Мы и они

Я хочу обсудить некоторые противоречия в нашей теперешней жизни. Мне они не понятны, хотя, может быть, в будущем их кто-то поймет и подумает об этом.

Я сам чувствую, что слово «противоречия» не совсем подходит к данным явлениям. Это, скорее, наличие противоречащих друг другу тенденций, всего лишь следствие желания втиснуть реальную жизнь в рамки слишком узких для нее концепций.

Тем не менее, само противоречие, о котором я хочу сказать, кажется мне принципиальным. Я надеюсь, что представители будущих поколений о них задумаются. Это, возможно, повлечет за собой более ясное понимание самой жизни и строя, в котором мы живем. А это, в свою очередь, поможет выработать курс, по которому развивается страна. В конце концов, в физике это стало стандартным подходом. Например, наличие некоторых противоречий в концепции эфира привело к созданию теории относительности. Почему бы это не применить к социальным явлениям?

В общем виде противоречие, о котором идет речь, заключается в следующем. По некоторым действиям власти можно было бы заключить, что она заинтересована в сочувствии большинства народа. В то время как жизнь в целом показывает, что власть, как правило, от отношения этого большинства никак не зависит и подчиняется каким-то совсем иным силам.

Уже очень давно, лет двадцать тому назад, в нашей жизни появились некоторые странные, трудно предсказуемые черты. Я на них, в частности, обратил внимание в одной беседе на радиостанции «Резонанс». Черты эти тогда заключались в изменении словаря политической элиты. Многие политические деятели стали употреблять термины, бывшие раньше запретными и табуированными. Такие, как: патриотизм, национальные интересы, национальные традиции и т.д. Ранее эти термины считались допустимыми, только если они писались в кавычках или такие кавычки подразумевались, дескать, это «так называемый патриотизм». Тогда, я помню, ведущая этой передачи сразу подхватила мою мысль и сжато ее сформулировала: «Да, патриотизм раскавычили».

С тех пор также «раскавычены» были и многие понятия, но причина этого явления не стала яснее. Собственно, к размышлениям на эту тему я и хочу призвать.

Я хочу обратить внимание на то, что само явление табуированности сохранилось до сих пор. Теперь можно, например, говорить о своем патриотизме или о национальных интересах. Это часто даже полезно. Но нельзя спросить, интересы какой же нации имеются в виду, когда говорят о национальных интересах? А ведь кажется очевидным, что национальные интересы могут быть только у одной определенной нации.

В каком же смысле, что значит — можно или нельзя? Сейчас за такие вопросы не сажают в тюрьму. Осторожнее было бы сказать, что пока не сажают. Скептик вспомнит, что лет девяносто назад, в начале 20-х годов прошлого века, вожди были сначала заняты борьбой друг с другом, а до нас дело дошло только потом. Так что, может быть, это и правильно использовать такую оговорку — «осторожнее».

Но такие правила приняты подавляющим большинством СМИ. И человек, их нарушающий, в частности, задающий неправильные вопросы, немедленно вычеркивается из списка лиц, имеющих доступ к этим СМИ. Тем самым сохранялось отношение к этим вопросам когда-то сформулированное ярко: шаг влево, шаг вправо — считается попыткой к бегству и охрана стреляет без предупреждения.

Приведенная формулировка взята из арсенала коммунистической эпохи. Впрочем, я хочу обратить внимание на то, что тогда тот же самый вопрос, официально именовавшийся «национальным», но, бывший, по сути дела, «русским вопросом», находился под запретом. На время войны были допущены некоторые послабления. Сталин понял, что продолжение прежней линии в национальном вопросе грозит его собственному существованию и устойчивости возглавлявшегося им строя. Черчилль в своих военных мемуарах вспоминает, что однажды Сталин сказал ему, подмигнув: «Вы думаете, что они сражаются за нас с вами? Они сражаются за матушку-Русь». По-видимому, это было огрубленное понимание, но было более близко к сути дела, чем то, которое разделяют большинство политологов.

Когда кончилась война, эти отпущенные вожжи надо было подтянуть. Тут сложилось то положение, в котором мы сейчас находимся. Например, Сталин мог произнести знаменитый тост за здоровье русского народа. Но любая попытка превратить эти декларации в конкретные действия, даже предпринятая полностью в рамках официальной идеологии, немедленно пресекалась расстрелами и арестами.

Примером является знаменитое «ленинградское дело». Есть в «Нашем современнике» специальная статья Сергея Куняева, сына главного редактора, по поводу «ленинградского дела», очень интересная.

Каковы же факты, указывающие на то, что подобное проявляется и в теперешней жизни?

Для их поиска сначала надо обсудить аргументы, доказывающие, что такого явления вообще не существует на самом деле. А основной аргумент, выдвигаемый против существования такого противоречия, это выборность власти. Зачем ей совершать какие-то действия, неприятные большинству народа, когда этот народ может просто власть не выбрать? То есть, создаётся впечатление, что власть зависит от народа в том смысле, что он ее выбирает. По существу, это есть ссылка на то, что в нашем обществе господствует политический строй, называемый демократией, что в переводе с греческого и означает «власть народа». «Демос» — это народ, «кратос» — это власть. К сожалению, слишком много явлений в нашей жизни противоречит такому утверждению. Так, в нашем обществе нескрываемо господствуют деньги, да и другие богатства, а власть категорически возражает против введения прогрессивного налога. Обычно это мотивируется тем, что иначе бизнес, то есть владельцы этого богатства, будет скрывать свои доходы. Но, казалось бы, ясно, что этот аргумент фальшив. Если власть открыто признает свою неспособность собирать налоги, то почему бы бизнесу уже сейчас не скрывать свои доходы или хотя бы их часть?

Или вспомним время, когда создавалась правящая партия. Нужно заметить, что она правит и до сих пор, и сейчас она является правящей. Ее победу организовал Березовский, тогда входивший в состав власти. Тогда и вошел в употребление термин «административный ресурс», обозначавший абсолютное господство власти над народом. И, действительно, представим себе городок, в котором власть должна решить вопрос о его газификации, или любой другой вопрос, от которого зависит жизнь каждой семьи. Предположим, что глава администрации говорит на каком-то предвыборном собрании: «Вы, конечно, совершенно свободны в своем будущем голосовании, но прошу помнить, что, если будет избран кандидат Х, то газ в наш город проведут в этом же году, в противном случае, решение будет отложено лет на десять». Да ведь такие вещи и не надо говорить вслух. Такие истины становятся понятны просто так, из воздуха. Может быть, против кандидата Х и проголосуют какие-то дорожащие своей независимостью избиратели, но, уж конечно, они не составят заметной доли голосовавших.

Еще одним жизненным явлением, говорящем за то, что у нас решает не воля народа, является существование таких непотопляемых политических фигур, как Чубайс, Кириенко, Зурабов, Швыдкой и т.д. Демонстративное снятие любого из них с занимаемого ими поста резко повысило бы симпатии народа к власти. В частности, резко бы возрос рейтинг главы государства, который отважился бы на подобные действия. Но, несмотря на то, что рейтинги их явно заботят, никто на это до сих пор не решился.

Вся наша жизнь показывает, что у нас в стране действует строй, ничего общего с демократией не имеющий. А вся история говорит, что подобный демократический, строй никогда и не существовал в стране, насчитывающей более нескольких десятков тысяч жителей. Сам термин «демократия», как было уже сказано, греческий, это понятие и соответствующий строй и сложились в Древней Греции, где города-государства, называвшиеся «полис», состояли из такого числа жителей. В самом крупном из них, в Афинах, тогдашний лидер демократии Перикл говорил, что он знает в лицо каждого афинянина. Разумеется, он имел в виду только свободного мужчину. Это был очень своеобразный строй прямой демократии, когда народ на собрании, состоявшем из всех жителей города и окрестных деревень, решал все вопросы жизни: например, казнить ли определенного полководца или философа. Строй этот оказался очень неустойчивым. Он просуществовал совсем недолго в историческом масштабе.

Утвердившийся во многих западных странах, а теперь и в России, строй выборной демократии принципиально отличается от него, и выбрал себе то же самое название лишь в агитационных целях. Как раз, если мы признаем существование такого противоречия в нашей жизни, то станут понятнее многие ее явления. Например, выше указывалось на явление табуированности, характерное как для современных СМИ, так и для отношения в эпоху коммунистического строя во всем государстве к так называемому «национальному», а по сути — «русскому», вопросу. Как это совместить с подчеркнутым антикоммунистическим характером строя нашего теперешнего режима? Это одно из проявлений тех противоречивых тенденций жизни, о которых и идет речь.

Дело, видимо, в том, что основная часть сотрудников СМИ осталась та же. Власть может допустить в стране развал, например, науки или станкостроительной промышленности. Но она не может допустить развала СМИ, так как они являются одной из ее опор. Но ведь состав сотрудников СМИ меняется, туда приходят новые люди, возразят мне? Это верно. Но они остаются частью того малого народа, который так ярко описал Огюстен Кошен в эпоху, предшествующую Великой французской революции, и про который я в более поздней работе рядом цитат, совпадающих друг с другом, показал, что он проявляется в каждой стране в эпоху ее Смутного времени. Вряд ли кто-либо предложит другой эпитет для времени, переживаемого сейчас нашей страной. Таким представителям «малого народа» просто противна окружающая их жизнь и окружающие их люди. А они по долгу службы еще должны клясться в верности национальным традициям, в которые они, на самом деле, и не верят. Естественно, что они утрируют эти клятвы, делают их смешными. Это есть безопасная форма саботажа. А потом лишь над ними сами посмеиваются, создавая штампы вроде «Россия — родина слонов». Так было и раньше, так дело обстоит и сейчас. Это, как говорят математики, инвариант, то есть свойство, проистекающее из самого принципа организации СМИ. И оно будет сохраняться, пока этот принцип не изменится.

Если присмотреться, то подобными противоречиями полна наша жизнь. Из них, пожалуй, больше всего бросается в глаза то, что руководители нашего государства часто ведут себя так, будто они ревностные христиане. Это проявляется в том, как они прикладываются к иконам, целуют руку у Патриарха и т.д. Хотя я никогда не слышал, чтобы они это открыто заявляли, например, в печати. Например, я хорошо помню первый приезд в США Президента России Путина. На какой-то пресс-конференции его спросили: во что он верует? Казалось бы, для такого верующего христианина подобный вопрос предполагает отсылку к Никейскому символу веры, который для того и был принят. Но он ответил, что он верит в человека, в демократию и т.д., что тоже есть некий символ веры, но другой, отличный от христианской религии.

Этот вид верующего христианина, может быть даже православного, явно рассчитан на то, чтобы произвести благоприятное впечатление на народ. Во-первых, этим отклоняется очень неприятное сопоставление сегодняшнего режима с коммунистическим. А, во-вторых, демонстрируется верность национальной традиции без необходимости отвечать на табуированный вопрос: какая же нация при этом имеется в виду?

Но пока речь шла лишь о фактах, которые можно было бы отнести к внешности. Однако, что самое загадочное, имеется и очень яркое действие, носящее столь же, видимо, противоречивый характер. Это — война в Южной Осетии. Я говорю здесь, что «видимо, противоречивый характер», потому что я думаю, что, наверное, какое-то объяснение этому имеется. Вся цепь уступок, сделанных нашей страной, казалось бы, дело очевидное. Подчиненность ее руководства тому мировому центру силы, которому верно служат США, да и самим США. Казалось, что достаточно только намека со стороны руководства США, и мы услышали бы от наших руководителей заявление о том, что самое ценное это человеческая жизнь, что главное, чтобы больше не лилась кровь и т.д. А затем — иностранные наблюдатели, «силы сдерживания», «голубые каски», миротворцы и т.д., Одним словом, отрепетированный сценарий как, например, в Косово. Так казалось. А между тем последовала естественная и здоровая реакция — форма такого удара, что русские танки чуть ли не дошли до окраин Тифлиса. Как это объяснить? Как совместить, например, с тем, что за несколько лет до того были закрыты наши базы на Кубе и во Вьетнаме, причем не последовало закрытия каких-то американских баз. Так что все это действие явно не носило характер так называемой взаимности, а больше было похоже на действие побежденной страны, которая вынуждена делать то, что ей велят победители.

Вот, казалось бы, интереснейшая тема для размышлений.

Замечу, что о подробностях этой войны, которые могли бы, так сказать, снять это противоречие, наши СМИ сообщают очень скупо.

Пожалуй, будет яснее, что именно я хотел сказать, если я попробую резюмировать сказанное. Все население нашей страны распадается на две неравные части, которые можно условно назвать — «они» и «мы». Формально определить их трудно, но каждый ясно понимает, к какой части он принадлежит. Роль этих частей в современной жизни далеко не одинакова. «Они» управляют жизнью, а «мы» — управляемые.

Сначала, лет двадцать пять тому назад, казалось, что власть «их» над нами абсолютна. «Они» могут, если понадобится, фальсифицировать любые выборы, в один миг создать правящую партию, а то и расстрелять не подчиняющийся им парламент. Но вот что поразительно. Постепенно стало выясняться, что связь между «они» и «мы» не так проста. В чем-то «они» зависят от «нас», и появился целый ряд ситуаций, когда «они» вынуждены принимать такие решения, чтобы «мы» были довольны. Это далеко не все ситуации. Чаще они могут игнорировать «нас». Положение, похожее на СССР, примерно с 1934 года и до конца коммунистической власти. Тогда это было связано с ожиданием Второй и Третьей мировой войны и с тем, что власть сделала ставку на выход путем русских жертв: сначала военных во время Великой Отечественной войны, а потом — экономических в послевоенное время.

Сейчас ситуация связана с тем же вопросом. «Они» требуют все время больших жертв от народа, который больше чем на 80% — русский. Так что речь идет о русских жертвах. Но, видимо, «они» сейчас уже не в состоянии просто приказать народу принести эти жертвы. Есть ситуации, когда «они» вынуждены пойти навстречу «нашим» интересам или чувствам.

Мы, русские, заинтересованы, чтобы наши жертвы были как можно меньше. Поэтому важно было бы понять область зависимости «их» от «нас», и каковы формы давления, которые «мы» способны оказывать на «них», чтобы эту область увеличивать.

Вот вопросы, над которыми я призываю задуматься представителям будущих поколений.