В Советском Союзе многое делалось по приказу сверху. Поэтому творческая интеллигенция, как правило, держала нос по ветру. Наиболее «прозорливые» деятели культуры и искусства вовремя писали «нужные» музыкальные произведения, книги и сценарии или снимали по ним фильмы. Ну и, разумеется, получали за это высокие награды и престижные премии.
Но одного вдохновения и таланта здесь было мало. Чтобы написать, например, о советских разведчиках, надо было иметь выход на КГБ. Некоторых писателей, которые наиболее «верно» отображали руководящую и направляющую роль коммунистической партии, могли допустить в специальный читальный зал. Причем КГБ мог показать один документ нескольким писателям и потребовать, чтобы они в обязательном порядке изменили фамилию, дату и место события.
Однако опытный взгляд бдительных граждан может сразу распознать непреднамеренные похожести, а то и несуразности некоторых текстов. Так, в романе Вадима Кожевникова «Щит и меч» упоминается матерый сотрудник Абвера (военной разведки Германии) майор Штейнглиц. А в романе Юлиана Семёнова «Семнадцать мгновений весны» действует уже сотрудник СД (служба безопасности, политическая разведка) штандартенфюрер СС фон Штирлиц.
Разумеется, это совершенно случайное сходство. Интересно, однако, что уже на второй странице романа выясняется, что «народный разведчик Советского Союза» жил в Германии под фамилией Бользен, которая очень уж напоминает фамилию Шульце-Бойзен.
А носил ее организатор антигитлеровской подпольной организации в Германии.
Как вы, наверное, уже догадались, одним из прототипов собирательного образа Штирлица и стал Харро Шульце-Бойзен — представитель немецкого военного сословия, сын капитана второго ранга и родственник кайзеровского гросс-адмирала фон Тирпица. Ввиду того, что по итогам Первой Мировой войны Германия могла иметь крайне ограниченные вооруженные силы, он не смог стать морским офицером. А под влиянием антимилитаристских настроений, царивших в немецком обществе в 20-х годах прошлого века, эрудированный юноша и вовсе решил посвятить себя служению народу. Вероятно, поэтому он был убежденным противником всякого рода покушений и физического устранения политических противников.
Приехав из города Киль, молодой Шульце-Бойзен поступил на юридический факультет университета и поселился в восточной части Берлина. Там он ближе познакомился с жизнью и бытом немецких рабочих, глубже осознал, что такое социальное неравенство и классовая борьба. Великолепные организаторские способности одаренного студента позволили ему стать издателем прогрессивного журнала «Противник». Однако уже в апреле 1933 года нацисты запретили его выпуск, а самого Харро подвергли «превентивному заключению». Без предъявления каких-либо обвинений студента бросили в подвал гестапо — в «воспитательных целях». Вместе с ним в темной и душной камере находилось еще 55 (пятьдесят пять!) задержанных. Арестантов непрерывно подвергали издевательствам и избиениям. А друга Харро и сотрудника его журнала Генри Эрландера гестаповцы замучили до смерти (и это — в 1933 году!) прямо на его глазах.
Это произвело на молодого человека тяжелое впечатление и, вероятно, сломило бы, как и рассчитывали гестаповцы. Но в трудные моменты заключения он получил поддержку своих сокамерников — простых немецких рабочих. Думается, что пребывание в тюремных застенках смогло закалить характер молодого человека, а осмысление происшедшего указало на цель его жизни — борьбу с нацизмом .
Поскольку попадать в гестаповские застенки у Шульце-Бойзена больше не было желания, он решил с самого начала строго соблюдать правила конспирации. Встречи противников режима проходили только под видом семейных праздников, загородных пикников и занятий в различных кружках. А чтобы не отпугнуть участников Сопротивления чрезмерным объемом работы и опасными заданиями, было решено, что каждый будет работать только по мере своих сил и возможностей (ну и, разумеется, только по собственному желанию!). Так, при подготовке и выпуске нелегальных газет и листовок каждый участник Сопротивления выполнял работу, связанную только с его профессиональной деятельностью, и никогда не знал, кто работал до него и кто будет работать после него. Именно такой подход к разделению функций и стал наиболее эффективным методом конспирации и позволил выпускать газеты и листовки даже в то время, когда гестаповцы уже арестовали свыше ста человек.
Тот факт, что гестапо когда-то выпустило из своих застенков редактора Шульце-Бойзена отнюдь не говорил, что его не станут преследовать в дальнейшем. Скорее всего, гестапо стало докучать Харро и он решил ускользнуть от их «опеки». Для этого Шульце-Бойзен поступил в училище транспортной авиации в Варнемюнде. Как лучший выпускник, он получил направление сразу в Имперское министерство авиации.
И на этом поприще Шульце-Бойзен проявил себя, как отличный работник. Весьма скоро он стал одним из ведущих специалистов управления связи министерства авиации Германии. Вдумчивый сотрудник, интеллигентный и обходительный человек, он быстро сходился с людьми. Его проникновение в секреты авиационной промышленности и Люфтваффе было непостижимо естественно. Ему не надо было что-то выпытывать, красть, пользоваться обманом. Люди сами тянулись к нему, делились своими служебными успехами, просили совета при выполнении сложных заданий. И ничего странного в этом не видели, поскольку знали о большом доверии которое оказывает начальство их коллеге (это доверие определялось самим характером и содержанием его работы). Кстати, даже писатель Юлиан Семёнов «не забыл» упомянуть о министерстве авиации Германии, куда Штирлиц приводил пастора Шлага налаживать связи перед его уходом в Швейцарию.
Вообще говоря, наш Штирлиц имеет просто уникальный прототип.
Так, у Шульце-Бойзена был друг полковник Эрвин Гертс, ставший, благодаря его помощи, начальником Отдела боевой подготовки ВВС Германии. А вот еще один соратник по борьбе с нацизмом — Хорст Хайльман. С ним Шульце-Бойзен познакомился и подружился на факультете экономики зарубежных стран. Представьте себе, прототип Штирлица успевал даже преподавать в Берлинском университете! В несколько этапов Шульце-Бойзен сумел протащить его в Отдел дешифровки Главного командования сухопутных сил (ОКХ). Еще одного своего друга и соратника — Герберта Гольнова — Шульце-Бойзен сумел пристроить в Отдел диверсионных операций Верховного главнокомандования вермахта. Это подразделение ОКВ занималось организацией диверсионной деятельности в советском тылу и в прифронтовой полосе.
Вы, наверное, уже обратили внимание, что со всеми участниками своей организации Сопротивления Шульце-Бойзен был либо дружен, либо имел хорошие личные и доверительные отношения. Причем особенностью этой организации было то, что многие ее участники вышли из низов — были рабочими, ремесленниками, простыми служащими. Но много было также и техников, инженеров, унтер-офицеров и офицеров. Это была самая настоящая «капелла» — разноголосая организация противников нацизма. Примечательно, что многих своих соратников Шульце-Бойзен агитировал поступить на военную службу, а затем помогал их продвижению.
Такая деятельность, безусловно, приближала крах нацизма и разгром гитлеровской Германии. После войны даже вышла большая статья о Шульце-Бойзене под названием «Человек, выдавший наступление под Курском».
Точное число участников этой группы Сопротивления никто не знает. Скорее всего, их насчитывалось несколько сот человек. Конспирация в этой организации была строжайшая. Потянув за любую «ниточку», гестаповцы обнаруживали, что она тут же рвалась. Поэтому гестаповцы смогли казнить, бросить в тюрьмы и концлагеря «всего лишь» менее 150 человек. Оставшиеся в живых другие участники Сопротивления, по вполне понятным причинам, не говорили об этом даже членам своих семей.
К сожалению, даже после окончания Второй Мировой войны, разгрома и осуждения нацизма, участники группы Шульце-Бойзена предпочитали помалкивать. И на это у них были веские причины.
Дело в том, что в последующие годы участники группы Шульце—Бойзена нередко обвинялись в «измене родине». Была даже написана разгромная статья «Измена, стоившая жизни 200 000 немецких солдат». Западногерманская «общественность» даже через много лет не могла им простить, что они вели разведывательную деятельность в пользу СССР. Именно для того, чтобы подчеркнуть связь группы Шульце-Бойзена — Харнака с «красными» (с большевистской Россией) бывшие нацистские функционеры и окрестили эту организацию «Красной капеллой».
