История как таковая всегда занимает особо важное место в самоидентификации любого народа. У любого народа есть история – вне зависимости от того, насколько глубоки корни этой истории в каждом отдельном случае, насколько "стар" или "молод" тот или иной народ с исторической точки зрения. Без истории не бывает народа, сам по себе народ (будь то этнос или нация) не создается. Для возникновения, а затем и продолжения существования того или иного народа помимо прочего нужны мифы, что опять-таки связано с историей – точнее, с восприятием народа самого себя и внешнего мира через свое прошлое, то есть историю. Этим мы обозначили историю как народную мифологию или даже мифотворчество, а не как научную дисциплину. Конечно, история это еще и наука, хотя отчасти за историей не признается научность ввиду того, что ее еще называют "патриотической наукой". Однако в принципе любая научная дисциплина становится "патриотической", когда стоит на службе у государства, да и так оно должно быть. Разве физика – непатриотична? Разумеется – нет, если например учесть проделанный учеными-физиками труд по созданию ядерного или иного оружия массового поражения для конкретного государства. Но в то же время физика служит не только и даже не столько интересам одного народа и одного государства, но и всему человечеству; мы все, вне зависимости от того, какую страну представляем, можем по мере наших личных материальных возможностей пользоваться плодами как достижений физики, так и всех других наук, включая гуманитарные науки. То же самое можно сказать и об истории: история не может быть предвзятой и называться наукой, она должна служить как отдельным народам и государствам, так и всему человечеству, принося пользу всем.
Но именно здесь возникает проблема: история как мифотворчество порой используется в качестве политического оружия. В отличие от оружия в физическом смысле история как политическое оружие не имеет конкретной субстанции, которую можно применить по определению в любой ситуации по одной и той же схеме. Чтобы было понятно: физическое оружие используется либо для устрашения и сдерживания потенциального противника, либо для нападения на него. В этом случае заранее известно, что то или иное оружие должно принести физические разрушения противнику и нанести ему максимальный убыток. В случае же политического оружия (истории) мы в принципе имеем дело с пропагандой, борьбой за "умы" и настроения как в пределах двух противоборствующих сторон, так и в мировом масштабе для склонения общественного мнения в чью-либо пользу. История как политическое оружие призвано легитимировать те или иные притязания того или иного субъекта международной политики. Особо подчеркиваю слово "легитимировать". Посредством истории часто пытаются обосновать определенные территориальные или иные претензии к другой стороне, оправдать собственные притязания и поведение. А это особенно характерно для постсоветского пространства, из облаков порой показательного советского интернационализма окунувшегося в националистическую бездну.
Международное право было придумано как сдерживающий механизм такому историзму (это тоже важный термин – замкнуться в истории и апеллировать к ней при любых обстоятельствах, воспринимать мир исключительно через призму истории, зачастую искаженной), но оно часто игнорируется, трактуется произвольно, да и не предусматривает решение каждой конкретной ситуации. Это известная проблема Международного права и на этом мы не будем останавливаться. Мы обозначим лишь, что часто история приходит в конфликт с совеременным Международным правом. А сама история как политическое оружие естественным образом связана с конфликтами и играет важную роль в богатых такими конфликтами постсоветском пространстве.
Вспомним коротко период заката СССР, когда в советской прессе была разрешена свобода слова. Накопившийся в советском обществе за долгое время националистический заряд выплеснулся на газетную бумагу и голубой экран – было множество статей и выступлений представителей "передовой интеллигенции" тех или иных советских народов и народностей, в националистическом духе направленном против какого-либо другого народа (соседнего, проживающего внутри той или иной республики, русского как "имперского" и т. д.). Я бы мог привести множество таких примеров. В Грузии, например, националистический дискурс ставил своей целью "прояснение" вопроса, когда же "пришлые" осетины и северокавказские адыгейские народности, называющиеся "апсуа", заняли грузинские земли и стали пользоваться гостеприимством грузин. В свою очередь, абхазская и осетинская интеллигенция тоже не оставалaсь в долгу, проклиная "многовековой гнет" Грузии в отношении "их" народов, "всегда верно служивших России"... Продолжать об этом наверное, не стоит, но очень важно учесть, что "передовая" националистическая советская интеллигенция бесконечной эксплуатацией именно исторической тематики повлияла на общественное мнение самым негативным образом, настраивая друг против друга целые народы. Вполне допускаю, что проявленный интеллигенцией националистический историзм на самом деле был социальным заказом "широких масс", охваченных националистическими чувствами и ищущих выражение этим чувствам в словах, что и выполнила интеллигенция, кодифицировав настроения масс, однако в любом случае место имело вовсе не неконфликтное прочтение истории. А это непростительно для представителя интеллигенции. Иногда, а порой чаще, представителю интеллектуальной элиты народа надо идти против течения, если это на пользу общему делy мира.
Исходя из всего сказанного выше мы можем констатировать, что история есть:
а) объективная наука, призванная служить на благо всех субъектов Международной политики (то есть всего человечества), при этом не забывая, что история как наука не просто учёт фактов из прошлого, их хронологическое представление, нахождение и классификация архивных документов и даже не установление событий, имевших место – в таком случае история была бы частью криминалистики. Но реально история – часть политических наук, пусть и политология как дисциплина возникла несравнимо позже, чем историческая наука и тем более, термин "история". Историк обязан с помощью научных методов сделать анализ тех или иных событий прошлого и обобщить их, дав им объяснение, добиваясь научных выводов для настоящего и будущего;
б) отношение народа к внешнему миру и самому себе, восприятие окружающего его мира, "коллективные знания" и "коллективная память". В этом случае история вмещает в себе народную мифологию. Но мифология не должна пониматься как небылица, как исключительно ложные представления о чем-то. Философы-культурологи (вроде Курта Хюбнера) отличают друг от друга миф и ложный миф, говоря об "истине мифа". Эта тема требует очень трепетного отношения особенно в случае стран и народов постсоветского пространства. В отличие от Западной Европы тут явно доминирует мифологизированное восприятие себя народами, а не демифологизированное. Это одновременно и хорошо и плохо в контексте конфликтов и мира, так как мифологизированное мировоззрение по моему убеждению сохраняет народы как единый живой и, главное, мыслящий организм, а не лишь как абстрактное сборище индивидуализированных "граждан", которых реально никто ни о чем не спрашивает в условиях "демократии"; но с другой стороны от мифологизированного мировоззрения один шаг до конфликтного национализма (этого страшного продукта секуляризованного западного мира, берущего свое идейное начало в "Просвещении").
Это весьма обширная проблема и требует серьезного изучения особенно применительно к постсоветскому пространству. Мы же вернемся к возможности неконфликтного прочтения истории с учетом необходимости преодоления конфликтов и создания атмосферы добрососедства на постсоветском пространстве. Исходя из своей более узкой специализации по русско-грузинским отношениям, чуть подробнее остановлюсь на тему восприятия совместной истории грузинами и русскими (россиянами).
Отношения между Россией и Грузией как странами, государствами, также как и между двумя народами – особый феномен. Тут слишком много парадоксального и эмоционального, не всегда поддающегося рациональному объяснению. Поэтому о русско-грузинских отношениях можно рассуждать очень много, практически бесконечно и в совершенно разных контекстах. Неудивительно, что в таких отношениях не всё может быть гладко, есть много проблем, но есть и много очень позитивного (более того, уверен – гораздо больше позитивного, чем негативного). Отношения между грузинами и русскими я бы обозначил одним немецким словом Hassliebe, состоящим из двух слов – Hass (ненависть) и Liebe (любовь). Это удивительное слово, на мой взгляд, наиболее красноречиво характеризует наши отношения: к сожалению, в них есть и ненависть, и вражда, но повторюсь – любви и уважения в нашей совместной истории, да и в сегодняшних условиях (как ни странно) – куда больше.
К наиболее часто мусируемым вопросам из прошлого двухсторонних отношений, вызывающих как раз конфликтное прочтение истории, относятся обстоятельства, связанные с присоединением Грузии к Российской Империи в 1801 – 1810 годах и к советской России в 1921-ом году. К сожалению, дело зачастую имеем со стереотипными оценками с обеих сторон, а стереотипное мышление в рамках истории и есть её конфликтное прочтение. Так, с грузинской стороны доминируют оценки, что Российская империя аннексировала Грузию обманом, растоптала её суверенитет, тем более болезненно воспринимается советизация Грузии и ее присоединение к Советской России. В такой оценке формируется стереотип России как наиболее вероломного врага Грузии, априори не могущей уважать суверенитет грузинского народа. Конечно, при этом не учитывается, что присоединение Грузии к Российской Империи в начале 19-ого века быть может и действительно было отнюдь не безукоризненным в смысле тогдашних международных норм (а уж тем более в смысле современного международного права), но определяющим политику выдающихся грузинских царей Соломона I на западе страны и Ираклия II – на востоке (именно эти цари наиболее хорошо знали чаяния народа и достойно представляли его интересы) на протяжении второй половины 18-ого века был фактор православного христианства, стремление спасти христианство в Грузии (а не трон Багратионов!) и тем самым грузинский народ. Этот дух политики выдающихся грузинских царей (достойных потомков предыдущего поколения грузинских Багратидов) важнее "буквы" закона, деталей и даже тех негативных последствий вхождения Грузии в состав Империи, которые имели место (например, упразднение автокефалии Грузинской Православной Церкви в 1812-ом году) наряду с позитивными. Главное дело – грузины спаслись как христианский народ именно в составе России. Что же касается 1921-ого года, в современной Грузии зачастую преувеличивают реальную цену эфемерной независимости меньшевистской Грузинской республики, которая и не собиралась объявлять эту самую независимость, если бы не бесповоротный развал царской империи.
Но а с российской стороны тоже наблюдаются стереотипы: со школьного возраста российских детей учат, что Российская Империя спасла грузинский народ, присоединив их страну на добровольной основе. Но учащимся так и не разъясняют, что присоединяя Грузию и тем самым спасая ее народ от нападений со стороны ее многовековых сильных противников, российские правители преследовали стратегические интересы Империи. Вестернизированные, увлекающиеся масонством циничные элиты тогдашней России вовсе не были представителями гуманитарной организации, призванной спасать кого-либо, а великого государства с серьезными геостратегическими намерениями. Ну а 1921-ый год в последнее время тоже трактуется по-своему: оказывается, если бы не грузины как Сталин, Орджоникидзе и другие, Советская Россия и не собиралась вводить Красную армию в Тифлис. Но в это трудно поверить хотя бы потому, что среди закавказцев ни у азербайджанцев, ни у армян не было таких видных большевиков в Москве, как Сталин и Орджоникидзе, тем не менее и Азербайджан, и Армения еще раньше, чем Грузия, стали советскими – с помощью Красной армии...
Можно привести еще много подобных примеров, помимо этого хотелось бы обсудить такие острые проблемы, как попытка стереть следы грузинской истории в Южной Осетии посредством переименования древних грузинских топонимов, преподавание в российских школах истории "по Солженицыну", которого уличали не только в национализме, но и прямой лжи из диссидентской-же среды (см. известное письмо Льва Копелева Солженицыну), провокационные попытки грузинских властей исказить и инструментализировать историю освоения Россией Северного Кавказа, периодически заявляя о неком "геноциде черкесского народа" и многое другое. Hо постараюсь подытожить эту статью. По моему мнению, с тем, чтобы избежать нагнетания политических отношений, углубления кризисов и так далее посредством истории, политикам следует избегать рассуждений на исторические темы, и акцентировать лишь позитивные моменты, которые найдутся всегда, тем более в случае с русско-грузинскими отношениями, в которых позитивы доминируют однозначно; в учебниках надо также акцентировать позитивы, что не означает лишить учащихся критического мышления и закрыть доступ к исторической правде. Надо сказать всё, но главное – преподать это "всё" в духе мира и взаимопонимания (на то и институт преподавателя, имеющий огромное значение); в науке же, конечно, нужно исследовать любые даже самые острые вопросы, от “А” до “Я” (при этом не забывая, что порой и наука не в силах докопаться до истины, в том числе и история, как например ни одна наука не в силах точно сказать, как возникла вселенная или же существует-ли жизнь где-нибудь в галактике Андромеды), но и в научных дискуссиях нужно сохранять такт и не допустить их превращения в пропагандистскую войну. Очень позитивным примером такой позитивной дискуссии, не лишенной вызывающих формулировок (и тем самым популяризировавшим этот обмен мнениями) считаю серию полемических статей между очень интересным российским политологом Андреем Епифанцевым с одной стороны и с представителями Института Евразии в лице моего коллеги Георгия Векуа и лично моем лице – с другой. Андpей Епифанцев пошел на риск и поставил вопрос: "предатели-ли грузины?", на что очень многие грузинские оппоненты просто взорвались бы. Но я очень благодарен коллеге Епифанцеву за то, что он сам указал мне на свою статью и тем самым инициировал содержательную дискуссию, которая имела очень большой резонанс читателей на интернет-сайтах.
Сегодня в Грузии постепенно учатся неконфликтно читать историю в отношении наших давних соседей по региону – Ирана и Турции. Например, в отношении Ирана мы уже знаем, что это была не только империя со своими экспансионистскими стремлениями как и у любой другой империи, а великая культура и цивилизация, серьезно повлиявшая на формирование грузинского языка и культуры. В отношениях с Турцией тоже можно найти позитивы. Тем более невозможно обойти позитивы в совместной истории с Россией. Я уверен, что эти времена настанут быстрее, чем думают многие, за сегодняшними тяжелыми временами последует потепление и всеобъемлющее урегулирование.
