Дискуссия сторонников суда присяжных, которые видят в нём одно из немногих непосредственных проявлений народовластия, и противников, утверждающих, что лишь профессионалы должны заниматься вопросами виновности и наказания, эта дискуссия вряд ли завершится в обозримом будущем победой одной из сторон.
Поэтому я не собираюсь рассуждать о том, хорош или плох суд присяжных. Я предлагаю посмотреть на этот вид суда с несколько другой стороны. Ведь кроме достаточно узкой функции, которую выполняет конкретное жюри присяжных, сам этот суд может выступать в качестве значимой общественной силы, способной приводить к серьёзным изменениям в политике, системе управления и правовой базе страны. Конечно, в полной мере это проявляется в тех странах, где суд присяжных давно стал одним из старейших и уважаемых социальных институтов.
В нашей стране, где вся общая история присяжных заседателей не насчитывает и ста лет, да ещё и разделена при этом продолжительным советским периодом, суд присяжных может выступать скорее в роли лакмусовой бумажки, которая может очень чётко проявить мнения, надежды и страхи народных масс. А это ведь тоже очень важная роль, пренебрежение которой может привести государство к кризису.
Давайте посмотрим на государство где собственно и зародился суд присяжных – на Великобританию. Мы привыкли воспринимать эту страну как один из общепризнанных оплотов демократии, уважения к правам человека и гуманизма. Между тем в 19 веке это государство обладало одним из самых жёстких уголовных уложений. Смертная казнь предусматривалась за 72 вида преступлений, в числе которых – кража на сумму свыше 6 шиллингов, незаконная вырубка леса, браконьерство.
К первой половине 19 века такая средневековая жестокость воспринималась как нечто противоестественное, если не большинством англичан, то, по крайней мере, средним классом из которого и состояли в основном коллегии присяжных. Может быть здесь сказался знаменитый консерватизм англичан, но правительство упорно не шло на изменение уголовного законодательства, и присяжные осознавали, что своими вердиктами обрекают на смерть людей, чья вина заключалась, например, в краже овцы.
И вот постепенно сложилась достаточно любопытная правовая практика. Коллегии присяжных просто начали выносить оправдательные приговоры заведомо виновным мелким воришкам и мошенникам. Очень быстро такого рода вердикты распространились по всей стране. Присяжные не обращали внимания не только на улики или показания свидетелей, но даже на чистосердечное признание обвиняемого. Судьям не оставалось ничего другого, как отпускать счастливых воришек на все четыре стороны.
Естественно, государственным деятелям вряд ли могла понравиться ситуация, при которой большинство покусившихся на частную или государственную собственность вообще избегали наказания. Тем более, что английские джентльмены удачи очень быстро осознали произошедшие в общественном мнении перемены и начали воровать уж совсем беззастенчиво, разумно полагая, что максимум чем они рискуют – это пара месяцев в каталажке в ожидании суда. А там судья всё равно отпустит.
И вот свершилось! Реформа складывавшегося не одно столетие уголовного кодекса была осуществлена за несколько месяцев. И этот кодекс, действительно, стал одним из наиболее гуманных в тогдашнем мире. И всё в доброй старой Англии вернулось на круги своя. Воришки продолжили заниматься своим ремеслом, но уже осторожно, присяжные вновь начали выносить и обвинительные приговоры, а судья отмерять осуждённым адекватные сроки исправительных работ или тюремного заключения.
Мы видим, что именно суд присяжных был тем социальным институтом, который ускорил уголовную реформу и во многом изменил и английское общество в целом. Причём для этого присяжным не надо было отвлекаться от своих основных занятий, выходить на митинги или даже писать петиции. Они просто выполняли свой долг и выносили решение по одному конкретному судебному процессу.
У нас в дореволюционной России процесс, который очень ярко продемонстрировал, что суд присяжных представляет собой политическую силу, это, несомненно, дело Веры Засулич.
В начале 1878 года молодая женщина пыталась застрелить петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова и нанесла ему серьёзные ранения. Поводом для покушения стало указание Трепова подвергнуть телесному наказанию заключённого революционера Боголюбова, который отказался снять головной убор в знак приветствия высокого начальства. Правомерность поступка Трепова с точки зрения морали можно трактовать по-разному, но вот юридически он имел на этот приказ полное право. Телесные наказания к тому времени в тюрьмах Российской империи официально отменены не были.
31 марта 1878 года суд присяжных полностью оправдал Засулич. В данном случае мы опять наблюдаем интересный юридический парадокс – ведь отрицать свою вину Засулич вовсе, и не собиралась. Впрочем, это было и бессмысленно – показаний очевидцев вполне хватило бы для доказательства виновности. Интересно, что по сути дела в качестве защитника на процессе выступал не только адвокат, но и председатель суда, известный юрист А. Ф. Кони. Не желая рисковать, Засулич, несмотря на оправдательный вердикт, предпочла покинуть страну.
Процесс Засулич был для власти очень тревожным звонком, который, увы, остался неуслышанным. Ведь было вполне логично предположить, что если присяжные оправдывают обвиняемую в покушении на жизнь видного государственного чиновника, то неполадки следует искать не только и не столько в механизме функционирования суда присяжных, но во взаимоотношениях власти и народа, который видит в государственном чиновнике угнетателя и готов оправдать любое злодейство, направленное против его персоны.
Что же мы видим в современной России?
Кроме дела Квачкова можно выделить процессы русских офицеров, обвиняемых в совершении преступлений на территории Чечни или судебные заседания по делу об убийствах на национальной почве.
Конечно, нельзя не заметить, что между процессами той же Засулич и Буданова с Квачковым есть огромная разница. Последние не признавали своей вины, отрицая предъявленные обвинения. Разумеется, не только история, но и судебная практика не знает сослагательного наклонения. Однако, а если мы всё-таки представим, что Квачков к примеру дал признательные показания? Можно ли сказать со стопроцентной уверенностью, что вердикт присяжных был бы другим? И в случае оправдательного приговора к нему опять же нельзя было бы придраться. Ведь по закону признание не является абсолютным доказательством вины подсудимого.
Удивляет реакция власти на эти процессы. Да можно заводить уголовное дело по второму или по третьему разу. Да можно подобрать послушный состав присяжных или вообще отменить присяжных заседателей по целым категориям дел. Но эту политику нельзя назвать никак, кроме как страусиной, демонстрирующей желание зарыться поглубже в песок и не видеть вполне реальных проблем во взаимоотношениях власти и общества.
Если присяжные оправдывают полковника Буданова или русских националистов не значит ли это, что власти необходимо пересмотреть национальную политику правительства, при которой некоторые народы, в первую очередь чеченский, оказываются первыми среди равных, получая возможность пользоваться всеми социальными благами нашего государства и при этом пренебрегать его законами. Индульгенция, даваемая чеченцам на совершение практически любого правонарушения на российской территории, рано или поздно ударит и по чеченцам, и по власти, допустившей такую ситуацию.
Не значат ли эти процессы, что надо пересматривать отношение к армии и офицерскому корпусу, что бы выбирающие эту нелёгкую службу были уверены, что государство не предаст их и не бросит на растерзание по окрику чеченских «правозащитников».
А если посмотреть и на покушение на Чубайса немного с другой стороны, вообще не касаясь вины конкретного человека. Нормально ли, что один из самых высоких постов в стране занимает человек, убийство которого, давайте уж будем честны перед собой, вызвало бы горячее народное одобрение, и потенциального убийцу которого общество в лице присяжных заседателей с радостью избавило бы от любого наказания?
Суд присяжных опять выдаёт власти целую серию тревожных звонков. Но вот услышит ли их власть?
