Без головы-2

Пост-ибанцы, очутившиеся в нашем времени, растерянно и без особой радости озираются по сторонам: где это мы? К ним принадлежат и остатки того поколения, которому был обещан «полный изм», и закономерное, хотя и недостаточное по численности, прибавление их младших потомков, которым коммунизма не обещали, но манили либерализмом, правовым государством, рынком, демократией etc. Есть и совсем младшенькие, которым вообще ничего не обещали, кроме вставания с колен, стабильности и нашизма, хотя впереди и зияет высота сколковской наномодернизации. Многие хотели бы, очень хотели бы куда-нибудь, пусть и не в социальный рай, но просто в нормальную жизнь. Вместо этого вокруг – условия социального ада.

Некоторые пост-ибанцы хотят понять, отчего это так случилось, и в чем природа «изма», пост-изма» и «пост-пост-изма». Вторые хотят, чтобы первые ничего не поняли и придумывают новые мифы о будущем и прошлом. Из этого разнообразия толкований возникают противоречия, скандалы, произведения, доносы и т.д., то есть какая-никакая культурная жизнь. Многие считают, что главным хитом этой жизни в эрефии стала в московскую осень - 2010 история с беспрецедентно наглым «наездом» на учебник истории, выпущенный профессорами Московского университета ещё несколько лет назад. А я вот думаю иначе: не смотря на высоту рейтингов и количества комментов, мне приглянулся документальный телесериал «Отдел» (про ибанскую «философию»), который демонстрировался на канале «Культура» 6 – 9 и 13 – 16 сентября сего года. Первые свои впечатления от него я уже описал. Несмотря на то, что вышло длинно, статья оказалась фактически не законченной, многие сюжеты телепроекта А.Архангельского остались без внимания, а тут еще история с «историей». Поэтому и «история», и «философия» вновь в центре нашего внимания. Подозреваю, что они как-то связаны. Оперативность комментария, разумеется, потеряна, но что значит несколько недель, когда речь идет о «вечных» проблемах философии и длительных исторических периодах, преодолеть которые никак не удается.

Проблем в этом, по-своему замечательном, теле-проекте поднято так много, что даже теряешься, с чего начать (или даже продолжить, как в случае с данным эссе). Начну, пожалуй, с субъективных впечатлений, правильность/ошибочность которых доказывать не надо – они просто у меня были. С большим недоумением я смотрел, как некий герой «Отдела», доктор философских наук, декламировал свои корявые вирши, про то, как он занимался сексом с марксистской доктриной. Философского стихотворчества я не оценил и заподозрил, грешным делом, что этому творчеству не достает ума – не в каком-то ваковско-диссертационном, монографичесом, метафизическом и т.д. смысле, а в самом обычном. Та же история, кстати, произошла со мной и в отношении однофамильца философа, другого популярного мыслителя, принадлежащего к позапрошлому веку. Разочарование во всеединственном софиологе и проч., и проч., началось у меня после прочтения воспоминаний, как он шутил и говорил не на специальные темы. Но – это – дело вкуса, конечно.

Другой герой сериала, уже покойный Щедровицкий, показался просто недоступным уже моему слабому уму. И здесь я не нашелся ничего сказать, кроме как вспомнить переделанную пословицу: «не так страшен черт, как его малютки», то бишь нынешние «игротехники», «методологи» и прочие специалисты по пи-ар манипуляциям и другим приемам взрезания сознания консервным ножом.

Многие другие персонажи фильма останутся и вовсе без внимания. Я же не официальный критик, чтобы соблюдать политкорректность и раздавать всем сестрам по серьгам, а пишу крайне субъективные зрительские заметки.

Центральными персонажами фильма, на мой взгляд, явились фигуры А.Зиноьвева и Э.Ильенкова, чьи шинели висели рядом, чья работа, по утверждению создателей фильма, привела к созданию философии в СССР, которая, оказавшись в тупике, привела их к трагическому концу.

Фигура Зиновьева кажется наиболее противоречивой (здесь мы можем вспомнить еще один документальный фильм «Культуры «Александр Зиновьев: зияющие высоты» - очень удачно получилось). Противоречия начинаются со стиля: в зиновьевских книгах масса замечательных мест, которые раздерганы на цитаты, но читать это все подряд очень утомительно, создается впечатление какой-то монотонности, «стеб» быстро приедается. Но не в стиле только дело, а ещё в «логике» и истории. После возвращения в Россию (очень достойный поступок!) Александр Александрович Зиновьев оказался непримиримым критиком «катастройки» (его словечко!), в отличие от многих, кто стал служить новой либерально-воровской власти. Однако идеи этого очень оригинального мыслителя использовались агитпропом зюгановской КПРФ (еще та «оппозиция»), журналом «Наш современник» и т.п. Самым грустным было узнать из фильма, что, оказывается, А.А.Зиновьев стал поклонником «новой хронологии» академика Фоменко (в этом месте, сначала у меня было: «академика Лысенко» - опечатка по Фрейду). Но роднят этих авторов не только тексты, где историческая реальность никак не хочет согласовываться с их логикой и математическими расчетами, но и картины-рисунки, сделанные рукой Зиновьева и Фоменко, в чем-то до боли похожие. Специально еще раз посмотрел их в Интернете. Даже сквозь пиксели монитора проступает метафизический ужас, какая-то тоска и ощущение безысходного тупика (что хорошо подмечено создателями фильма). И что первично здесь: наше бытие или его отражение в трагическом сознании?

Вопросом о природе идеального годами мучился Эвальд Ильенков – сумеречный советско-марксистский диалектик – фигура, быть может, еще более трагическая. Сознание сильного, неординарно мыслителя попало в некий капкан, из которого не нашлось выхода. Кроме самоубийства (о страшном его способе рассказано в фильме). Пусть коллеги Ильенкова из «желтого дома» (И-та философии) продолжают обсуждать природу идеального, «диалектическую логику» и т.п. Мы же обратили внимание, как даже одна из коллег в фильме ужасалась тому, что такой философ как Ильенков прославлял погромный труд Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», который бедных советских студентов также заставляли учить в обязательном порядке, выдавая сиё за образец философствования. Вот она – еще одна операция над сознанием нации на протяжении нескольких поколений!

Кажется, я знаю, о чем идет речь. Уже после гибели философа вышла его небольшая книга (Ильенков Э.Ф. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. Размышления над книгой В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». М. 1980). Поскольку автор этих строк неравнодушен к истории и теории фантастики, то сей труд перечитывал в связи с ильенковским разносом романа «Красная звезда». В начале века, его автор, А.Богданов, был одной из главных мишеней Ленина в его эмпирио – а- кри- – ме… Тьфу, язык сломаешь! Кто читал Богданова, знает, что этот социалист, позднее отошедший от большевиков и занявшийся опытами с кровью, являлся также автором оригинальных фантастических романов. Он на примере «Марса» предлагал более спокойный и эволюционный путь к социализму, нежели тот, что задумали и осуществили в России представители «воинствующего материализма» и «революционной диалектики», с их политикой массовых расстрелов и концлагерей. И вот эту «воинствующую» позицию Ильенков, по сути, и защищает. Есть от чего помутиться сознанию!

Но ведь философ мог быть и другим. Когда-то он работал со слепоглухонемыми детьми в загорском интернате, в результате чего некоторые из них смогли даже получить диплом МГУ, то это было действительно выдающееся достижение советской науки – заголовок посвященной этому эксперименту статьи в «Вопросах философии» не был преувеличением. А увлечение «сумеречного марксиста» Рихардом Вагнером – ильенковские заметки о его музыке были напечатаны еще в советское время: редкий случай такого глубокого понимания композитора, проникновения в философско-музыкальную ткань его произведений. И наряду с этим – прославление большевистского «материализма»! Диалектические противоречия носили антагонистический характер – сапожный нож нашел горло философа. И это не было только персональной трагедией носителя разорванного ума.

И другие, казалось менее драматические примеры, говорят о том, что целая генерация далеко не слабых умов оказалась в тупике, в сумеречной интеллектуальной зоне. Хотя, казалось бы, никто персонально никого не заставляя мыслить и жить именно так. Когда социолог Борис Грушин превзошел подвиг солдата Швейка и описал более восьмиста пражских пивных, а потом заметил, что «жизнь была прекрасной, но бесполезной» - это тоже невесело. Казалось, что избранные, интеллектуальная элита, думали не о том, занимались не тем, в итоге и они, и масса жили не так, и не знали, как жить дальше. Приключения ума в СССР дают множество материала для иронии и сарказма по поводу его носителей. Мы смеемся, порой очень зло, но это не означает злорадства. В конце концов, те, кто думает, даже самым неприятным нам образом, для нас гораздо ближе тех, кто думать не хочет и/или не может. Увлечение компартией, новой хронологией, диалектикой революционного насилия или пивной социологией – это, конечно, выглядит диковато. Но сможем ли мы сегодня, в еще более сложной и драматичной ситуации найти ответы на свои вопросы. Над героями «Отдела» можно насмехаться, но можно и завидовать им. Они жили в условиях жестких идеологических ограничений, но субъективно были часто счастливы, ибо имели иллюзии, которых нет уже у нас. В «Совке» интеллектуалы были окружены идеологически красными флажками, а двери спецхранов можно было украшать табличками «Не влезай! Убьет!». Некоторые все равно лезли, но многим ведь казалось, что и не нужно – все как-нибудь рассосется. Жизнь в 70-е годы, которая со слов «отдельцев» предстает каким-то кошмаром, для большинства наших сограждан, наоборот, была эпохой невиданного ранее спокойствия и благополучия. Философские тревоги смутно предсказывали грядущую Смуту, и она пришла, начавшись с надежд «перестройки». После всего этого жить с иллюзиями будет для нас уже как-то нечестно, да и «отделов», где можно отсидеться вроде не осталось. О чем бы не начать думать по-настоящему – везде опасно. Если не зарываешь голову в песок, то детскому инфантилизму «шестидесятников» и пр. места нет.

Одной из самых опасных тем в пост-«отдельскую» эпоху стал национальный вопрос. Впрочем, если даже брать его не в полицейско-политическом, бытовом или идеологическом плане, но и чисто в интеллектуальном плане, проблема эта надежного укрытия не обещала. Исходя из содержания фильма, рассмотрим всего один, но очень показательный пример

Создается впечатление, что главным советским философом был Мамардашвили. Как раз в этом сентябре отмечалось 80-летие со дня его рождения. Как написала «Новая газета»: «Мераб Мамардашвили стал философом в стране, в которой уже в течение энного количества десятилетий не было философии». (Новая, №102, 15 сентября 2010).

От подобных заявлений можно просто окупеть, извините за грубость. Конечно, для «либерализированных» журналистов в РФ характерно, что в своих передачах, статьях и т.д. они неумеренно привыкли хвалить тех, кого считают своими. (А кого им стесняться?) Но неужели такие журналисты и их редакторы-кураторы считают всех остальных полными идиотами и невеждами. Просто напомним, что «в течение энного количества десятилетий», когда, кстати, земляки великого философа стояли во главе партии и НКВД, в стране жили и творили, например, Алексей Лосев и Владимир Вернадский. Они мыслили, философствовали действительно на «мировом уровне», хотя ежедневно подвергались смертельной опасности (Лосев побывал в лагере). Подобной же оптикой часто отличается и фильм Архангельского, в нем М.М. посвящена целая отдельная серия.

Вот смотрю я на экран и вижу там одного из самых отвратительных персонажей эпохи «катастройки», видного политического герострата - Э.А.Шеварнадзе. Великий грузинский (советский) политик что-то рассказывает о великом грузинском (советском) философе. В кадре также книга соплеменника.

Присмотрелся я, и полез в свои книжные шкафы. Чертыхаясь от долгих поисков, извлек из третьего ряда М.Мамардашвили «Как я понимаю философию» (М. 1992) в мягкой обложке. Что там можно прочитать? Наряду со многими интересными статьями и интервью с замечательными идеями, например, такое: «Политически активная часть абхазского этноса участвовала в создании грузинской государственности и грузинской культуры. И это необратимо. Поэтому сказать грузину, что Абхазия может выйти из Грузии (…) – значит сказать примерно то же самое, что Грузия может выйти из самой себя» (С.318). Но немногим ранее тот же мудрец утверждает, имея в виду культурно политическую традицию русского народа и русской интеллигенции: «Литва права … Но ведь мы прожили столько лет вместе, с этим надо считаться. Имеется в виду: считаться» не просто прагматически, в политическом смысле слова, а то, что мы жили вместе, мы вас любим и понимаем. И эта претензия на любовь и понимание просвечивает нередко в самых демократических натурах. Как будто есть право, которое вытекает из любви и понимания. Между тем «подобное право» является, в сущности, проявлением того же нигилизма. Ведь нам ясно, что мы любим, и поэтому имеем право, как герой известной повести «Москва – Петушки» обсуждать вопрос «По какую сторону Пиренеев больше уважают русского человека – по ту или по эту?» (С.316 – 317). Первоначально данное интервью с Мамардашвили под названием «Нигилизм и национальный вопрос» было опубликовано 6 марта 1991 года в «Литературной газете», бывшей в то время одним из «прожекторов перестройки».

Итак, вы что-нибудь поняли из фрагментов посмертного интервью, кроме того, что дававший его философ может мыслить сложно и неординарно. И какая литературная эрудиция, сколько сарказма в адрес русских и осторожности в адрес своих. Русские не имеют права бороться за целостность империи (здесь по некоторым моментам критикуется даже академик Сахаров!), но зато для грузин Абхазия – это Грузия и все попытки отделения это происки коммунистов и советское наследие. Конечно, Мерабу не нравился Гамсахурдиа и тому подобная публика, но вот в «Отделе» приводится высказывание одного знакомого философа, который вспоминает, что при упоминании Абхазии и Осетии с рафинированного эстета и эрудита слетал весь его философский лоск и он превращался в зверя! Удивительно, как это подобные воспоминания сохранились в фильме неотцензурированными, возможно, это дальнее последствие «пятидневной войны».

Вот так! И речь идет не каком-то полуграмотном пастухе или люмпене, а об интеллектуале, прекрасно знающем мировою литературную и философскую классику. И куда только подевались воспоминания о Данте и Прусте, а также всякие там «картезианские размышления». По сути, Шеварнадзе делал в политике то, что Мамардашвили совершал мысленно. Страну русских можно развалить и сдать не за понюх табаку, зато своих сепаратистов будем давить нещадно. Отсюда и операция в Абхазии (1993) и рейды в Цхинвал (пойманным осетинам грузины любили поджигать усы). Кстати, разве сама война между Россией и Грузией в августе 2008 года и реакция на нее, не характеризовала определенный «философский» настрой в обеих странах?

Не хотелось бы быть неправильно понятым и /или превратно перетолкованным. Здесь я пишу не о грузинской политике как таковой – это всего лишь пример. Однако пример показательный и очень интересный с точки зрения отдельного национального характера. В нем ведь многое заключено. С одной стороны, всяческий культур-мультур, оригинальные достижения и почетное место в медиа (Тенгиз Абуладзе и Борис Акунин, Мераб Мамардашвили и Тина Канделаки), с другой, проявления разбойного поведения (Иосиф и Лаврентий, Джаба и Мишико) в сочетании с полнейшим имморализмом по отношению к русским («Ларису Ивановну ХАЧУ!»). По отдельным представителям о народе не судят? Ну, конечно. Однако, кто из этого народа «покаялся» перед русскими за преступления «кремлевского горца» или «иностранные дела» Шеварнадзе. Да, бог с ними, не одни они такие (поляки кричат о Катыни, но молчат о красноармейцах, погибших в концлагерях Пилсудского; латыши не могут забыть пакт Риббентропа-Молотова, но как-то не очень вспоминают подвиги своих «красных стрелков» после революции, ну и т.д.) Я пишу сейчас не обо всем этом «интернационале», а о сознании своих денационализированных интеллигентов, которые как «попки» бездумно повторяли всякую ерунду про себя. Наша интеллигенция считалась мозгом, головой нации, но роль эту не выполняла. Взять, к примеру, отношение к мифологеме «покаяния», раскрученного после известного грузинского фильма. Покаяние – это дело, конечно, хорошее, и прощать друг друга – это по-христиански. Для того чтобы расчистить завалы в межнациональных отношениях, надо бы искренне покаяться и простить друг друга. Однако нельзя же требовать абсолютной святости от одного народа и ничего не предъявлять другим. Подобные «предъявы» - это ни что иное, как способ манипулирования сознанием, хорошо известный специалистам по информационным войнам. Подобные штампы не только замусоривают национальное сознание, но и ведут к жестоким потерям. Наши попугаи твердили про покаяние, часто забывая уточнить, перед кем? кому? за что? Или из той же картины: «какая дорога ведет к храму?» Но к какому храму – вдруг к ваххабистской мечети? Нашли, где «ночевала тучка золотая»? (Кто не в курсе, так назывался перестроечная повесть Приставкина о выселении чеченцев в войну). Нашли или не нашли, но до сих пор ищут. Насколько можно понять претензии к учебнику Барсенкова-Вдовина, одно из «преступлений» русских историков связано именно с этим сюжетом.

Бог ты мой, что нам только не приписывали и кого только не объявляли «мыслителем дум». Вот фрагмент из того же «отдела» (часто повторялся в рекламе фильма): буддист, востоковед и «философ одного переулка» А.Пятигорский с характерными истеричными интонациями, открывает истину о том, что те люди, которых в ХХ веке убивали в России, сами вроде к этому стремились. (Буквально не помню, но мысль такая). И – какая интересная - у этого переулочного философа мысль! Оказывается, русские офицеры, оставшиеся в Крыму, просто жаждали быть расстрелянными бандами палачей под руководством Белы Куна и Розалии Землячки; а русские и украинские и другие крестьяне заваливали челобитными коммунистических вождей с просьбой устроить им коллективизацию и голодомор; в ГУЛАГ ехали по комсомольской путевке, получаемой в социалистическом соревновании… ну, и так далее.

Собственно, какая-то доля правды в этом есть, особенно если учитывать психологию самих революционеров, а также отношение массы к вождям. Но оригинальной эта идея была не у Пятигорского, а еще у дядюшки Зигмунда, который трактовал вождя как коллективную проекцию отца-патриарха, от которого масса желает испытать силу неограниченной власти (См. прочее про либидо, бессознательное и мазохизм, о чем можно прочитать в работе Фрейда «Психология масс и анализ человеческого «Я»). Да, какое направление философии у нас не возьми, любое можно вывернуть и истолковать в русофобском духе. Была бы соответствующая установка.

Возможно, мы зря столь скептически относимся к фрейдизму и т.п. В фильме “Отдел» есть моменты, в трактовке которых без консилиума светил психоанализа не обойтись. Не будем обращать внимание на такую мелочь как отдельные вирши про «секс и философию». Как в одноименном азиатском кино там нет ни того, ни другого. Но вот анализ сновидений – это же конек психоаналитиков. И в нашем фильме есть такой СОН.

Без всякого стеснения рассказывается о фрагменте из дневника товарища Черняева, которому однажды приснилось, будто к нему подошел сам Брежнев, достал из штанов свое хозяйство и начал на него, Черняева, мочиться. Бедный Анатолий же не знал, что делать: уклониться от струи Леонида Ильича или стоять на месте, соблюдая партийную дисциплину. В фильме, который по времени показывался немногим позже передачи «Спокойной ночи, малыши», об этом клиническом для психоанализа случае рассказывалось в более грубых выражениях. Вообще, «Отдел» получился удивительным по откровенности.

А чего, вообще, им стесняться. Возможно, накануне, Черняев просто злоупотребил коньяком из своего номенклатурного пайка или перепил в кремлевском буфете, да мало ли что происходило, о чем мы не знаем. Вот и приснилось. Однако, вспомним, а кто такой этот сновидец. Не тот ли, что прикрывал по партийной линии «идеологические шалости и анти-партийные выходки» своих друзей из «отделов», будущих «прорабов перестройки». Не тот ли, кто в период «катастройки» дослужился до должности помощника самого генсека Горбачева и написал обо всем этом интереснейшие мемуары?

Да, это именно тот человек. Черняевский дневник (См.: Черняев А.С. «Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972—1991 годы». М., 2008. Ранее, уже в постсоветский период, горбачевский помощник успел тиснуть еще три книги воспоминаний) стоит читать всем интересующимся вопросом как трансформировалась «духовная ситуация времени» за десятилетия до перестройки и во время нее, как готовились номенклатурные запалы и собиралась идеологическая взрывчатка, разнесшие к чертям советский социализм и советскую страну вместе с ним.

Воспоминая этого и ряда других номенклатурщиков (их книги после краха КПСС и СССР пошли косяком) дают нам удивительную картину отечественной истории, пусть часто и лживую, но детальную, пошлую, если угодно, антифилософскую. У нас как-то привыкли представлять великие исторические события как нечто трагическое, героическое, когда задействованы великие герои и чуть ли не хтонические силы. Русские, советские и частично даже постсоветские мыслители терзали свои незаурядные умы в расчете именно на такой масштаб. А что, если он не таков? Что если «крот истории» роет не миллионопалой клешней Партии, а грешками и смешками миллионов ее мельчайших винтиков-функционеров? Что если История стучит по столу жизни не «громящим кулаком», а оборачивается какой-то очередной глупостью, загогулиной и нестыковочкой – «хотели как лучше», короче. Что же тогда, надо читать поменьше умных книг и побольше глупых мемуаров, чтобы понять каков в действительности наш социум в отношении с хроносом.

Не знаю, не берусь отвечать на такие сложные вопросы. В историческом процессе есть и низкое и высокое, и великое и мелкое, и грандиозное и пошлое – и история многострадальной России – не исключение. Но впечатления имеются и не дают покоя. Прочитано немало работ про Русскую Систему, Русскую Власть, Русскую Идею, не говоря уже про затертую в цитатах пресловутую Соборность – все с заглавных букв и во всемирно историческом масштабе. Но как перейти от этого масштаба к мелочам жизни и сделать это хотя бы мысленно при оценке нашей исторической практики и ее перспектив. Здесь размахивание философией и оперирование абстракциями, которые пишутся с заглавных букв, может стать контрпродуктивным.

Что до русской власти в ее отношении с обществом, то народ часто безмолвствует, давая ненавистной власти уничтожать саму себя. Последний самодержец роняет Самодержавие,　последний генсек курочит механизм Партии. Всемогущество оборачивается бессилием. Так называемая оппозиция оказывается сильной только задним числом; на деле при царе большевики были разогнаны по подпольям и эмиграциям и сами мало на что надеялись, а советскую диссидентуру почти повывели лагерями, психушками и высылкой за рубеж. И вдруг – все рушится, и оказывается, что мыслящие о будущих перспективах страны в очередной раз думали не ту думу и дули не в ту дуду.

Есть большая опасность, что все опять будет так же. Собственно, я пишу в других выражениях о том же, о чем и в первой статье «Без головы». Сама по себе история советской философии или ее отдельные представители, как и воспоминания о них, меня не сильно волнуют. Но какова роль нашей собственно «безголовости» в оценке ситуации видно на примере истории с предыдущей перестройкой.

Поиграем чуть-чуть в «альтернативную историю». Знаю, что историки-профессионалы это не очень любят, но ведь оценка исторических событий начинается с вопроса «что было бы, если бы…». Что было бы, если бы перестройка началась иначе и проводилась бы другими людьми? (Допустим, что крах советского социализма был неизбежен, и он разваливался под грузом собственных противоречий). Даже не perestroika бы произошла, а какая-нибудь альтернативная «переделка»? Легко из этой переделки мы бы все равно не выбрались, неизбежны были бы и потери, и ошибки, и преступления. Не обошлось бы и без традиционного ответа на традиционный вопрос, который звучит так: «Воруют!». Конечно, воровали бы, конечно ошибались бы. Но – может быть, не так много. Но – может быть, обогащались бы, но не курочили бы нажитое в СССР с таким садистским остервенением. Но – может быть, заботясь о себе любимых и родне, не продавали бы военную технику на металлолом за копейки и не теряли бы контроль над стратегическими отраслями и предприятиями. Но – может быть, не сдавали бы за просто так внешнеполитические позиции, завоеванные ранее русской кровью. «Может быть» зависела от степени осознания российский интересов новой (пусть и с традиционными чертами) российской власти. А в текущей реальности, в произошедшей истории «перестройки» она была почти предельно антироссийской и антирусской. Можно, конечно, видеть в этом некую мистику традиционной Русской Системы или клясть по привычке русскую судьбу. Но можно к анализу «катастройки» подойти и более приземлено. Многое зависело от того, какая группировка оказалась ближе к рычагам реальной власти – раз; и – как само общество осмысливало и реагировало на ход стремительных изменений в СССР, что оно думало накануне его распада и т.д. – два. Есть и другие факторы, конечно, но при осмыслении этих двух мы можем сильно продвинуться в понимании прошлого и предвидении будущего.

Те, кого интересует история (в широком смысле) сильно бы помогли ответу на первый вопрос, если бы воздержались, хотя бы временно, от выдумывания историософских схем о «русской системе», «судьбе», «идее» и т.д. Занялись бы они анализом политических раскладов, положения в позднесоветском социуме, короче, ответом на вопрос: «почему победили эти, а не те?

Ну, а любителям «философии» небесполезно поинтересоваться осмыслением духовной ситуацией и тем, каком пост-изме будут жить нынешние и последующие поколения россиян. Это небесполезно уже для того, чтобы в канун следующей «перестройки» не дать одурачить себя русофобскими «философемами» и «идеологемами», изучая прошлый опыт о том, как страну и народ оставляли БЕЗ СВОЕЙ ГОЛОВЫ, разбираться в приемах манипулирования, которым снова интенсивно подвергается сознание отечественных элит и масс.

И – попытаться противодействовать этому по мере наших слабых сил, которые, однако укрепятся, если мы подойдем к этому вопросу серьезно.