Яндекс вот уже почти две недели обсуждает, можно сказать, только две новости – Выборы Патриарха и фильм «Обитаемый остров», лишь изредка перемежая эти две темы темой безвременно погибших козлов, то ли расстрелянных с вертолета, то ли вывалившихся из него.
Ну, про козлов я, честно говоря, писать не собираюсь. А митрополит-пиаром надеюсь вас побаловать через недельку. Поближе к Собору.
А сегодня, дорогие мои, я хочу поговорить о теме, вынесенной в заголовок. Тому есть целый ряд причин. Во-первых, меня раздирает зависть к уже опубликованным на Любимом Сайте (тм) творениям известного российского политолога П.В.Святенкова и известного православного публициста Владимира Тора.
Во-вторых, я тоже фильм недавно посмотрел. В-третьих, вы будете смеяться, но ОО остается одной из самых моих любимых книжек до сих пор. А в подростковом возрасте, когда я ее прочел в первый раз, она меня, можно сказать, и вообще перевернула.
Ну, и, наконец, в-четвертых, я не могу забыть, что когда мы с моими друзьями сидели в 93-м году в осажденном Белом доме, то самым популярным образом у нас было «разрушить Башни Лжи». И это при том, что, сколько я понимаю, наши тогдашние политические противники руководствовались чуть ли нее той же самой метафорой.
Начну я, пожалуй, разговор с фильма, как с явления для меня гораздо менее значимого, а закончу книгой, которая меня до сих пор не отпускает.
Фильм мне, скорее, понравился, чем не понравился, хотя, скажу прямо, не восхитил. Впрочем, смотрел я его все два с лишним часа не без удовольствия, почти не поглядывая на часы. Но это, я думаю, удалось мне только потому, что экранизированный роман знаю почти наизусть. Подозреваю, что человеку, роман не читавшему, фильм смотреть будет не очень легко. И при этом он, скорее всего, с большим трудом врубится в основную интригу.
И это притом, что авторы фильма почти не отошли от канонического текста, излагая его практически без купюр, и без авторских дополнений. Но зрителю, не владеющему либретто как путеводной нитью, очень мешает специфическая аранжировка.
Прежде всего, мешает грязно-серая, мрачная цветовая гамма фильма. Подозреваю, что авторы этой гаммой, наоборот, гордятся, видя в ней этакий Большой Тоталитарный Стиль (тм), эдакую специальную гламурную эмоготичную элитарно-милитарную брутальность. И зря, надо сказать. Фильм гораздо лучше бы смотрелся в нормальной цветовой гамме, несмотря на все намеки Стругацких об «особенностях атмосферы планеты Саракш». И, кстати, пресловутый Розовый Танчег (тм) выглядит так заметно именно на контрасте с грязно-серой атмосферой картины.
Второе, что сильно мешает, на мой взгляд, восприятию фильма, это прикид персонажей. Такое впечатление, что весь этот «юдашкин-стайл» извлечен из кошмарного сна обкурившегося педераста-шизофреника, начитавшегося перед сном альбома Иеронима Босха. При этом подозреваю, что всем этим своим «прет-а-порте по укурке» авторы также гордятся, типа: смотрите, какие мы крутые – нас пугают, а нам не страшно!
Третье, что мешает смотреть фильм спокойно, это изобилие никому не нужных драк, перестрелок и прочих танчиков и пушечек-пух-пух! Причем, снят весь этот экшн в стиле эдакого кибер-панка, пародирующего эстетику плохих компьютерных игр. Как подумаешь, сколько на эти бездарные батальные сцены было потрачено бабла и операторской работы, так ведь просто в ужас приходишь. Авторы же сами с любовью и с гордостью рассказывали, что для каждой такой сценки нужно часами гонять кран с камерой по круговой рельсе, время от времени заставляя актеров замирать. Прямо как в балете Гурджиева «Борьба Магов».
И добро бы эти экшены втягивали в фильм реальных подростков и людей с подростковой психологией. А фигушки. Для подростка в фильме все равно неимоверно много жвачки и занудства, а для интеля – неимоверно много подросткового гыгыканья.
Впрочем, все эти недостатки, скорее всего, объясняются осознанной или неосознанной рецепцией Семейных Ценностей. Мы же знаем, что отец Федора Бондарчука Сергей Бондарчук славился своими многофигурными и высокобюджетными батальными сценами.
Так что, подводя итог недостаткам фильма, можно их свести к формуле – «Обитаемый остров» Бондарчука это то ли «Тихий Дон», то ли «Война и мир», но снятые по укурке до розовых слоников.
В остальном же фильм получился, на мой взгляд, добротным и интересным. Фильм начинается с Пролога, в котором авторский коллектив декларирует свою позицию в интерпретации романа. Позиция заявлена при помощи четырех базовых образов – закадрового текста, портрета Гагарина, Еврейской Бабушки (тм) и Дедушкиных Часов (тм). Эти базовые образы задают основное динамическое напряжение фильма.
С одной стороны, закадровый текст и портрет Гагарина декларируют уважительное и бережное отношение авторов к Миру Полудня и вообще к коммунистической идеологии в версии Стругацких. Это – линия возвышающая.
А Еврейская Бабушка и Дедушкины Часы – это снижающая линия. Бабушка напрямую отсылает к Вуди Аллену с его «комплексом кастрирующей сионистки», а Дедушка – к «Криминальному Чтиву», где герой Брюса Уиллиса вспоминает как он в детстве с благоговейным трепетом внимал истории о том, как его отец, находясь во вьетнамском плену, много лет хранил семейную реликвию – Дедушкины Часы в том месте, о котором не принято говорить. То есть, Дедушкины Часы – это кинематографический эвфемизм слова «жопа».
По своему месту в фильме Пролог идеально вписывается в композиционную структуру ОО. Сам роман построен по схеме контекстуального рефрейминга – Максим несколько раз получает «большое откровение», позволяющее ему взглянуть на свою ситуацию по-новому. В этом смысле, структуру романа можно представить как последовательность вложенных скобок. И Пролог, будучи единственной частью фильма, взятой авторами не из текста романа, вписывается в эту структуру как первая, самая внешняя, открывающая скобка.
Итак. Пролог выражает авторскую позицию – принять базовую идеологию Стругацких и, одновременно, отнестись к ней иронически.
В рамках этого отношения, фильм наполнен несколькими узнаваемыми кинематографическими цитатами, выражающими позицию авторов фильма. Эти цитаты коренным образом отличаются от цитат из, скажем, «Бегущего по лезвию», которые нужны в декоративных целях – для формирования колорита. Эти же цитаты продолжают динамическую борьбу возвышающей и снижающей линий фильма.
Это цитата из паркеровской «Стены», появляющаяся в сценах массовых «радений», и это цитаты из «Пятого элемента» и «Матрицы», появляющиеся при изображении Неизвестных Отцов. Визуальные образы Неизвестных Отцов отсылают одновременно к Зоргу и Меровингену.
Впрочем, Большой Тоталитарный Стиль (тм) в фильме все же присутствует. Он организуется цитатами из захаровского «Дракона», в особенности же, почти навязчивым цитированием образа тюрьмы из «Дракона». Приблизительно такую же роль играют «соц-артовские» цитаты, отсылающие к реалиям сталинского СССР и сегодняшней путинско-медведевской России.
Однако, чтобы обсудить значение этих стилистических элементов, требуется ответить на главный политический вопрос фильма – метафорой какой из Россий является Страна Неизвестных Отцов – советской России или России нынешней?
Этот вопрос был впервые поставлен Сергеем Кургиняном еще в середине 90-х, когда он поставил несколько спектаклей по мотивам ОО. Кургинян считает, что интерпретация «Обитаемого острова» как метафоры СССР, глубоко неверна. Первое читательское поколение ОО видело в нем аллюзии на СССР потому, что еще не имело постсоветского опыта. По словам Сергея Ервандовича, для любого человека, пережившего 90-е, очевидно, что в романе изображен не Советский Союз, а то, что возникло в результате его распада.
В кургиняновской версии не ясно одно. Является ли изображенная Стругацкими картинка пророчеством или же проектом? Впрочем, ждать ответа на этот вопрос от Федора Бондарчука было бы, согласитесь, немного нереалистичным.
Но, так или иначе, Бондарчук явно примыкает именно к кургиняновской интерпретации романа. Это демонстрируется как визуальными средствами, так и текстами. Панорама Столицы при первом ее появлении перед Максимом недвусмысленно опознается как Москва, причем, Москва именно сегодняшняя, а здание Телецентра (он же Центр) очень недвусмысленно похоже на Останкино как снаружи, так и внутри.
Да и ментоскопическая «Шоу психов» явственно пародирует сегодняшнюю российскую телепопсу. А уж прогноз погоды «ветер юго-западный, умеренно радиоактивный» полностью исключает возможность ошибиться.
Впрочем, все это немного уравновешивается сталинскими аллюзиями в виде, скажем, «Парка Культуры» и дефилирующего по этому парку пионерского отряда. И это однозначно, несмотря на то, что пионеры похожи одновременно и на жертв гаммельнского крысолова, и на героев детских мультиков про вампиров и приведений. Но это так. Фигня по укурке. А основная схема достаточно недвусмысленна.
Но образы «сталинской» и «брежневской» России (например, в мордах части Отцов) меркнут перед образами России «путинской». Путинские образы нарастают в рассказах Гая о том, что Неизвестные Отцы отстранили от власти тех, кто нажился на развале страны и о том, что Хонти и Пандея ненавидят Страну Отцов потому, что еще не забыли времена, когда они были с ней единой державой. А кульминацией этих «путинских образов» является, разумеется, Умник. Герой Федора Бондарчука, на мой взгляд, совершенно осознанно, а, судя по всему, и с санкции Кураторов, отсылает к Владиславу Юрьевичу Суркову. Правда, я так и не догадался, кого же изображает Странник?
И это, пожалуй, все, что мне хотелось бы сказать о системе базовых режиссерско-сценарных метафор фильма. При этом следует понимать, что все эти метафоры, сколь бы изящны и глубоки они ни были, есть лишь внешняя сторона фильма.
Социально-политическая конкретика, безусловно, присутствует и у Бондарчука, и у самих Стругацких, но, ни в коей мере, не может быть признана главной. Непонимание именно этого обстоятельства является, на мой взгляд, основной слабостью очень глубокой и лично мне близкой и симпатичной версии Бориса Межуева. Я согласен практически со всеми реконструкциями Бориса. Они кажутся мне конструктивными и нетривиальными. Но Борис Межуев не понимает, на мой взгляд, самого главного. Братья Стругацкие, сколь бы большую роль не играла в их текстах конкретная социальная проблематика, в первую очередь являются мистиками, духовицами и тайновидцами.
Так что, напоследок – коротко о главном. А главным в романе и при этом вполне адекватно отображенным в фильме как именно главное, является трихотомическая структура общества. Именно Стругацкие первые в современной литературе почувствовали, что люди подразделяются на простодушное большинство, подвластное Излучению, меньшинство «выродков», образующих «нерушимый блок элит и контр-элит» и, здесь-то самое главное, ничтожное меньшинство таких как Максим! То есть, нечувствительных к Излучению в обоих смыслах!
Единственный известный мне исторический предшественник этой трихотомии – это встречающееся у ранних христиан и у христианских гностиков подразделение людей на плотских, душевных и духовных. Впрочем, на мой взгляд, трилемма Стругацких гораздо глубже, поскольку прямо связывает типологическое различие с отношением людей к Власти.
Эта трихотомия – на мой взгляд, самая главная загадка истории. Происхождение ее неясно. Но есть ощущение, что разгадка этой загадки может быть ключом ко всей человеческой истории. Более того. Ключом к освобождению человека. Я об этом писал немного, к примеру, в «Лохах, ломщиках и философах» или, к примеру в «Радикальном зле».
И эта трихотомия является для меня уже много лет одним из важнейших путеводных образов. Образом, не только проливающим свет понимания, но и дарящим лучик надежды.
В этом-то, на мой взгляд, и состоит главный смысл «Обитаемого острова». Точнее, его первой части. Потому что нас ожидает еще вторая часть. С Колдуном, который говорит Максиму о том, что история движется силами, вы – сила, Максим! Но это, как говорится, совсем другая история.
