших задач. Для рытья канав сойдут и элементарные системы управления третьего мира - бригада проплаченных громил, собака, кнут и свисток. Для реальной модернизации требуются интеллектуальные системы управления, тонкая наладка и профессионалы с личной заинтересованностью. Причем без этой личной заинтересованности не состоится большой проект. Для переходного момента достаточно, выражаясь реалиями бизнеса, нанять на проект менеджера. Но уже для полноценной реализации не обойтись от допэмиссии, от включения профессионалов в совет директоров. Это классический вариант авторитарной революции сверху, в двадцатом веке мы имеем ряд таких примеров.
- Например?
- Чили, Испания, Сингапур... У нас все может пойти еще лучше. Потому что есть сильный президент, но нет сильных авторитарных групп, перед которыми он имел бы политические обязательства.
Усиление парламента эффективнее потому, что избегаешь инвестирования в одну персону. В назначенного "наследника". Наш президент психологически не склонен к такому варианту. Он не преувеличивает свою веру в соратников. Так что перспективное усиление парламента отвечает его целям как модернизатора. Ведь расширение объема полномочий президента - это одна сторона медали. Вторая в том, что никто другой так не справится, никто не осилит такой масштаб, который под силу ему. Планка возможностей поднималась неоднократно и стоит слишком высоко, чтобы элиты рассуждали о другом президенте с назарбаевским масштабом полномочий. Так не будет, и он вложится в это первый - просто в целях сохранения всего, им построенного.
Так что я ожидаю интересных решений в отношении парламентских выборов. Сама логика ситуации такова, что власть сыграла на опережение. Получены определенные преимущества. Они необходимы только тогда, когда есть, для чего ими воспользоваться. Иначе вся комбинация была проведена зря.
- Есть ли минусы для власти, приобретенные на прошедших выборах?
- Прежде всего - это недоверие, вызванное их несвободным характером. У нас остаются советские выборы, на которых скорее празднуют, чем выбирают. С другой стороны, проблема с политическим ассортиментом. Начальники хотели более состязательной атмосферы и распорядились выделить альтернативным кандидатам больше времени на ТВ. Но это не сработает на выборах, где нет противников, а есть статисты. Ну, сделали статистам микрофоны погромче. Люди лишний раз услышали, что им просто нечего сказать.
С точки зрения тактики, минус один. Должно было быть меньше, совсем немного, процентов, чем на прошлых выборах. Это был бы примирительный нюанс. У нас же итоги выглядят опять по-стахановски. Или по-белорусски. Я уверен, здесь не обошлось без самодеятельности на местах. Совершенно излишней самодеятельности самодеятельности из мелких соображений самосохранения - организованной, но противоречащей назарбаевскому плану.
- Каким путем пойдет Назарбаев дальше, как он распорядится своей очередной победой?
- Политический процесс остается делом второстепенным, пока государство, его элиты не определились в главном. В цивилизационном выборе. Изначально избран был вариант не политического, не идеологического развития, а скорее модернизационного рывка в экономике. Дальше строится достаточно амбивалентое общество, нацеленное больше на экономические достижения, чем на идейные споры. Политика в таком обществе существует как принятый, но малозначащий элемент интерьера. Как тихая фоновая музыка в ресторане. В отношении религии - общественный консенсус о "чем-то хорошем", но без уточнений. Плюс сильная распорядительная роль государства, о миссии которого нет конкретного представления, но за которым закреплены самые ключевые функции.
Это не "тигры", не модернизационные проекты Юго-Восточной Азии. Это скорее то, как видела их наша власть.
Например, экономический рывок той же Кореи не был для нее главным. Он стал следствием модернизации культуры. Когда нация заново переоценила собственные приоритеты в открытом мире. Отказалась от роли периферийной сувенирной страны, от изоляционизма. Поставила на вестернизацию. Обновила свои знания о мире. Решилась на поиск национального ремесла - и в конечном счете выбрала свой путь. Нагляден пример других стран ЮВА, где культурная модернизация не проводилась. Они неслучайно остались на том же уровне экономического развития, на котором были в 1950-е, когда стартовали Япония, Корея, Сингапур. А Лаос или Мьянма поставили на изоляционизм, причем еще и с применением социалистического консерванта - он идеально консервирует нищету, отсталость и закрытость от мира.
Так что экономические реформы - это часть юго-восточного ноу-хау. В Казахстане о базовых человеческих технологиях долгое время рассуждали как о чем-то малоинтересном и вторичном. Это причина наших сегодняшних проблем, когда общество остается неспособным соответствовать собственному экономическому потенциалу.
Если идеи неспособна внедрять власть, их неизбежно будут внедрять экстремисты. Все попытки заболтать джиннов межнациональных конфликтов, религиозных крайностей удаются только в случаях с деликатными джиннами. Но всякий раз за такими приходят более дерзкие... Может, стоило иметь дело с первыми, респектабельными? Мы в девяностые отказались от острых идейных дискуссий о межнациональных отношениях - и получили теперь исключительно конфликтные формы таких дискуссий. Обсуждать уже никто не готов. То же и с религиозными проблемами - они оставались в зоне недостаточного внимания. И сегодня это уже ясно всем.
- Вы имеете в виду последние события, связанные с ношением паранджи, и президентское заявление по этому поводу?
- Я имею в виду два обстоятельства. Первое - стремительный рост распространения религиозных настроений в среде молодежи. Не таких, как у позднесоветских взрослых. У молодых очень требовательные подходы. Очень конкретные.
И второе - все это происходит автономно от государства, которое вначале проявляет некомпетентность, а потом - враждебность. Поняв, что утрачивает влияние на религиозную молодежь, оно начинает бросаться обвинениями в экстремизме.
Государство ставит на радикальные меры в духе Саркози. Но выглядит непоследовательно, не имея за собой французской антирелигиозной риторики. Беспомощно выглядит позиция про "истинную" и "навязанную" религию. Сделав неверный шаг, власть неизбежно работает на оппонентов.
- А в чем это проявляется?
- В том, что власть уходит от диалога. Потому что нет профессионального анализа ситуации. Это в восьмидесятые могла работать установка про "правильный" и "неправильный" ислам. Правильный - наш, советский, на самом деле культивирующий безграмотность. Почему? Потому что ислам - крайне политизированная религия, и советские имамы просто не могли практиковать его полноценную версию, пропагандировать настоящую мусульманскую картину мира. Они говорили не по делу, сами зачастую были плохо образованны. И все это прикрывалось рассказами про наш особенный ислам. "Особенный ислам" - это выдумка советской власти. Первое, что задействовано в подделке - религиозная необразованность. Дальше - спекуляции о том, что предки наши стали мусульманами недавно и не имеют такой глубокой религиозной культуры. Но все мусульмане приняли ислам от арабов и должны учиться у арабов, о чем есть соответствующие установки в исламском предании. А наши противопоставляют им стихийную мешанину из поверхностных, не усвоенных на должном уровне исламских установок, местных языческих обрядов и суеверий, помноженных на неуместную ксенофобию. "Местный" ислам - это нелепица, это "туземный ислам". Есть только один ислам, коранический. И тюрки приняли его, в конечном счете, от арабов. Как русские приняли православие от греков. Это исторический факт. Но тогда отчего же эти разговоры про традиционный и экстремистский ислам? Только оттого, что в "экстремистском" исламе прописаны совершенно другие отношения власти и общества, а власть к этому абсолютно неготова.
В век интернета это абсолютно не работает. В принципе, точка мнимого "экстремизма" возникает там, где открывается кружок арабского языка. Как только молодые люди начнут сами читать Коран и хадисы, они перестанут слушать "традиционных" авторитетов "традиционного" ислама. Так что конфликт здесь не между мирным и радикальным, а между образованным и безграмотным. Человек начинает читать Коран самостоятельно и понимает, что нет никакого "экстремистского, арабского" ислама. Есть только один - и он настоящий.
Неслучайно, как рассказывает московский муфтий Равиль Гайнутдин, цензура в одном из российских регионов запретила хадисы пророка Мухаммеда. Только дело не в излишней ретивости, цензура как раз-таки четко выполнила свои цензурные задачи. Просто хадисы и книжки из Саудовской Аравии, "навязывающей мусульманам экстремизм", тезисно совпали.
- Но если власть не готова воспринимать "настоящий" ислам, не означает ли это, что у нас нет исламской перспективы?
- Исламская перспектива есть, нет только "как бы исламской". Новое время, время без информационных препятствий, ставит многие вопросы по-новому. Египет, кстати, является в этом смысле глобальным примером. Революция выбросила из власти "как бы мусульманского" Мубарака, поставив вопрос предельно однозначно. Отныне говорить о мусульманском выборе имеет право только тот, кто живет по-мусульмански. Светские должны честно признать свою светскость.
- Как это выглядит в нашем случае?
- Наша элита преимущественно неспособна, да и не хочет жить по-мусульмански. Наша задача - оставить ее с этим наедине, не довести ситуацию до того, чтобы такое двуличие стало бы общенациональной проблемой. Пока мы от этого на значительной дистанции, у людей сейчас другие проблемы. Но если мы будем по-прежнему не называть проблему по имени, такой вопрос будет непременно поставлен.
Обществу нужна подлинная дискуссия о религиозном будущем Казахстана, и слово должно быть предоставлено и сторонникам, и оппонентам мусульманского вектора будущего.
- Председательство в ОИК поможет нам определиться?
- Определиться - нет. Сама ОИК в весьма малой степени определяется в своих действиях религиозными мотивами. Это не религиозная структура. Скорее межрегиональная ассоциация, оппонирующая западо-центричному миру. То, что Астана придает такое фундаментальное значение пустяковым обстоятельствам, вроде председательства в ОБСЕ или Исламской конференции, на самом деле - серьезный негативный симптом. Наша внешняя политика, наша геополитическая ответственность, наша миссия в регионе и задача в мире - не сформулированы, они словно оставлены «на потом». Пустышки востребованы там, где есть пустоты.
- На Ваш взгляд, что должно прийти на смену этим пустотам?
- Собственная ответственная роль. ОБСЕ не сделало из нас Францию, ОИК не сделает Эмираты. Другое дело, что и не надо. Казахская зона ответственности - это контроль над Центральной Азией, умиротворение региона между Европой, Россией, Китаем и Индией. Это огромный ареал, имеющий такой же огромный потенциал созидания. Сегодня здесь доминирует разобщение и вражда. Казахстан состоится в таком интегральном процессе - вплоть до статуса постоянного члена Совета безопасности ООН. Я убежден, именно так мы должны обозначить нашу задачу.
При этом для ее решения мало «экспорта стабильности», хотя и такая доктрина должна быть синтезирована. Но стократ важнее - «импорт смыслов».
- Возвращаясь к выборам - как можно соотнести их результаты и задачи роста, стоящие перед Казахстаном?
- Вопрос в том, что в период нового президентского срока необходимо если не решить, то хотя бы обозначить цивилизационный вектор нашего развития. Упрощенно говоря: для чего Казахстан? Если политик не имеет ответа и даже не задает себе этот вопрос, он неспособен решать задачи роста ни на одном из участков. Даже сугубо экономических. С этого вопроса начинается Национальная идеология.
Конкретно же нам необходимо определиться со следующими позициями.
Формирование гражданской казахской нации. Не «титульной», а именно гражданской. Казахстан из постсоветского полигона экспериментов, в том числе диаспорных, должен стать суверенным во всех смыслах государством. Включая жесткую позицию по всем национальным точкам нестабильности, имеющим криминальную перспективу.
Определение в региональном лидерстве.
Определение в мире. Очень кстати поднят вопрос об алфавите - нация должна определиться со своим произношением, с тем, как выглядит ее язык. Понятно, что это не лингвистический, и даже не политический вопрос. Скорее исторический. И он не ограничен латиницей и кириллицей. Есть органичные в этом выборе арабская графика и тюркское руническое письмо.
На деле так и выглядит. Латиница - выбор в пользу вестернизации. Арабская графика - исламизации. Руны - архаизации, но яркой по культурному потенциалу, ведь радикальное возрождение языков всегда дает примеры оживающих мифов.
Кириллица стоит здесь на стороне деградации, ведь единственная ее сильная сторона только в том, что она уже есть. Когда в поддержку культурного явления говорит инерция, то это свидетельство того, что больше в эту поддержку ничего не говорит.
- В целом, по вашему ощущению, выборы пошли нам на пользу? Станет ли лучше в Казахстане, что изменилось?
- Стало яснее. Политическая тема, прямо скажем, не находит теплого отклика в сердцах казахстанцев, власть вынуждена искусственно завышать ее значимость. Нас все время заставляют обращать на политику непропорциональное ее важности внимание. То, что сегодня эта тема снята и не будет отвлекать нас от действительно масштабных свершений - уже хорошо.
Беседовал Бигельды ГАБДУЛЛИН
Опубликовано в сокращении
в газете «Central Asia Monitor», 07.04.2011г.
Источник: http://toiganbayev.kz/index.php?newsid=208
