Николя Саркози добился политической победы ценой колоссальных политических и морально-психологических издержек и потери политической популярности — новый закон о пенсионном обеспечении прошел через парламент, был адаптирован согласительной комиссией и поддержан саркозистским большинством в Сенате. Пенсионный возраст во Франции в период до 2018 года будет увеличен с 60 до 62 лет. Возраст получения полной пенсии установлен в 65 лет с перспективой последующего повышения до 67 лет. За сухими цифрами скрывается масштабный социально-политический конфликт, способный потрясти сами основы бытия французского общества. Ибо своими реформами вдохновленный идеями американских «неоконов» президент Франции намерен ни много ни мало изменить менталитет и сам уклад жизни французов, побуждая их больше работать и меньше времени уделять досугу и развлечениям.
Противники Саркози — социалисты, коммунисты и профсоюзы, но прежде всего — та самая французская улица, которая заявила о себе в период президентских выборов 2002 и массовых волнений 2006 года — проиграли, по их собственному признанию, сражение, но не войну.
Социалисты, поддерживающие их «зеленые» и часть «центристов», а также различные леворадикальные группы обвинили Саркози в разрушении солидарности, механизмов социального государства и покушении на «французские ценности» и сам «образ жизни». В итоге президент страны, рейтинг которого опустился до отметки в 30 процентов, постепенно превратился для своих противников из «правого, не любящего Францию» в политического монстра и объект жгучей ненависти. Однако суть французских проблем заключается не в личности Саркози и не в его политическом стиле (вызывающе помпезном и чуждом демократических традиций), а в нерешенности масштабных проблем, накопившихся в течении последних десятилетий.
В действительности Франция столкнулась с традиционной для многих развитых стран «демографической ловушкой», когда в стареющем обществе количество работников становится меньше, чем необходимо для обеспечения на прежнем уровне получателей пенсий. Все это усугубляется завышенной (даже по меркам развитых стран) долей публичных расходов, устаревшей структурой экономики и многочисленными эффектами глобального кризиса.
По мнению группы экспертов во главе со знаменитым Жаком Аттали, Франция все еще остается обществом привилегий, а публичные расходы в ней выше, чем в любой другой из развитых стран. Французская система образования, по заключению тех же экспертов, давно понизила свое качество и перестала быть эталонной в мировом масштабе. Вследствие указанных причин, по мнению Аттали и его коллег, французское общество утратило необходимую для современных условий социальную динамику, а годовые темпы экономического роста упали за последние 40 лет с 5 до 1,7 %. Средний француз, производя в час все еще на 5 % больше, чем средний американец, в течение своей активной жизни в конечном производит на 35 % меньше. Будучи ограниченным в своей разнообразными корпоративными перегородками, патронажно-клиентарными отношениями и бюрократическими механизмами, рядовой француз явно не склонен к инновациям и мобильности, что приводит к упадку все основные сферы жизни Франции
В подобной ситуации выбор решений ограничен — либо резать «социальный пакет», последовательно меняя структуру занятости (и шире — структуру производительных сил), либо оставить все как есть, отказавшись от модернизации экономики и согласившись на последовательное снижение конкурентоспособности страны и ее «сползание» до уровня Португалии и Греции. Ибо за конкурентоспособность и процветание в современном мире надо платить. А с учетом современных вызовов и «глобальной экономической неопределенности» эта плата существенно возрастает.
Замечательнее всех в этой ситуации выступили сенаторы-коммунисты, предложившие вместо изменения условий пенсионного обеспечения увеличить налоги на капитал (и убить в итоге саму возможность притока инвестиций и модернизации экономики страны).
Продемонстрировав наличие политической воли, Саркози выиграл сражение, но далеко не войну. Левая, популистская, уличная Франция продолжает свое сопротивление его реформам. Положение усугубляется экономическим кризисом, административно-бюрократическим стилем правления самого Саркози, многолетним отчуждением друг от друга французских общества и государства, и главное — необходимостью одновременно решать целый комплекс проблем в условиях, когда власть не может наладить публичный диалог и опереться на устойчивое «прореформистское большинство».
Саркози пытается реализовать в левой Франции проект в духе «правого модерна» — когда главным проводником реформ является государство, выступающее в союзе с крупным национальным капиталом.
Саркози и его единомышленник премьер-министр Фийон также намерены модернизировать систему государственного управления, безопасности, образования, социального обеспечения. Отдельные меры, уже принятых правительством Фийона, вполне выдержаны в «неоконсервативном» духе и означают фактический конец существующей модели «французского социализма». Среди них — либерализация системы распределения, дерегулирование экономической деятельности муниципалитетов, перевод на «рыночные рельсы» системы образования (законодательство об университетской автономии, фактически лишающее университеты финансовой опеки государства, а их преподавателей — статуса государственных служащих), запланированное сокращение публичных расходов.
В то же время модернизационный проект Саркози, повторяя ряд существенных черт модернистского проекта де Голля, столкнулся с сопротивлением постмодернистской среды, под социальными лозунгами защищающей свое «священное» право иметь все блага от государства, не прилагая при этом сколько-нибудь усилий. От государства, в отношении которого новые «субпассионарии» («внутренний пролетариат» в терминологии историософии Арнольда Тойнби) отстаивают свое «священное» право на восстание против собственного государства — что и было наглядно продемонстрировано в течение нескольких последних недель (своеобразный «конформизм наоборот», который по сути ничем не лучше ставшего легендарным «советского конформизма»). «Внутренний пролетариат», которому, как выясняется, не нужны ни национальная идентичность, ни историческая память, ни экономическое развитие как предпосылка будущего процветания страны. Тот самый «внутренний пролетариат», который, как показали массовые волнения в пригородах Парижа в 2006 году, в своем безудержном бунте против государства готов объединиться с «внешним пролетариатом» — выходцами из бывших французских колоний, процесс интеграции которых во французское общество «успешно» зашел в тупик на рубеже веков.
Так или иначе, президент Саркози оказался честнее многих своих предшественников на посту президента, не решившихся пожертвовать рейтингом ради проведения крайне непопулярных, но столь необходимых стране реформ. В отличие от «политического эстета и гурмана» Жака Ширака, который, боясь гнева «улицы» и тщательно оберегая свое политическое реноме, фактически отказал в поддержке экс-премьеру Жан-Пьеру Раффарену, пытавшемуся в первой половине 2000-х годов реализовать «пакет» реформ, по смыслу и содержанию весьма напоминающих современные реформы Саркози-Фийона.
Президент Саркози (при всей его личной непопулярности и нехаризматичности) прав, ибо страна, имевшая столь высокие налоги и социальные расходы, не может рассчитывать на экономический рост и статус «мировой державы» и одного из лидеров Европейского Союза.
Прав Саркози и в том, что страна, лишенная адекватной мотивации к труду, неспособна быть конкурентоспособной в изменчивых условиях ХХ1 века.
Глава французского государства прав, когда утверждает, что страна, не желающая модернизировать систему образования, обречена на потерю своего статуса «мировой культурной державы».
Президент и премьер правы в том отношении, что Франции категорически необходимо менять структуру занятости и структуру производительных сил, которые уже сегодня не отвечают потребностям долгосрочного развития страны.
Но главное — они совершенно справедливо напомнили взбудораженному реформами французскому обществу том, что за модернизацию надо платить — как надо платить и за будущее своих детей.
В то время как современные французские левые (в отличие от экс-президента Франсуа Миттерана, действительно имевшего первоначально масштабную программу реформ), давно являющиеся заложниками многоголосой «улицы», очевидно не способны предложить обществу собственный проект политической и экономической модернизации.
Однако Саркози явно проигрывает борьбу за общественное мнение, а его робкие попытки консолидировать в противовес леворадикалам и популистам условное «консервативное ядро» общества терпят неудачу. Свидетельство чему — снизившийся рейтинг и катастрофические для «правых» итоги последних региональных выборов, где они уступили левой оппозиции в 23 департаментах из 26.
Однако что будет означать для Франции неудача реформ Саркози? Прогнозы экспертов довольно мрачны. Принятое французским парламентом после долгих «политбоев» решение об увеличении возраста выхода на пенсию, которое привело, по сути, к общенациональной забастовке, способно вызвать значительное падение национального продукта, снижение суверенного кредитного рейтинга и множество других, вплоть до отставки Саркози, которые только обострят финансовые проблемы этой страны.
Для России же дискуссия о путях преобразования страны, увы, неактуальна, — ибо вместо «боев за модернизацию» она имеет поступательное торжество минималистского бюрократического государства, блокирующего саму возможность модернизации как таковой. Ибо государственная бюрократия, усиление веса и влияния которой стало одним из ключевых следствий курса на «усиление государственности» 2000-х годов, стремится не модернизировать общество, но укрепить свое формальное и неформальное господство, соединив в своих руках «административную» и «сырьевую» ренту. Желанием оправдать складывающийся «статус-кво», собственно говоря, и вызваны к жизни современные «консервативные» проекты некоторых приближенных к партии власти идеологов и «свободных художников».
Российское общество, и в том числе его активная часть, остается в этой ситуации на правах «парии», лишаясь на перспективу доступа ко многим «благам и завоеваниям» цивилизации, а также перспектив развития. В чем же состоит для нашей страны выход из подобной «олигархо-бюрократической» контр-модернизационной «ловушки», остается неясным.
