Одним из камней преткновения стал вопрос трактовки вхождения Абхазии в состав России, который обсуждался в научном сообществе наших стран на протяжении целого года. Причиной того, что он был поднят стала отмечавшаяся в этом году 200-летняя годовщина подписания императором Александром I Меморандума о принятии Абхазского княжества "под верховное покровительство и защиту Российской империи", ознаменовавшего собой то, что в Российской Империи, в СССР, да и в сегодняшней России принято считать «добровольным присоединением Абхазии к России». Именно тезис о добровольности этого присоединения и стал возмутителем спокойствия в научном и общественном споре.
Неожиданно для россиян, оказалось, что точки зрения научного сообщества Абхазии и России в этом вопросе диаметрально расходятся. Если абхазские историки практически единодушно считают присоединение их страны к России актом агрессии, приведшим к прерыванию государственности, множественным жертвам и к насильственному переселению в Турцию чуть ли не половины абхазского этноса (что в 1997 году было признано парламентом Абхазии актом геноцида), то россияне искренне считают события совместной истории добровольным вхождением Абхазии в состав России, которое, как и любые крупные перемены, конечно же, несло и некоторые негативные вещи для части народа.
Естественно, столь различная оценка довольно недавнего прошлого имеет под собой определенные причины. Более того, эти причины, на мой взгляд, крайне серьезны и отражают не разницу в научной трактовке событий прошлого, а обозначившийся конфликт между искренне-наивным восприятием российским истеблишментом Абхазии как верного друга, союзника и брата и характером современного абхазского государства как этнического образования, во многих смыслах неконкурентного и поэтому закрытого, решающего вопросы титульного этноса, и относящегося к России сугубо прагматически и потребительски. Мы только начинаем осознавать этот конфликт и еще не поняли всей его глубины и опасности.
В то время как Россия следует своей традиционной исторической трактовке «российского», «советского» народа и как бы предлагает абхазам дружбу посредством мягкой и политкорректной версии общей истории, абхазы отдаляются от России и строят свой этнос не на позитиве, а на негативных, трагических моментах прошлого как на очень сильном факторе национального единства и этностроительства. Мы не найдем общего языка с абхазскими историками. Вопрос о добровольности присоединения - это В ПРИНЦИПЕ не историческая тема, а фактор современной политики. Помните, как писал Владимир Ильич Ленин – «у нас не бывает беспартийных философов»? Точно так же не бывает и беспартийных историков.
Вместе с тем, позвольте и мне внести свои «пять копеек» в вопрос «добровольности» вхождения Абхазии в состав России. Причем, я бы хотел абстрагироваться от всех тех исторических моментов, о которые в течении года ломались копья и не рассуждать о том имел ли Асланбей народную поддержку или нет, был ли правомочен Сефербей писать прошение императору или нет, травил ли «проклятый царизм» абхазских князей или нет. На мой взгляд, все это не так важно и сама попытка поставить вопрос в плоскости добровольного характера вхождения либо, наоборот, агрессии не имеет ровно никакого смысла. И причина этого в том, что….
Абхазия была обречена на вхождение в Россию.
В любом случае, какой бы не была реакция абхазов и что бы ни делала сама Россия, рано или поздно Абхазия в нее все равно бы вошла.
Причина этого в том, что разница потенциалов России и Абхазии была огромна. Дело даже не столько в размерах, сколько в дистанции между тем социально-экономическим положением, в котором Россия и Абхазия находились. Если Россия в 1-й половине XIX века была передовым государством своего времени, находившемся в периоде распада феодальных - начала капиталистических отношений, с высокоразвитыми наукой, культурой, прогрессивными экономическими отношениями, развитыми военным искусством, международными отношениями и т.д., то Абхазия представляла из себя родоплеменное высококлановое сообщество, остановившееся в периоде раннего феодализма и военной демократии. Что-то типа ирландских кланов начала прошлого тысячелетия. Это было закрытое, абсолютно архаичное, бесписьменное общество, в котором отсутствовало развитое ремесленничество, интеллигенция, сколько-либо современные экономические отношения, не чеканилась своя монета, не было культурного обмена с другими странами и т.д. Вся территория по сути являлась конгломератом вольных военных сообществ, зачастую враждовавших между собой и с соседями (святое дело!) и во многом занятая продажей соплеменников в Турцию в качестве рабов.
Закрытость, крайняя архаика и отсутствие базовых, элементарных для своего времени общественно-экономических институтов делало Абхазию отсталой и совершенно неконкурентной в быстро меняющемся мире. И если в отношениях с похожими на себя соседними черкесскими племенами или с довольно слабым Мегрельским княжеством она еще могла вести себя достаточно свободно, то приход в регион любой из великих держав просто-напросто не оставлял Абхазии никаких шансов сохранить независимость и, как следствие, свой образ жизни. Кто бы из великих серьезно не заинтересовался регионом - Россия, Англия, Турция – та архаичная и отсталая Абхазия была обречена. Против ее воли или в соответствии с ней, Страну души неминуемо втянуло бы в орбиту этого государства, стоявшего на значительно более высокой ступени общественно-экономического развития и неминуемо привело к переменам и к модернизации.
Все великие страны мира того времени вели очень активную колониальную экспансию и к концу XIX века поделили между собой весь мир. То есть, вероятность прихода в регион крупной передовой державы была абсолютна и столкновение с ней закрытой, отсталой Абхазии было лишь вопросом времени. Так случилось, что в регион пришла Россия и Абхазию совершенно неотвратимо начало затягивать в ее орбиту. Причем, речь шла о столкновении не столько двух государств, сколько двух систем, двух социально-экономических формаций – архаичной, закрытой и неконкурентной и передовой и прогрессивной. Первая была просто обречена на проигрыш.
В этом отношении вопрос вхождения Абхазии в состав России нельзя характеризовать лишь критериями «добровольности» или «недобровольности» - этого недостаточно, это мало что нам говорит. Приход геологов в избушку сибирских отшельников Лыковых нельзя оценивать в критериях добровольности. Патриархальных и отсталых Лыковых никто не спрашивал, когда в лице геологов к ним пришла современность и цивилизация. В этом смысле Абхазия и абхазы мало чем отличались от семейства Лыковых - в силу отсталости, их мнение было безразлично. В лице России к ним пришли значительно более прогрессивные отношения и абхазы могли лишь либо принять их и отказаться от отживших свое прадедовских устоев, либо попытаться закрыться еще больше и отстаивать свой образ жизни с оружием в руках.
Абхазы сделали обе эти вещи! Народ раскололся. Через какое-то время одна его часть поняла, что за Россией и теми отношениями, которые она несла, стоит будущее и стоит прогресс, по своей воле вошла в состав России, адаптировалась к современным условиям и стала равноправным членом в семье российского и советского народов. Вхождение именно этой части народа в состав России дало возможность российским историкам утверждать о добровольности присоединения Абхазии к России. Через много лет, уже в наше время, потомки этих добровольно вошедших абхазов будут писать о геноциде, о том, что абхазов насильно выселили в Турцию и о том, что России была нужна Абхазия без абхазов. Другая часть народа долгое время упорно сопротивлялась установлению новых порядков и при этом воевала не столько против России и не за независимость, как это сейчас объясняют абхазские историки, а против прогресса и за возможность продолжать вести свой архаичный уклад жизни. Когда стало понятно, что отстоять свой мирок не удастся эта часть народа приняла решение добровольно уйти в Турцию и воспроизвести дедовские обычаи уже там.
Это все что было. Добровольным было вхождение Абхазии в Россию или нет – это не так важно. Оно должно было состояться в любом случае и для Абхазии это было платой за приверженность к архаике и за желание не модернизировать отсталое общество, а закрыться от прогресса за красивыми и в практическом плане неисполнимыми лозунгами суверенитета и независимости. Мне скажут, что писать так неполиткорректно. Конечно! История вообще не знает термина «политкорректность» и она всегда сурова к отставшим в развитии, вне зависимости от того насколько мягко мы будем об этом писать. Слом старых устоев действительно был трагедией для абхазов, он породил очень серьезные социальные конфликты, вылившиеся в военные столкновения и деление народа. Но прогресс всегда приходит с болью, такова уж его суть. В долгом периоде для абхазов было бы хуже если бы они продолжали жить в закрытом традиционном мирке, руководствуясь архаическими жизненными нормами и ценностями, тем самым неуклонно увеличивая свое отставание и свою неконкурентоспособность. Комфортность, идущая от отсталости и уход от конкуренции путем закрытия общества могут благосклонно восприниматься в народе в коротком периоде, но в долгом они неминуемо ведут к кризисам, к сильным социальным потрясениям и к вхождению в орбиту других, более конкурентных государств. Так было в прошлом, так обстоит дело и сейчас.
Трактовать историю можно как угодно. Главный же вопрос здесь, на мой взгляд, находится совершенно в другом - в том насколько события прошлого похожи на настоящее. Сдается мне, что здесь есть параллели.
