Казахстан вне времени

Казахстан находится в политическом безвременье.　Безвылазно - еще с начала девяностых годов, ставших стартовой площадкой для многих из имеющихся сегодня новейших политических проектов. Мы как минимум на десять-пятнадцать, а то и на все двадцать лет отстали от лиги лидирующих стран и тех, кто находится на их цивилизационной орбите. Фактически, это неодолимое отставание: реализовать упущенные преимущества остается не в погоне за далеко ушедшими, а в нахождении инновационного «самого прямого пути» даже не к завтрашним, а к послезавтрашним целям.

Если мы находимся в пустыне иллюзий, то и в этом есть свой шанс: в пустыне несколько проще определить правильное направление. Обратная сторона нашего отставания достойна того, чтобы признать ее за редкую возможность. Лишившись общества поспешно бегущих, мы как минимум оградили себя от их суеты, толкотни и истерических выкриков. Мы стоим на перепутье в одиночестве, и это самая лучшая компания. Нас не смущают ничьи советы – возможно о нас забыли. Очень хорошо. 　

Признаем сильные стороны нашей политической пустоты. Ведь Пустота в опыте наших восточных соседей – необходимая и нейтральная сама по себе вещь. Это простор созидания и бесконечность перспектив. Полуграмотные постсоветские политики, отмахиваясь от будущего, сами того не желая, создали из Казахстана идеальную зачищенную площадку. Сами они полагали, что здесь не сегодня так завтра начнется какая-то непонятная стройка. Со стройкой особо не вышло. Но, годами копаясь на месте и ровняя это место до истребления последнего сорняка, они в итоге вытоптали идеально ровное плато.　

И что же? Хотя бы то, что здесь теперь можно построить аэродром – это намного лучше, чем самый перспективный небоскреб. Наши минусы обязаны стать нашими плюсами, наш бездарный политический класс своей мелкой суетой и топтанием на месте обязан был сделать для истории хотя бы одно хорошее дело… 　

Безнадежно отстав, мы не будем уже догонять. Мы достигнем далекой цели новыми транспортными технологиями, настолько же перспективными, насколько авиация перспективнее скота. Мы не будем тратить себя и свое время на переходные решения и возводить временные строения. Определенно, на нашем идеально ровном политическом пространстве без отдаленного даже намека на какие-то кочки, шалаши, времянки или покосившиеся строения доморощенных гражданских институтов есть что-то космически прекрасное. Здесь можно проектировать самые совершенные города, не рискуя нечаянно снести раритетные здания или случайно продолбить запущенную канализацию.　

Не стоит ли признать, что наше преимущественное отличие от остального мира – то, что мы являем собой идеальный во всех определениях полигон? И очень большой. 　

В нас и раньше видели такой полигон: для ссылки неблагонадежных народов, для сельскохозяйственных экспериментов, для атомных взрывов и космических запусков. Большую космическую пустыню, которую не жалко. А нас самих больше воспринимали бонусом к этой красоте... Разве не так было? Мы – смотрители Полигона, достойные, наконец, стать его гражданами. А раз так, не стоит ли воспользоваться им теперь в собственных интересах?　

Незапущенные в прошлом процессы - залог того, что никого и ничто мы не будем слепо копировать. Отсутствующая база гражданского общества позволяет проектировать национальную демократию как проект раритетный и совершенный сам по себе. Мы имеем чистые заделы для выстраивания инновационного образования и здравоохранения. Мы не обременены опытом такого строительства – но одновременно не обременены и его шаблонами, стереотипами и ошибками. Слишком многие народы много отдали бы за то, чтобы как современные казахи – иметь возможность начать все с чистого листа. Но их строения поражены кто ветхостью, кто неверным расчетом. Упустив их развитие, мы оберегли себя от их поспешного несовершенства.　

У нас не было ярких политических прорывов девяностых, на базе которых сложились современная Восточная Европа и Прибалтика. Но у нас есть оправдание – мы изначально хотели большего, чем роли культурной периферии на подачках ЕС. Мы не возвращаемся в покинутый дом (младшими домочадцами) после недолгого отсутствия, у нас совершенно другая задача переформатирования собственной истории.　

Собственно, опыт девяностых не так позитивен, если вспомнить его доскональнее. Лишены мы (стараниями молящегося на Пустоту и стабильность чиновничества) не только полноценного многопартийного парламентаризма, мультикультуральности и свободы печати, но и массовых кровавых беспорядков 1993 года в Москве, танкового обстрела парламента, многолетних сепаратистских войн, авторитарно-балаганного беспредела Леонида Кучмы... Нас многое обошло стороной. Повторю, отложенный старт – это еще не синоним поражения. Мы не против прогресса, но мы хотим, чтобы наш прогресс был не полумерным и не постепенным. Мы созрели для движения на самой высокой скорости, и те, кто сдерживали нас, заслуживают скупой признательности. Хорошо, что они были там, где они были. Хорошо, что они имитировали политические реформы. Хорошо, что им не хватило способности и амбиций запустить страну вне режима тренажера.　

Мы были недовольны ими. Но оказалось, все это хорошо. Теперь они должны непременно уйти. Хотя бы для того, чтобы остаться в истории не с проклятиями напротив каждой фамилии. В Казахстане востребован иной тип руководства, иной тип политического строительства.　

Мы не должны больше оглядываться на соседей по СНГ, чтобы имитировать их модели преодоления кризисов, не должны бездумно срисовывать кремлевские сценарии организации партий власти с их поспешным последующим слиянием.

Машинальное повторение жеста за магом создает не нового мага, а клоуна. Поскольку мы повторяем не за магом, даже трудно сказать, какую несвежую вторичность тем создаем. 　

Да и не в партиях вопрос. Центральная тема сейчас – это историческая задача страны. И она может быть решена только на высоком уровне, решена как мировая миссия. Используя наши полигонные возможности, мы можем построить политическую систему, воспроизводящую самые передовые социальные технологии, но во многом корректирующую их неизбежные недостатки, и тем самым эксклюзивную, действующую в пример другим и органичную – то есть принимающую естество природы человека, его психологические установки. Поощряющую их, не ставящую несбыточных целей - последним грешили безжизненные и утопические идеологии двадцатого века. Потому что оставляли человека «на потом», надеясь воспитать его в духе каких-нибудь теоретических благоглупостей. Но человек не терпит теоретизирований – кстати, это отчасти создало ту полосу отчуждения, которая есть у нас и у наших соседей по СНГ. Полосу отчуждения между «народом» и «властью». Где власть – что-то там непонятное теоретизирует, а народ – народ терпит...　

В демократическом мире такой установки нет. Отличие, для нашей темы существенное. Наш выбор – обходиться без начальников. Власть – знаковый и качественный сервис. Обслуга. Как химчистка или пицца на дом – если заказ исполнен вовремя и качественно, посыльный может получить на чай. Избиратель должен быть ночным кошмаром и требовательным диктатором для политика. Политик должен понимать, что если он хотя бы что-то сделал не так – недостаточно преданно посмотрел, недостаточно широко улыбнулся – увольнение неизбежно. Конечно, это тяжелая работа, но никто не обязывает наниматься на такую работу.　

Это отличие между Европой и Азией. География второстепенна. Турция, Корея и Япония доказали свое соответствие (не полное, но искреннее) европейскому стандарту. Некоторые номинально европейские страны, напротив, привержены вульгарной «азиатчине». Местонахождение здесь – совсем не главное. Неважно, где исходно находится твоя страна. Важно, где она хочет в итоге находиться.　

Мы совершаем европейский выбор, если преодолеваем отчуждение власти и народа. Мы остаемся азиатами, если подобострастно смотрим на недалекого в общем-то чиновника, «человека с мигалкой», одышливое ничтожество, человека в полицейском мундире. Эти люди должны находиться в качестве сервис-менеджеров, как конкурентные профессионалы, которых мы нанимаем, но можем рассчитать в любой момент. 　

Сказанное не означает, что Европа лучше Азии (или наоборот). В современном мире хороши все. В Азии лучше видят человека в глубину, в Азии доскональнее декор. В Азии идеальное понимание питания и физического развития. В Европе лучше машины, лучше политические системы. Так случилось. Если в политике мы говорим об идеальном, то мы говорим о европейском. Вероятно, потому что в восточном понимании человек затерян в космосе и слишком мал... Но если такую философию буквально реализовать на политической практике, наша невзыскательность (она хороша везде, только не в политике – здесь надо быть амбициозным требовательным индивидуалистом) автоматически приведет к тому, что власть по остаточному принципу достанется тем, кто вопросами «я» не озабочен. Людям плоским и хватким. И их прислужникам, больше похожим на насекомых. На нашем примере – в политику и силовые структуры идут в основном те, кто ничего в жизни не умеет, кроме как командовать и свистеть в свисток. «Власть людей» должна перестать быть властью худших людей. А для этого она должна потерять абсолютно все связанные с ней привилегии, которые сейчас мотивируют недалекого человека идти во власть.　

В идеале система демократии возникает там, где людям «не все равно». Уже потом следуют вопросы, насколько не все равно и тому подобные. Но сначала – заинтересованность в общем деле. «Республика» означает «общее дело».　

Скажут – много ли тех, кому есть дело до государства? А много ли было их во времена Платона? Или Чингис-хана? Или Временного правительства? Во все времена революционеры и реформаторы тяготились одним: как мало тех, кто готов стать с ними рядом. Это ведь только потом набегают толпы услужливых соотечественников.　

А почему они вообще предполагали, что «общее дело» должно быть «делом всех»? Если им интересно было часами обсуждать политическое устройство, основывать дискуссионные клубы, печатать подпольные газеты и умирать на баррикадах, то где из этого следует, что любому человеку со стороны это близко в той же мере? И мы видим, что это не так, что многие отворачиваются от политики не от неверия или страха. Они и в Штатах повели бы себя точно также. И ведут.　

Количество тех, кому интересны рыбалка, телесериалы, байдарки, тотализатор или алкоголизм – неисчислимо. И все они имеют полное право не вникать в политические проблемы, как не вникаем мы в работу хирурга или пилота самолета, хотя подчас от последних зависим больше, чем от далеких политических диспутов. Почему же здесь не работает принцип свободы? Люди насильно затаскиваются на избирательные участки, и делает это Государство. Институт, призванный быть Сервисом, но ставший Деспотом. Государство, узурпировавшее нашу свободу выбирать в свободу быть свободным от нас. Все эти миллионы безразличных к политике людей, оторванных от телевизора – пища этого монстра. Ведь их безразличием, непониманием происходящего, их безвольной запрограммированностью Государство продлевает свое безбедное существование. Ими манипулировать не сложнее, чем пластилином. Аппарат системы и апатичное большинство состоят в фактическом сговоре. Так ли было в первых демократиях? Скажем мягко: было наоборот.　

Стать гражданином было равнозначно совершению подвига. Выбор в пользу участия в решении судьбы народа всегда означал готовность ответной жертвы. Только так можно было реализовать свой выбор по чести. В наших условиях не должно быть выбора по-иному. Не то все так и останется имитацией.　

Пример, который мы призваны показать остальным, станет возвратом к качественной демократии. К власти тех, кому не все равно, а не пастухов или заблуждающегося на свой счет стада. Вырождение демократии никому не сделало лучше. Развитые страны страдают в первую очередь: оттого, что перегружены электоральным балластом, вынуждены откупаться от бездельников и криминала беспрецедентными социальными гарантиями. Политикам неизбежно приходится низводить себя до худших и примитивных, а это исключает готовность к риску и изменениям. Делает невозможным необходимый цивилизационный рывок. Но если так было бы всегда, волей немногих не возникла бы цивилизация. Большинство не желает цивилизации. Максимум, чего желает большинство – это пользоваться ее благами. 　

Надо очень немного: смириться с тем, что не все хотят или готовы быть творцами истории. И это их право. Страна с привилегированным гражданством не может стать жертвой случайности. Она осведомлена о законах истории, как команда космического корабля – о законах астрофизики. Всякое дело должно быть делом профессионала. Если мы хотим жить в качественных домах и иметь качественный быт, качественное образование и медицину, надо честно идти до логического конца. Управлять страной – принимать решения, избирать менеджеров-управленцев и оценивать их концепции дано не каждому.　

Гражданам должно принадлежать исключительное право выбирать, определяться между политическими программами. Политики должны перестать апеллировать к низменным инстинктам тех, кто предпочитает простое овощное существование труду и принятию жизненного вызова.　

Гражданство должно быть сопряжено с ответственностью и обязательствами, действующими в рамках конституционных положений. В рамках тех же положений не-граждане должны иметь практически тот же спектр прав, за исключением электоральных. Права на защиту, работу, социальные отчисления. 　

Не-граждане должны быть освобождены от базовых налогов и военной службы. Равнодушие к судьбе своей страны (или право не считать ее своей) заслуживает полного признания. Никакой лжи. Все укладывается в три слова: мне есть дело. Или его нет. Мне не все равно.　

Не-граждане должны быть лишены возможности начинать любое дело (любой бизнес) на территории страны. Частное предпринимательство доступно исключительно ее гражданам, не-граждане могут только работать в любых государственных или частных структурах как наемные работники (при всем соблюдении их трудовых прав).　

Не-граждане должны иметь все возможности стать гражданами, если это соответствует их желанию. Общество не строит неодолимые стены, оно просто определяется по главному принципу: каждый должен жить так, как хочет. Если человеку безразлична его жизнь, он имеет право на ответное общественное безразличие.　

Но, обустраивая свой дом, мы не мечтаем о соседстве с алкоголиком, курящим в постели. И видеть его вне – наше суверенное право, равно как его право – делать с собой все, что угодно.　

Мы последовательно упраздним систему запретов, в частности, на любые разрушительные для личности препараты. Всякий человек, стремящийся себя уничтожить, и так уничтожит. Смысл этих запретов всегда был в придании этому ничтожному и примитивному занятию ненужного ореола романтизма и героизма, а также создавал беспрецедентные условия для коррупции государственных силовых структур и самого омерзительного криминалитета. Легализация уничтожает такую мафию как класс. Всякий, кто хочет лечиться, найдет такую эту возможность в качественных клиниках, субсидируемых на нарко-налоги после национализации такой торговли.　

Мы будем действовать там, где другие начинают только отстраненно рассуждать. Не боясь быть резкими, не боясь быть неправильно понятыми. Наша задача – не всеобщее умиление, а спасение этой страны. Но, в отличие от суеты политиков, стремящихся доказать, что они действуют в интересах всех, наша деятельность – действительно в интересах всех. 　

Можно терпеливо или нетерпеливо ждать, когда тех, кому не все равно, станет больше. Проповедовать. Хотя непонятно: а сколько должно быть? Двадцать процентов? Шестьдесят? Думали ли об этом те, кто основывал Соединенные Штаты, к примеру?

Времени ждать у нас нет. Но у нас есть мы. Мы – есть, это нам – не все равно. Не абстрактные люди, а те, кто на вопрос «кому там?» вышел вперед (не оглядываясь на тех, кто вокруг) и сказал главное:

- Это я. Мне не все равно.

Республика начинается с этого выбора, все остальные обстоятельства в ее истории – случайны или второстепенны. Каждый из нас, кто выйдет сейчас и скажет – будь нас шесть миллионов, шесть тысяч, шесть сотен или шесть человек – каждый уже равен Цезарю, Вашингтону, Чингизу или Махатме.

Автор - руководитель Экспертного Центра национальной стратегии (Казахстан)