Третий президент Грузии Михаил Саакашвили продолжил печальную традицию новой грузинской государственности. На каждого из его предшественников приходилась своя война.
Первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа спровоцировал первый вооруженный конфликт в Южной Осетии.
Еще до прихода к высшей власти в Грузии в сентябре 1989 года, выступая на митинге в селе Эредви, "неистовый Звиад" заявил о том, что "осетинский народ – это мусор", который необходимо "вымести метлой через Рокский тоннель".
Подобная философия межнациональных отношений привела к первым стычкам и погромам (притом не только непосредственно на территории Южной Осетии, но и во внутренних областях Грузии).
Вся эта волна насилия закончилась перерастанием напряженности в открытый конфликт, который получил открытую поддержку со стороны грузинских национал-диссидентов после их прихода во власть в 1990-1991 гг. В декабре 1990 года Президиум Верховного Совета Грузии ввел в Цхинвали и в Джавском районе чрезвычайное положение.
Тогда же началась транспортная блокада Южной Осетии (чья автономия была ликвидирована 11 декабря 1990 года). 6 января 1991 года, воспользовавшись бездействием тогда еще союзных внутренних войск МВД, в Цхинвали вошли грузинские боевики.
Первый грузино-осетинский пожар запылал.
После свержения "неистового Звиада" и прихода к власти Военного Совета (трансформировавшегося в Госсовет) и приглашения на "царство" экс-первого секретаря ЦК КП Грузии Эдуарда Шеварднадзе вооруженный конфликт в Южной Осетии был завершен. 24 июня 1992 года были подписаны Дагомысские соглашения о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта.
После трагедии 8 августа 2008 года эти соглашения уже не работают (об этом мы поговорим подробнее чуть ниже), однако в течение почти 16 лет они выполняли свою позитивную роль.
Но, вернувшись из Москвы в Тбилиси, "белый лис" столкнулся с проблемой легитимности. Как бы мы ни относились к Гамсахурдиа (и особенно к его ультрнационалистическим лозунгам), он был законно избранным президентом, получившим без всякого административного ресурса почти стопроцентную поддержку. Шеварднадзе же был приглашен на трон военной хунтой, чьи члены (Тенгиз Китовани и Джаба Иоселиани) имели, мягко говоря, неоднозначную репутацию.
Опытный политик не нашел ничего лучше, как решить проблему легитимности через военный конфликт.
Фокус состоял в том, что грузинское население Абхазии было почти полностью на стороне свергнутого Звиада. Грузинская община в Абхазии отличалась и гораздо более радикальными подходами по отношению к "инородцам". Соседняя же с Абхазией Мегрелия и вовсе стала оплотом звиадизма.
Чтобы найти общий язык с этой частью грузинского общества, "белый лис" (используя невнятную позицию Москвы, занятой внутренними спорами) сперва подписал Манифест о национальном примирении, а затем начал операцию по замирению Абхазии.
В результате получил 250 тыс. беженцев, порядка 5 тыс. убитых и более 10 тыс. раненых, а также внутригрузинскую гражданскую войну 1993 года. Как говорится, и Абхазию не покорил, и грузин не примирил, и вопрос с легитимностью не решил.
"Революция роз" поставила точку в карьере этого политика.
Именно в событиях пятилетней давности, "грузинском майдане" мы уже можем увидеть первые отблески будущего костра в Южной Осетии. Вопреки расхожим штампам, "революция роз" была не внешнеполитической комбинацией, а запросом грузинского общества на "сильную руку". Руку, способную преодолеть хаос времен Шеварднадзе, преодолеть национальное унижение.
Поэтому идеи и лозунги Саакашвили и "Единого национально движения Грузии" стилистически так похожи на Путина и "Единую Россию". Кто не верит, тот может почитать работы грузинских провластных экспертов, посвященные событиям 7 ноября 2007 года, или последить за деятельностью компании "Имеди".
Фрустрированное грузинское общество едва ли не в едином порыве поддержало триумвират "младогрузин", а затем и персонально Саакашвили.
Именно этот пункт является наиболее сложным в наших сегодняшних спорах о границах применения силы и "принуждения к миру".
Саакашвили бесполезно менять на кого бы то ни было, особенно на Игоря Гиоргадзе, чья популярность внутри Грузии не равна даже нулю, она – отрицательная величина. До тех пор, пока грузинское общество не поймет, что "собирание земель" путем силы и на основе модели "Грузия для грузин" (пусть даже и в лайт-варианте, как это предлагал Саакашвили) нереализуемо в принципе, дело не сдвинется с места.
Между тем, для реализации идей Звиада и Мераба Костава (именно он был автором пресловутого лозунга о "Грузии для грузин") нет никаких ресурсов. Ни силовых, ни внешних: не будет Запад бороться за "великую Грузию", имея проблемы Ирака, Афганистана, Ирана, КНДР. Нет ничего, кроме экзальтации радикальной интеллигенции.
Однако эта экзальтация сыграла (и еще сыграет) свою негативную роль.
Саакашвили в 2004 году просто среагировал на общественный запрос. Так же или почти так же, как это сделал Путин в 1999 году, начав "мочить в сортире террористов" из Чечни.
Проблема Саакашвили заключалась лишь в том, что у него не было ресурсов Путина, а, во-вторых, в том, что его идеи и проекты вступали в противоречие с интересами России на Кавказе.
Сегодня Россия четко заявила о Южном Кавказе как о сфере своих интересов.
Давайте представим на секунду, что Москва смолчала бы в августе 2008 года, согласившись на "цхинвальский блицкриг". Думается многие на Северном Кавказе расценили бы это, как слабость, решив, например, что настало время для пересмотра статуса Пригородного района (спорной земли между Ингушетией и Северной Осетией).
Таким образом, война могла бы прийти уже в наш дом, а не остановиться перед Рокским тоннелем.
В этой связи не стоит слишком субъективизировать и прошлые конфликты, и нынешний. Москва не может сдать свои позиции на Южном Кавказе, а Тбилиси не может (хочется верить, что пока) отказаться от идей "великой Грузии".
Как говорится, в споре побеждает сильнейший.
Россия не могла уступить потому, что в этом случае перестала бы быть не то что сверхдержавой, а вообще полноценным государством.
Остановка же на абхазских и осетинских рубежах вполне оправданна, потому как интеграция Грузии в состав России (или российской сферы контроля) - опасная и недостижимая утопия (чреватая серьезными политическими потерями).
Третий президент Грузии провел свою третью войну.
Обещания встретить новую зиму в более теплом климате (о чем он говорил накануне президентских выборов нынешнего года с беженцами из Абхазии) не реализовались. Теперь придется держать ответ перед теми, кто выбирал "сердцем и душой" символ "революции роз".
Но станет ли этот экзамен "сменой вех" в умонастроениях грузинского избирателя? Не сочтут ли они его не собственной ошибкой, а происками внешних сил (как это было ранее, и не раз)?
Риторический вопрос.
Пока же мы можем констатировать, что все существующие форматы мирного урегулирования аннулированы. Четыре года их разрушала Грузия (целенаправленно, не особо скрывая своих целей). В 2008 году к этому подключилась и Россия, освобождая себе пространство для маневра.
12 августа 2008 года российский президент фактически впервые официально поставил под сомнение территориальную целостность Грузии. В "Шести пунктах" Медведева вопрос о будущем Южной Осетии и Абхазии предлагается обсуждать на международном уровне.
А президент страны-председателя Европейского Союза Николя Саркози также впервые противопоставил территориальную целостность государственному суверенитету (заявив, что одно не полностью тождественно другому). Это – новая реальность, сложившаяся после третьей войны третьего президента Грузии. Как видим, с каждой новой войной объективно позиции Грузии ослабляются. После первой грузино-осетинской войны у Тбилиси были шансы на реинтеграцию Южной Осетии и "татарстанизацию Абхазии".
После 1993 года Абхазия была потеряна, но шансы на сохранение своего влияния в Цхинвали оставались вплоть до 2004 года. За последние четыре года и особенно после августовской трагедии и Южная Осетия стала для Грузии недостижимой целью.
Таким образом, сегодня на Южном Кавказе в целом складывается новая конфигурация. От адекватности России зависит то, сумеем ли мы сложить для себя выгодную комбинацию. Здесь существуют три основные проблемы.
Первая – локализация конфликта и недопущение новых союзников Грузии в активную игру.
Вторая – поиск, если не союзников, то, по крайней мере, временных попутчиков. Пора отказаться от иллюзий по поводу СНГ. Каждая страна Содружества имеет свои "сепаратиские скелеты в шкафу", а потому боится поддерживать Москву, примеривая "осетинскую рубашку" на себя.
"Осетинский кризис" августа 2008 года расколол и Запад.
По справедливому замечанию историка и журналиста Ярослава Шимова, "реакции западных стран на конфликт оказались неодинаковыми. Наиболее сдержанными – и относительно благожелательными к России – были западноевропейцы. Так, из уст немецких дипломатов в первые два дня военных действий, пока они не вышли за пределы Южной Осетии, даже прозвучали слова о «понимании» мотивов Москвы.
Когда Россия перенесла боевые операции на территорию собственно Грузии, западноевропейская реакция стала критичнее, но, тем не менее, не вышла за рамки призывов к прекращению огня и попыток посредничества. Особенно активными в этом отношении оказались Франция и Финляндия – нынешние председатели соответственно ЕС и ОБСЕ.
Более того, слышны и голоса, осуждающие действия Грузии: министр иностранных дел Италии Франко Фраттини заявил: «Эта война не только отдалила Грузию от Европы, но и осложнила ход будущего декабрьского саммита НАТО».
Иное дело – США. Однако, как показал тот же саммит в Бухаресте, даже эта сверхдержава не имеет абсолютного доминирования в Альянсе.
И третья проблема – обеспечение нашего доминирования в урегулировании конфликта.
"Шесть пунктов Медведева" - это, хочется надеяться, только начало в выстраивании выгодной для нас конфигурации в регионе Южного Кавказа.
Однако нельзя предаваться самоуспокоению и фанфарам. Завершение конкретной операции – не есть разрешение конфликта. На это потребуются месяцы и годы.
Цена же вопроса – стабильность на Северном Кавказе и на Юге России в целом.
