Выступление на Круглом столе Института национальной стратегии "Церковь в современной истории России"
Я хочу как раз остановиться на вопросе, связанном с культурой, потому что, действительно, как сказал Дмитрий Володихин, существует определённая проблема у обывателей в восприятии Церкви, и, если мы упустим культурную составляющую и сведём роль Церкви в нашей жизни исключительно к экономической, то со стороны общества возникнет законное недопонимание.
Если говорить о периоде до 1917 года, то в культурной области Церковь не испытывала каких-либо проблем. У неё было привилегированное положение, её роль никем не оспаривалась, но её влияние не было до конца осознанным. С тех пор произошло многое и эти изменения пока никем культурологически не осмысливались. Церковь традиционно воспринималась в России как важный, в чём-то центральный, сегмент культуры. Когда этот сегмент был устранён, российская культура оказалась в положении системного кризиса.
Сейчас мы находимся, если так можно сказать, на нижнем плато этого кризиса. Псевдорелигиозная коммунистическая ориентация исчерпала себя. Мы снова вернулись к той точке, в которой церковный сегмент культуры был некогда элиминирован. И сразу же выясняется, что практически все составляющие российской культуры испытывают огромный урон: культура речи, литература, образование, музыка, градостроительство, архитектура, живопись…
По каждому из этих пунктов можно привести множество примеров, подтверждающих важность того влияния, которое производила Церковь. Начиная с алфавита, наличие в котором определённых букв имело незыблемый фундамент в литургическом языке. Или, переходя к образованию, где изучение древних языков – греческого, иврита, – было теснейшим образом связано с церковной культурой.
Если говорить об искусствах: о музыке, архитектуре или живописи, то можно смело утверждать, что крупнейшие композиторы, архитекторы и живописцы имели возможность реализовываться в плане сотрудничества с Церковью. Поэтому церковное искусство в дореволюционной России было, без всякой натяжки, современным. Оно постоянно обновлялось, туда приходили лучшие представители каждого жанра, каждого вида искусства.
Если же мы обратимся к тому, что представляет из себя церковная культура сейчас, то нас поразит даже не разница в масштабе. Это было бы ещё понятно. Сейчас уместно ставить вопрос, жива ли вообще церковная культура? Или она перешла в тот режим, в котором существуют сейчас «мертвые языки»? Всем понятно, что они необходимы, но никто не ждёт от них актуальности. Что, собственно, нового происходит в церковной культуре? Я не знаю ответа на этот вопрос, хотя задаюсь им как минимум лет 15.
А, ведь, церковная культура очень важна для так называемой культуры светской . Это некий камертон, по которому светская культура должна сверять себя. Но как сверять себя с тем, чего нет? У нас нет ни современных икон, ни современной церковной архитектуры, ни современной церковной музыки.
Со стороны церковных авторов идёт бесконечный поток упрёков в отношении тех или иных сторон современной светской культуры. Какое они имеют право, обращаясь к светской культуре, что-то требовать от неё, если церковная культура вообще никак не развивается?
Однако давайте остановимся. Церковь в этом не виновата. После 1917 года государство фактически законодательно запретило развитие церковной культуры. Не могли строиться новые храмы, создаваться что-то в области музыки, живописи и так далее.
Приведу один небольшой пример. Лучшим иконописцем советского периода был, вероятно, архидиакон Михаил Потапов, которому принадлежат немногочисленные шедевры, созданные тогда в церковной живописи (в основном, на территории Украины, в Одессе, Крыму и в Закарпатье). Посетив в 1954 году Одесский монастырь Св. Пантелеимона, Патриарх Алексий
I обратил внимание на иконы кисти Потапова и вызвал его в Троице-Сергиеву Лавру для открытия иконописной мастерской. Михаил Михайлович прибыл в Загорск, но быстро вернулся обратно в Одессу, поняв, что городские власти не дадут мастерской функционировать. Советское законодательство на корню пресекало трудовую деятельность частных лиц, и Церковь не являлась тут исключением. Малейшее недовольство уполномоченного по делам религии – и о. Михаил двинулся бы по этапу. Это пример того, что даже в условиях прямого вмешательства патриарха, церковное искусство в советские годы не могло развиваться. Серьезной иконописной мастерской так и не появилось.Что уж говорить об архитектуре, о каких-то новых проектах, если Церковь была оторвана от культурного движения, от всех видов искусств.
Мы сейчас пришли к ситуации, когда постепенно это начинает осознаваться. Несколько лет я стараюсь участвовать в работе архитектурной секции Рождественских чтений. И постепенно, год от года, вижу, как архитекторы, которые вовлечены в процесс сотрудничества с Церковью, понимают, что должны сделать какой-то решительный шаг. Иначе говоря, перейти от бесконечного стилизаторства, копирования существовавших некогда стилей к чему-то новому, адекватному нынешнему архитектурному мышлению, современным строительным технологиям.
Но сделать это чрезвычайно трудно, потому что, если мы обратимся к истории церковного искусства, то убедимся, что с самого начала оно было очень тесно связано с государством. Более того, церковное искусство стало полноценно развиваться только благодаря государству: начиная с эпохи Константина. В
IV-VII веке христианская архитектура была безальтернативным авангардом мирового искусства. Были созданы такие здания в Малой Азии, в Палестине, которых никто никогда до этого не строил. То же самое можно говорить об уровне развития мозаики, о фреске, о станковой живопси, о музыке, словом обо всех видах искусства. Современное церковное искусство было фактически государственным заказом.Что можно предложить сегодня? Я думаю, начать следует с создания некоего совместного государственно-церковного института. Это может быть совет, комиссия, куда должны входить как церковные деятели, так и представители науки, культуры, которые зарекомендовали себя компетентными в знании христианской традиции, а также включенные в современную церковную ситуацию. Такой институт должен обладать решающим экспертным и рекомендательным голосом в отношении целого ряда вопросов, связанных с современной церковной культурой – как с появлением там каких-то новых тенденций, так и с улаживанием застарелых конфликтов (как это недавно произошло, например, с иконой «Троица
» Андрея Рублева).Это то, что касается сферы искусства.
То, что касается воспитательной сферы – я думаю, здесь также церковная жизнь может развиваться только в сфере взаимодействия с государством.
Как это ни странным может показаться, большой потенциал есть у монашества. Нужно дать себе трезвый отчёт в том, что эксклюзивность монашества как некоего духовного пути в современном мире утрачена. В Средние века человек, который хотел духовно расти, заниматься какими-то духовными практиками, фактически не имел другого способа оторваться от родового, кланового уклада, кроме как уйти в монастырь. Особенно это касалось женщин, потому что в России реальное женское монашество стало развиваться, во многом благодаря преподобному Серафиму Саровскому только в начале
XIX-го века. До этого женское монашество было исключительной привилегией состоятельных женщин, которые просто доживали в монастыре свой век, или, что случалось реже, туда ссылались. Реальное же женское монашество, как способ духовной реализации женщины, реализации, не имеющей ничего общего с имущественным положением, стало развиваться с Серафима Саровского. Далее его эстафету переняли другие русские подвижники, в том числе, Амвросий Оптинский, Иоанн Кронштадтский, которые уделяли, как известно, огромное внимание развитию женского монашества.Так вот, если раньше монашество было практически единственно возможным для человека способом заниматься какой-то духовной практикой, то сейчас таких способов огромное количество, и монашество не представляет никакого эксклюзива, а наоборот, у обывателя возникают вопросы: чем занимаются монахи? Какая обществу от этого польза? Потому что молиться, ходить на службы, читать Библию или переводить святых отцов с греческого, петь на клиросе, тем более, восстанавливать стены монастырей, можно и без всякого монашеского пострига.
Вот здесь-то и следует вспомнить о той замечательной роли, которая была отведена монастырям в Древней Руси, а затем в Руси Московской. Иноческие обители рассматривались там как воспитательный и образовательный институт. Всегда имелась возможность для подростков практически любого имущественного положения временно проживать в монастырях и, не постригаясь в монахи, принимать на себя монастырское послушание. Сейчас этому могут быть приданы различные, разнопрофильные современные формы. Однако традиционная униформа, распорядок дня, приобщённость к древней мистической традиции – всё это действенные факторы, которые всегда будут привлекать молодёжь. Добавим сюда экологию, ведь большинство монастырей расположены за городом, на лоне природы.
Я думаю, на этом поприще наши монастыри имеют по-настоящему большое будущее.
