Чем дольше продолжается агония Японии, тем больше зарубежные комментаторы удивляются дисциплинированному и организованному поведению жертв одной из величайших природных катастроф нашего времени. Бездомные японцы терпеливо стоят в очередях за едой и водой. Без жалоб ютятся в тесных убежищах. Не мародерствуют. Так почему же последствия катастрофы в Японии так сильно отличаются от последствий стихийных бедствий на Гаити, в Чили или Новом Орлеане?
Эксперт за экспертом, каждый специалист по Японии отвечает одним и тем же обязательным словом: культура. Но это не объяснение. Эти эксперты не объясняют поведение японцев, они всего-лишь описывают его: японцы — коллективисты, вежливые, честные, мужественные, заботящиеся о сохранении лица и т. д. Все это мы уже знаем. Объясните нам, пожалуйста, почему они такие.
В результате бесконечного повторения слова «культура», уже почти ставшего мантрой, возникает впечатление, что культура падает с неба или приносится ветром из ниоткуда, что счастливчики японцы заполучили хорошую культуру, а жители Гаити — плохую. Это также предполагает, что совокупности поведенческих реакций являются относительными вещами и что любая группа может заимствовать для себя любой стиль поведения. Если бы гаитянцы пожили в Японии на протяжении нескольких поколений, то и они стали бы вести себя как японцы.
Но обычные люди знают лучше. Когда Эд Вест из лондонской «Дэйли Телеграф» опубликовал короткую статью, задающуюся вопросом почему же японцы не мародерствуют, то он в первые же три дня получил около 4 тысяч комментариев, и лишь малая часть из них апеллировал к культуре (количество комментариев уже уменьшается по мере того, как «Дэйли Телеграф» удаляет неугодные посты). Комментаторы в общем предоставляли два объяснения: 1) особенности японской генетики, 2) преимущества [этнической] гомогенности.
Несколько дней назад я отметил на своем сайте «Американский Ренессанс», что главное, что сдерживает японцев от мародерства, это то, что они не негры. Однако, то был слишком лаконичный ответ на вопрос, заслуживающий гораздо более детального рассмотрения. Я определенно поддерживаю читателей «Телеграфа», объясняющих позитивные наблюдения генетикой и этнической однородностью; тем не менее, и эксперты, рассуждающие о «культуре», тоже могут быть в чем-то правы. Можно представить, что и другие народы могут приобретать свойства, сегодня помогающие японцам справиться с кризисом. Давайте рассмотрим гены, этническую однородность и культуру по порядку.
Ключевым генетически-обусловленным фактором, обеспечивающим примерное поведение японцев, является интеллект. Либералы предпочитают провозглашать, что если бы даже такая вещь как интеллект существовала , то она не имела бы моральной ценности, и что люди с низким интеллектом настолько же «хороши», как и умные люди. Но, как показал Майкл Левин («Почему важна раса» New Century Books, 2005) и другие, это не правда. Высокий интеллект неизменно ассоциируется с высокой законопослушностью. Эксперты по преступности, такие как Джэймс Вильсон, отмечают, что уже давно известно, что преступники обчно обладают IQ ниже среднего. Несмотря на впечатления, которые мы получаем от судебных процессов по делам крупных финансовых мошенников и аферистов, замешанных в построении финансовых пирамид, субнормальный IQ является нормой даже для «беловоротничковых» преступлений, таких как мошенничество и подлоги.
Низкий интеллект связан с ограниченной способностью к состраданию и с нежеланием жертвовать сегодняшним днем для пользы дня завтрашнего. Эти свойства являются центральными для ментальности «разбить и схватить», присущей как обычным уголовникам, так и мародерам в периоды после катастроф (впрочем, зачастую это одни и те же люди). Общества с высоким IQ — а средний IQ Японии, оцениваемый в 103-105, ставит ее на самую вершину мировой лиги (Ричард Линн, «Расовые различия в интеллекте», 2006) — обычно отличаются низкой преступностью. Такие общества остаются верны себе, даже когда силы порядка оказываются парализованы стихийным бедствием.
Кроме среднего IQ, разные национальные группы могут быть описаны характерными «усредненными личностными профилями». Хотя личность и изучалась психологией не так интенсивно, как интеллект, тем не менее известно, что и другие свойства личности вносят изрядный вклад в межгрупповые различия. В «Колоколообразной кривой», Ричард Хернстейн и Чарльз Мюррэй обнаруживали существенные межгрупповые различия в уровне преступности, незаконорожденности, бедности и профессиональных успехов даже после контроля по IQ. Например, негр с IQ 115 имеет большие шансы оказаться за решеткой или заиметь незаконорожденного ребенка, чем белый с таким же IQ. В свою очередь, белый имеет большие шансы оказаться в аналогичных передрягах, чем выходец из [Северо-Восточной] Азии с таким же интеллектом. Очевидно, что IQ объясняет многое, но не все.
Ричард Линн обнаружил устойчивые межрасовые различия в распределении психопатического типа личности, измеряемого стандартными тестами. Например, американские оценки по шкале Психопатии теста MMPI образуют устойчивый паттерн: наибольшие значения у негров, пониже у американских индейцев, средние значения у белых, и наименьшие баллы у японцев и китайцев [RaceandPsychopathicPersonality, AmericanRenaissance, July 2002]. Таким образом, японцы обладают чрезвычайно удачной комбинацией генетически-обусловленных свойств: высоким средним интеллектом в сочетании с низкой частотой личностных качеств, ассоциируемых с преступностью.
Что же касается этнической однородности, то комментарии к той статье в «Телеграфе» о мародерстве демонстрируют, что обычных людей не вводит в заблуждение модная чепуха об «этническом многообразии как сильной стороне нации». И в этом их снова не подводит интуиция. В бесспорно наиболее полном исследовании по этому вопросу, финский профессор Тату Ванханен обнаружил корреляции между степенью неоднородности популяции и уровнем межфракционного насилия, варьирующие в пределах от 0.6 до 0.9 (Tatu Vanhanen, EthnicConflictsExplainedbyEthnicNepotism
, JAI Press, 1999). Смешанные общества, такие как Ливан, Судан и бывшая Югославия отличаются хронической напряженностью, тогда как однородные общества, такие как Исландия, Япония и Корея в этом плане благополучны.
Время от времени появляются соображения (отнюдь не только от авторов VDARE.com), что это правило применимо и к Соединенным Штатам. Так, Роберто Суро из «Латиноамериканского Траста Пью» отметил, что роль латиноамериканцев в массовых беспорядках в Лос-Анжелесе в 1992 году, после вынесения вердикта по делу избиения [полицейскими оказавшего яростное сопротивление задержанию рецидивиста-уголовника негра] Родни Кинга была отнюдь не меньшей, чем вклад негров. Но почему? «Для большинства латиноамериканцев здесь, [в США], это до сих пор чужая земля, принадлежащая не им» [Roberto Suro, StrangersAmongUs: HowLatinoImmigrationisTransformingAmerica (New York: Alfred A. Knopf, 1998), p. 225]. В мультикультурном обществе, часть людей неизбежно ощущает себя посторонними — и ведет себя соответствующим образом.
Независимо от того, кому принадлежит страна, люди больше доверяют и симпатизируют тем, кто похож на них, а не наоборот. В московской подземке, русские нищие получают больше денег от русских прохожих, а выходцы из Центральной Азии — от своих соотечественников. Во Флориде, пожилые белые с неохотой платят налоги на содержание школ, в которых в основном обучаются дети негров и латиноамериканцев, тогда как в Мэйне, Вермонте и Западной Вирджинии белые старших возрастов вполне счастливы платить за обучение людей, которые расово и часто буквально являются их собственными внуками. [Eduardo Porter, The Divisions That Tighten the Purse Strings, New York Times, April 29, 2007.] Подобные проявления расовой солидарности настолько хорошо исследованы, что у них даже появилось название «флоридский эффект».
«Этническое многообразие» является источником конфликта и напряженности, а отнюдь не силы, и японцам это известно. Благодаря крайне ограниченной иммиграции, Япония представляет собой одну из наиболее однородных наций на планете. Народ Японии знает, что страна принадлежит всем им и они относятся к ней и друг к другу соответствующим образом. Если бы Япония приняла хотя бы малую толику желающих попасть в нее иракцев и пакистанцев, мы бы не лицезрели столь повсеместную народную выдержку и самоконтроль после катастрофы.
Конечно, не стоит забывать, что даже благонравные японцы могут потерять над собой власть перед лицом «этнического многообразия». После того, как великое землятрясение в Канто в 1923 убило более 100,000 человек, среди японцев распространились слухи, что местные корейцы занимаются мародерством и поджогами. Японцы полагали корейцев расходным колониальным материалом; и в результате последовавших погромов погибло примерно 6 тысяч корейцев.
Точно так же, во время Второй Мировой войны, японцы жестоко обращались с военнопленными и гражданскими лицами на оккупированных территориях. Как бы националисты ни старались преуменьшить масштаб жестокостей, японское правительство сегодня признает, что Императорская армия неразборчиво грабила и тысячами уничтожала людей во время «Нанкинской резни».
Но именно конфронтации с чужими во времена кризисов и провоцировали проявление наихудших, убийственных черт в японцах. В случае с военнопленными и гражданскими на покоренных территориях, те были низшими чужаками в глазах японцев. Те же, кто выжил после нынешнего землетрясения сегодня — это люди своего народа. И они обращаются друг с другом вежливо и с уважением.
Так когда влияние культуры начинает перевешивать влияние наследственности и популяционной гомогенности? Сложно сказать. Если бы у нас были в наличии однородные японские популяции, живущие вдали от Японии достаточно долго, чтобы потерять многие из тех культурных качеств, которые мы называем «японскими», то мы смогли бы провести полезные сравнения на предмет уровня преступности и социальной солидарности.
Можно рассмотреть одну такую популяцию: американских японцев, знаменитых своей законопослушностью, высокой академической успешностью, низкими уровнями незаконорожденности и пр. даже после проживания в Америке на протяжении многих десятков лет. Хотя они живут в Америке, где определенные груп&#
