1 сентября 2009 года произошло довольно значимое для современной России событие: её премьер-министр в публичном выступлении осудил Пакт Молотова-Риббентропа.
В опубликованной накануне статье, разъясняющей подготовленное выступление, было сказано, что этот Пакт «без всяких сомнений, можно с полным основанием осудить», так как он имел «аморальный характер». Если не считать эту статью и выступление в Польше на Вестерплатте только «частным мнением гражданина РФ В.В.Путина», то это было первое официальное осуждение Пакта в России (РФ).
На фоне активно идущих в обществе дискуссий, в которых преобладает скорее позитивная оценка этого пакта, такое заявление сенсационно. Кроме того, остаётся непонятной аргументация такой оценки с правительственной стороны, да и вообще смысл всего предпринятого мероприятия: поездки премьер-министра в Польшу и прозвучавших там заявлений. Визит был заранее проигрышным и для него, и вообще для России, но даже в этом отношении он превзошёл все ожидания. В сущности, визит оставил главный вопрос «зачем он туда поехал?» без ответа.
В первую очередь надо понимать, в каком статусе была приглашена туда Россия. Премьер Польши Дональд Туск, а также ряд других деятелей его партии (в первую очередь спикер Сейма Бронислав Коморовский) очень чётко сформулировали это накануне торжеств: в Польшу приедут высокие представители двух «стран-палачей» (понятно, Германии и России) и от них ждут признания своей вины и покаяния. В том, что ожидания относительно немцев оправдаются, они не сомневались, но вся интрига была в том, «найдёт ли в себе силы» признать равную с Германией вину за развязывание Второй Мировой войны премьер России. В этих условиях сам приезд российского премьера означал согласие России на то, чтобы она была представлена наравне с Германией виновницей войны.
При этом Путин ехал в страну, в которой не было общеполитического одобрения его приезда. Если пригласившая его партия премьера пыталась устроить совместное покаяние двух «стран-палачей», то партия президента заранее заявила о том, что сам приезд в Польшу такого лидера как Путин — оскорбление для их страны. Таким образом, Путину были гарантированы «ответные» оскорбления в адрес России в выступлении президента гостеприимной державы и крайне негативный информационный фон со стороны значительного числа польских СМИ.
Так и было, и Путину пришлось молча слушать и сравнение Лехом Качинским Катыни с Холокостом, и оценку российско-грузинской войны как возрождения тоталитаризма в России, и много ещё чего, что молча сносить ему не подобало бы. В ожидании приезда российского премьера в Польше была поднята такая информационная кампания, что журналисты сравнивали её с «ажиотажем перед падением метеорита». Даже на фоне прежней раскрутки темы России как «вечной Империи Зла», такого сильного всплеска антироссийской пропаганды и русофобской истерии, по некоторым оценкам, не было даже в год назад, во время «агрессии России в отношении демократической Грузии».
При этом Путин не мог не разочаровать даже пригласившую его польскую сторону (правительства и тем самым партии «Гражданская платформа»). Общественные ожидания от его речи на Вестерплатте были очень велики, это показывали все соцопросы. От него ждали признания вины и покаяния от лица народа России. Само собой разумеется, что каяться он не собирался. А значит, негативная реакция на его выступление и осуждение его в комментариях политиков и прессы были гарантированны, причём после 1 сентября уже всеобщие, так как к ним вынуждена присоединиться и пригласившая сторона.
Таким образом приезд Путина не только не улучшил информационный фон отношений наших стран, но и стал поводом для очередного его значительного ухудшения. Как верно высказался брат президента и лидер одной из двух основных партий страны Ярослав Качинский, «это событие не приблизит нас к моральной нормализации отношений с Россией». Так зачем же было ехать?
Несомненно также, что Путин оказывался в проигрышном положении дважды: и в Польше, и в России, причём в России особенно, ведь его осуждение пакта Молотова-Риббентропа было сенсационным и скандальным.
Признание вины России в связи с событиями Второй Мировой — болезненный удар по российскому общественному мнению, который явно был недостаточно подготовлен информационно (скорее даже наоборот, информационная кампания на ТВ и во многих прочих СМИ была направлена как раз в обратную сторону). Сильная негативная реакция на слова Путина в российской политической среде вполне естественна. Осуждение Пакта идёт вразрез с общим настроем и, более того, противоречит некоторым прежним заявлениям самого же Путина (например, в одном из интервью он говорил, что пакт был исторической необходимостью и неизбежным следствием заключения Мюнхенских соглашений). После этого ему следовало бы объясниться перед российским общественным мнением. Но остаётся непонятным, зачем премьер-министру вообще нужно было вступать с ним в конфликт, да ещё и по такому вопросу. Угодить Польше? Но одним только этим ей не угодишь — потребуются дальнейшие далеко идущие действия.
Выступление Путина было выдержано в оправдательном тоне, вряд ли адекватном ситуации. Полякам оправдания не нужны — им нужно признание вины и публичное покаяние. Плюс к тому поляки были признаны премьером союзниками СССР «в той войне», что весьма оскорбительно для самих поляков. Ведь с польской точки зрения в той войне было две «империи Зла», два «государства-палача», её развязавшие, и великомученица Польша между ними, воплощение Добра и морали. А тут вдруг заявляется, что она была в союзе со Злом, с «палачом», пусть и только с одним из двух… И ведь даже худшим злом из двух имевшихся: всё же Германия почитается как Зло только в её тогдашних третьерейховских формах, Россию же принято считать в Польше «злой» просто за её русскость и независимо от режима или эпохи. Странно не учитывать этого в тексте, обращённом к самим же полякам. Тем более странным кажется попытка Путина представить отношения двух народов чуть ли не как дружественные: поляки ныне живут в убеждении, что ими ведётся священная историческая борьба с Россией, организовывают под неё «всё прогрессивное человечество», а тут вдруг, оказывается, что история «не должна мешать» хорошим с нею отношениям.
Возможно, причина неверно выбранного тона кроется в ошибочной оценке ситуации: в статье премьер-министр сетует на «попытки переписать историю под нужды сиюминутной политической конъюнктуры». Но польская трактовка Второй Мировой войны ни в коей мере не является следствием сиюминутной конъюнктуры. Она вытекает из самых глубоких и традиционных свойств польского самосознания и восприятия отношений с соседями и, по сути, для поляков безальтернативна. Это полностью акцептированная обществом национальная идеология, в ней вообще нет ничего конъюнктурного. Конъюнктурными могут быть отдельные заявления политиков и государственные акции, но не общее понимание тех событий.
Статья (и выступление) расстраивает и тем, что в ней так и не были представлены объяснительные модели для целого ряда «трудных мест» истории наших взаимоотношений. А ведь в первую очередь этого от статьи и ждали, если не в Польше (там ждут только признания вины и покаяния), то определённо в России. Например, по вопросу Катыни сказано разве что вскользь, что народу России «хорошо понятны обострённые чувства поляков», так как его судьбу тоже исковеркал тоталитарный режим. И что из этого?
Был ли Путин вынужден туда поехать в связи с международной обстановкой и более широким уровнем международных отношений? Вряд ли. В Польшу не приехали главы ряда основных европейских государств, не приехали и высшие представители США. Таким образом, международного съезда глав государств, на котором было бы неприлично не появиться, не было. Основная интрига торжеств была именно в том, что приехали два лидера «стран-палачей», и Путин решил поддержать именно такое мероприятие. Зато дал повод Я.Качинскому в крайне оскорбительном тоне заявить, что Саркози и Браун не приехали только потому, что посчитали ниже своего достоинства присутствовать на одном мероприятии с Путиным, а российско-германские отношения сравнить с «духом Рапалло».
Если уж ехать, то надо было потребовать формирования такой программы, которая не предполагала бы унижения России. К примеру, завершения официальной церемонии совместным возложением венков к памятнику советским воинам. Также было бы разумно представить там собственно русскую точку зрения на события Второй Мировой, а не пытаться задабривать Польшу признанием вины без покаяния за неё. Кстати, сама аргументация того, что за эту вину не надо каяться, впечатляет своей аморальностью: мол, все так делали, и мы тоже. Ни на одном суде такой метод оправдания преступника не был бы учтён обвинением. Сама ситуация, когда признание аморальными прежних действий государства сочетается с вполне аморальной аргументацией отказа от покаяния за эти действия как нельзя лучше свидетельствует польской стороне о её правоте в общих оценках России.
Формально Путин приехал ради улучшения отношений с Польшей и начала примирительного диалога. Но неизбежная жёсткая реакция польского политикума и общественного мнения на то, что он не пожелал покаяться, может вести только к обратным последствиям. Россия сознательно разожгла польские ожидания и потом поставила перед фактом их напрасности. Видно, это было неадекватное действие, плюс к тому совершённое в неподходящее время. Российско-польские отношения — слишком сложная тема, чтобы их можно было улучшить одним, пусть и громким, поступком. Это вопрос долгой и продуманной политики, для проведения которой пока что даже не созданы нужные условия.
Напомню, что польско-германское примирение началось с послания польских епископов
Всё говорит о том, что к диалогу эта страна не готова. Её позиция тверда и монолитна: полное признание Россией вины за войну, равную вине Третьего Рейха, всенародное покаяние, выплата компенсаций и отказ от имперскости (то есть распад РФ).
Можно ли надеяться на диалог с такой стороной? Нет, однозначно нет. Здесь просто нет условий для диалога, есть что-то вроде общественно-политического ультиматума. На фоне этого оправдательные интонации Путина, его признание вины России за Пакт
Так нужно ли было премьеру ехать в Польшу? По всему видно, что это был плохо продуманный и в результате бессмысленный визит, который стал очередным унижением России. И для общего фона польско-российских отношений он будет иметь явные негативные последствия.
* * *
Но помимо стороны российско-польских официальных взаимоотношений, остаётся и внутрироссийский итог предпринятых премьером действий: осуждение Пакта Молотова-Риббентропа и тем самым признание частичной вины России за начало Второй Мировой войны.
Это то, что важно в первую очередь для русского самосознания, для нашего восприятия истории и самооценки в ней.
В своём отношении к Пакту Путин сослался на официальное его осуждение парламентом нашей страны, призвав другие страны, подписавшие в своё время подобные же пакты о ненападении с нацистской Германией, последовать этому примеру.
Такая рекомендация может вызвать только удивление. В Постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24.12.1989 «О политико-правовой оценке советско-германского договора о ненападении от
При этом если мы обратимся к осуждению Съездом только секретного протокола к Пакту, то и здесь вызывает удивление ссылка на него со стороны Путина. За что Съезд осудил этот протокол?
За три вещи. Во-первых, подписание этого протокола признано «отходом от ленинских принципов советской внешней политики». Что, премьер-министру РФ тоже не нравится в Пакте «отход от ленинских принципов» и он хочет, чтобы и другие страны осудили такой «отход»?
Во-вторых, Съезд осудил «переговоры с Германией по секретным протоколам» за то, что они «велись Сталиным и Молотовым втайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР», вследствие чего эти протоколы были изъяты из процедур ратификации. В том же пункте Постановления Съезда указано, что «решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор». Весьма разумное положение, указывающее на то, что этот секретный протокол не был государственным актом и потому государство (и его народ) не только с моральной стороны, но и де-юре не может нести за него ответственность. Путин в своей статье и выступлении на Вестерплатте почему-то не вспомнил об этой характеристике документа, а потому нашёл ему только то оправдание, что, мол, не одна наша страна заключила такой договор, грешок на всех имеется. Но, опять же, Путин решил осуждать весь Пакт, а не только секретный протокол к нему, при том что как раз секретным протоколом советско-германский пакт и разнится от других.
В-третьих, в Постановлении Съезда народных депутатов было осуждено нарушение со стороны СССР прежних договоров со странами Прибалтики, в которых Советский Союз признавал их суверенитет и территориальную целостность. Впрочем, это нарушение было только необязательным следствием Секретного протокола, сам же протокол, и тем более Пакт, никак суверенитет прибалтийских стран не нарушал, как не нарушает суверенитет ряда соседних стран и современное признание их со стороны России (и не только России) зоной своих интересов.
Таким образом, ссылка на Постановление Съезда народных депутатов
* * *
Путинское осуждение ещё раз показало, что для того, чтобы официальные лица государства вырабатывали то или иное отношение к событиям прошлого, необходим некоторый набор критериев, который был бы открыто акцептирован по крайней мере действующей в стране властью. И вот их-то, по крайней мере со времён отказа от «ленинских принципов», как раз и нет.
И на самом деле это проблема не отсутствия у государства «официальной идеологии», истинной, потому что верной, а отсутствия у него понятной исторической идентичности. Только она может давать критерии оценки, что входит в интересы страны, а что им противоречит, что своё, а что чужое.
Есть попытка рационально-прагматического подхода: в условиях очевидной невозможности объединения стран в антигерманскую коалицию и одновременно неизбежной германской агрессии на восток необходимо было установить границы, за которыми эта агрессия будет воспринята Советским Союзом как вызов его прямым интересам. Вполне логичная аргументация, однако принципиально не затрагивающая моральную сторону дела. А именно о моральном осуждении Пакта ведёт речь Польша и вместе с нею Путин. Действительно, то, что рационально с прагматической стороны дела, может быть одновременно и аморально — с этим, если мы остаёмся в поле нашей же русской (да и вообще христианской) культуры, никак не поспоришь.
Во всех обсуждениях того пакта путаются сам пакт и то, что за ним следовало: присоединение восточных регионов Польши, прибалтийских стран и частей Румынии. В тексте не только Пакта, но и секретного протокола к нему нигде такие присоединения не оговаривались и потому собственно за них пакт осуждаться не может. Равно как он не может рассматриваться и как «союз СССР и Германии», как это обыкновенно делает польская и прибалтийская пресса.
Такой союз с подлинно преступным режимом действительно можно было бы признать аморальным, но никаких союзнических отношений между двумя странами из него (как и из договора 28 сентября) не следовало. Но если вести обсуждение нравственной стороны всего комплекса событий, частью которых был Пакт, то здесь есть принципиальные моменты как раз именно морального характера, которые и должны учитываться.
Возможно, в случае с Прибалтикой и Бессарабией других аргументов, кроме приведённых прагматических, найти трудно. Разве что сомнительно выглядит моральная сторона альтернативной уступки Прибалтики нацистской оккупации. Впрочем, присоединение трёх прибалтийских стран к СССР и не было прямой оккупацией, как в случае с восточными землями Польши. Сам факт оккупации де-юре доказать трудно, и попытки их современных правительств сделать это встречают обоснованные возражения, причём не только в России.
Однако совершенно иная ситуация с Польшей. Её восточные территории были просто заняты Советской Армией и присоединены к СССР. Но в отношении к ней Советский Союз де-факто исходил из принципа «ни пяди польской земли» и вся политика присоединения её восточных земель в
Это тот момент, который пытаются замалчивать: для поляков он нерелевантен, так как старые западнорусские земли, называемые ими «Кресами», они и сейчас неформально считают по праву своими. Но почему же этот аргумент не используется российской стороной? Ведь за этим стоит тот же способ описания, которым передаются события российско-грузинской войны
Польша и сейчас считает себя в полном праве обладать северными и западными землями, подаренными ей после Второй Мировой войны и очищенными от нередко преобладающего немецкого населения, и называет их «Возврашёнными землями». Это согласно с польскими ценностями. Однако такое же право на возврат старинных земель за другими народами она отрицает.
Эта же проблема касается и оценки всех предыдущих разделов Польши. Многовековая польская агрессия на древнерусские земли представляется полякам вполне моральным действием: они ведь несли туда свет западной культуры, который «по определению» лучше, чем любая другая. Для польского восприятия народы Западной Руси должны быть вечно благодарны Польше за её «цивилизаторскую миссию на Кресах». Да, вряд ли можно убедить поляков в том, что агрессивное и высокомерное отношение к чужим культурам само по себе безнравственно, но стоит всё же говорить об этом.
Все три «раздела Польши», совершённые Россией в XVIII веке, и её новый раздёл в 1939 году, были основаны на общей логике освобождения из-под польского гнёта земель, которые исторически маркированы именно как русские. Даже те древнерусские земли, которые Польша захватила раньше всего, ещё в XIV веке — Галицкая Русь — назывались в ней Русским воеводством. Русский статус никогда не отрицался и за землями, аннексированными Польшей в XVI веке у Великого Княжества Литовского незадолго до того, как оно было вынуждено заключить с Польшей Люблинскую унию. Да и большая часть самого княжества, фактически включённого в польское государство по этой унии, была и считалась Русью. Собственно польские земли были частично присоединены к России только в XIX веке, и это можно признать одной из самых печальных ошибок русской политики, той ловушкой кн. Адама Ежи Чарторыйского, в которую она попалась, но к разделам это отношения никакого не имело. Впервые поляки попытались официально счесть западнорусские земли польскими только во Второй Речи Посполитой, то есть в межвоенной Польше.
В дискуссиях о советском вторжении 17 сентября
Советский Союз никогда не скрывал негативного отношения к оккупации Польшей этих территорий и был настроен на их возвращение. Эта позиция была открытой и честной, а главное, основанной на по-прежнему признаваемом международным правом и согласуемым с европейскими ценностями праве наций на самоопределение. Кстати, ещё более жёстко относилась к польской оккупации Виленского края «буржуазная» Литва.
Так что же должно быть морально осуждено: решимость Советского Союза воспользоваться политическими обстоятельствами и освободить из-под польского гнёта древние русские земли, восстановить территориальную целостность Украинской и Белорусской наций, или межвоенная Республика Польша — национальное государство, которое удерживало под оккупацией огромные территории соседних народов и почти половина граждан которого была национально бесправной?
Пару лет назад в парламенте Белоруссии обсуждался вопрос о введении нового государственного праздника — 17 сентября, дня единства Беларуси. Власть не решилась на это из-за нежелания раздражать соседнюю Польшу. Однако вряд ли можно поспорить с тем, что для Белоруссии, как и для Украины, события той осени означали национальное объединение и освобождение от польского гнёта, великую нравственную и историческую победу.
Межвоенная Польша несёт всю ответственность за то, что Советскому Союзу пришлось оговаривать с Германией пределы её агрессии в этой стране. То есть само то, что судьбу западнорусских земель Москва вообще вынуждена была с кем-то обсуждать. Моральному осуждению должен быть подвергнут не Пакт Молотова-Риббентропа, а Вторая польская республика, сама её государственность, основанная на захвате территорий соседних народов. Государство, установившее режим национального бесправия для неполяков и продолжавшее проводить агрессивную внешнюю политику даже перед самым своим падением.
Стоит также учесть и то, что Советский Союз занял западнорусские земли Польши только тогда, когда Польши как государства уже не было, а его правительство было в бегах. Альтернативой их занятию было только отдание их в немецкую оккупацию. Так что же, мы теперь должны признать аморальным возвращение своих прежде оккупированных территорий и согласиться на то, что морально было бы подарить их немцам?
Именно ради того, чтобы этого не произошло, Советским Союзом был подписан секретный протокол к Пакту Молотова-Риббентропа, который мы просто не имеем право признавать аморальным. Не имеем права исходя из нашей русской идентичности. В отношении Польши это был акт исторической справедливости, акт, направленный на национальное освобождение.
Так о какой морали говорит премьер-министр Путин, осуждая и этот секретный протокол, и сам Пакт
Русское государство может придерживаться формально-юридического осуждения секретного протокола к Пакту, которое было вполне корректно выражено Съездом народных депутатов в
Как сказал польский премьер Д.Туск, «не вызывает сомнения, кто тогда был жертвой, а кто палачом». Действительно, не вызывает сомнения, что палачом была Польша, а жертвой — Западная Русь, которую СССР решился вырвать из рук палача. Если Варшавой ставится задача покаяния за прошлые события, то польский народ должен покаяться за многовековую агрессию на восток, на русские земли, и за то, что он делал с малыми народами уже в XX веке, когда вновь обрёл независимость и сразу встал на путь агрессора и поработителя.
Все разделы Польши, которые осуществляла Россия, имели мощное историческое и моральное основание. А главное — они не были проявлением агрессии в отношении собственно Польши, но лишь попытками забрать оккупированное, освободить подъярёмную Русь, на что русскому народу давала право его русская идентичность. Как бы наши предки ни объясняли в разные эпохи эти присоединения: как наследство русского великокняжеского дома Рюриковичей, как воссоединение народов Украины и Белоруссии, или как объединение Русской земли — всё одно, это было освобождением, и оно было морально и глубоко обоснованно.
В 1939 году Россия не сделала ничего, от чего бы отказалась после войны или от чего сейчас отказались бы народы Литвы, Белоруссии и Украины. Ни одно из государств-выгодополучателей от секретного протокола к Пакту о ненападении не хочет отказаться от полученных ими территорий. И это их моральное право: они владеют тем, что считают своим исходя из своей истории и своего самосознания. Это и моральная победа России: она сделала тогда то, что эти народы ценят и за что они держатся.
Только нынешняя РФ в лице её премьера не хочет с этим считаться: для неё нет уже ничего своего, есть только газовые контракты, перед которыми нет моральных преград.
Россия пытается уйти от ценностного подхода, от ценностного осмысления своего прошлого. За этим стоит глубокий кризис русской культуры, её забытьё. Забыты ценностные ориентиры, забыты и пределы Русской земли. Но внешний мир такого внеценностного подхода не признаёт. Тот же Европейский союз — организация, хотя и отказавшаяся от христианской идентичности, всё же подчёркивающая ценностный характер своего объединения. «Общеевропейские ценности», недавно изложенные в 3 статье Лиссабонского договора, могут быть и не разделяемы Россией, однако они определённо задают требование ценностного диалога.
Официальная Россия боится этого диалога, уходит от него, а в результате слывёт аморальной и заранее проигрывает любые исторические споры. Идентичность того, кто забыл себя, определяют другие. Так, как им это выгодно.
