Не являются большим откровением утверждения о глубоком сходстве траекторий политического развития России и Франции.
Данная общность распространяется на характер и содержание модернизационного процесса в обеих странах, для которого традиционно были свойственны известная запоздалость, ставка на проведение его силами государства, неравномерность и непоследовательность, а также неизбежно сопровождающий его раскол общества.
Именно поэтому, осознавая условность всех возможных сопоставлений, мы можем провести некоторое сравнение между модернизационным проектом, заявленным недавно избранным на пост Президента России Д. Медведевым и преобразованиями, уже реализуемыми во Франции избранным в прошлом году президентом Республики Н. Саркози.
Прежде всего, бросается в глаза амбициозность как российского, так и французского проектов «национальной модернизации».
Так, «План 2020», проводником которого уже заявил себя Дмитрий Медведев, предполагает, что объем российской экономики к указанному году должен вырасти в почти четыре раза — до 5 триллионов долларов, вследствие чего Россия должна войти в пятерку крупнейших экономических держав мира по целому ряду важнейших показателей, наравне с Китаем, США, Индией и Японией и выйти на передовые позиции в Европе. Планируется также в несколько раз увеличить ВВП, значительно повысить производительность труда и эффективность использования природных и финансовых ресурсов вследствие смены нынешнего экспортносырьевого на инновационный.
Согласно инновационному сценарию, к 2020 году доля высокотехнологических отраслей в ВВП вдвое превысит долю нефтегазового сектора, а Россия станет инновационной державой, одним из лидеров глобальной экономики.
Как предполагается, к 2020 году ВВП на душу населения вырастет до $30000, а реальные доходы населения вырастут на 140 %. Более половины россиян станут средним классом и будут зарабатывать $1100-1400 в месяц, средняя зарплата вырастет в 2,5 раза до $1000.
Для этого российская экономика, согласно расчетам, должна прибавлять по 6,6 % в год даже на фоне снижения численности трудоспособного населения: с 89,8 млн. в 2007 г. до 77,2 млн. в 2020 году.
Таковы российские планы. Посмотрим, каковы французские.
Николя Саркози, баллотируясь на пост президента Республики, одновременно выступил как политический наследник политики Ширака и в то же время — как своего рода «политический мессия», призванный вывести Францию из многолетнего политического и социальноэкономического тупика.
Однако, если в России новая модернизационная стратегия Д. Медведева рассматривается как естественное продолжение «плана Путина», а его имидж — как более либеральный и ориентированный на партнерское взаимодействие с Западом, то формирование идеологии «нового модернизационного курса» во Франции протекает куда более проблемно и неоднозначно.
Так, достаточно спонтанные попытки президента Саркози обновить Францию с помощью серии «прорывных инициатив», среди которых наиболее заметным стали объявление «политики цивилизации», ставка на повышение «покупательной способности», идея «морализации финансового капитализма», вкупе с шокировавшими партнеров Франции по ЕС геополитическими инициативами не создавали образа «целостной картины преобразований». Однако вскоре подобная картина появилась.
Но наиболее ощутимым шоком для политического и интеллектуальных сообществ Франции стала публикация «300 предложений по изменению Франции», представленных как результат долгой и кропотливой работы так называемой «комиссии по стимулированию экономического роста» под руководством известного апологета глобализма («мондиализации») Жака Аттали, которая работала над своим итоговым продуктом в течение шести месяцев, начиная с 30 августа 2007 года.
Представленная ею разработка стала одним из наиболее глубоких аналитических документов, появившихся в течение тридцати лет — начиная с классического труда Малинво-КарреДюбуа «Экономический рост во Франции» (1972) до знаменитого доклада Мишеля Камдессю в 2004 году.
Для подготовки столь масштабного аналитического доклада старый приятель президента Митеррана, известный своей приверженностью глобализму Ж. Аттали окружил себя 42 персонами, представляющими интеллектуальную, политическую и экономическую элиты Франции и Европы, среди которых президент Французской Ассоциации крупных предприятий Анн Ловержон (Areva), вицепрезидент Мирового банка испанка Ана Паласио, президент университета миланского Бокони Марио Монти, профессор экономики Гарвардского университета Филипп Ажион, видный британский экономист Теодор Зелдин, журналист «Монд» Эрик Буше и другие видные интеллектуалы.
Подобный широкий круг экспертов из разных областей позволил, по мнению самого Аттали, охватить в аналитическом докладе все ключевые аспекты социальноэкономической и политической жизни современной Франции.
Диагноз для весьма амбициозных французов получился весьма неутешительным [1].
Так, вводная часть к докладу «комиссии Аттали» признает значительное отставание Франции от других стран-членов ЕС в деле контроля за публичными расходами, модернизации системы управления и создании современной инфраструктуры.
По мнению авторов доклада, Франция все еще остается обществом привилегий, а публичные расходы в ней выше, чем в любой другой из развитых стран. Французская система образования, по заключению комиссии, давно понизила свое качество и перестала быть эталонной в мировом масштабе.
Вследствие указанных причин, по мнению Аттали и его коллег, французское общество утратило неоходимую для современных условий социальную динамику, а годовые темпы экономического роста упали за последние 40 лет с 5 до 1,7 %.
Средний француз, производя в час все еще на 5 % больше, чем средний американец, в течение своей активной жизни в конечном производит на 35 % меньше. Будучи ограниченным в своей разнообразными корпоративными перегородками и бюрократическими ограничениями, и имея гарантированную государством 35-часовую рабочую неделю в увязке с весомым социальным пакетом, рядовой француз явно не склонен к инновациям и мобильности, что приводит к упадку все основные сферы жизни Франции [2].
Все это, по мнению членов комиссии, требует проведения либеральных реформ, преследующих «восемь амбициозных целей».
Будучи либеральным по своей сути документом, доклад комиссии Аттали заимствует ряд положений из идейной платформы и политической практики скандинвской социалдемократии, как, например, создание агенств по оказанию публичных услуг (из опыта Швеции) или использование практики персональных вознаграждения потенциального работника на период поиска «рабочего места» (из датского опыта).
Наряду с этим, предвосхищая неизбежно жесткий характер трансформации существующей во Франции системы «государственного социализма», комиссия Аттали делает ряд реверансов в сторону слоев, являющихся жертвами «современного консерватизма» и «наиболее нуждающихся в росте» — малоимущих, безработных, молодежь, всех бедных и исключенных из рынка труда, и в более широкой перспективе — французский «средний класс», живущий сегодня только на свои «трудовые доходы».
При этом, обращаясь к французским властям как к потенциальным заказчикам вышеописанной программы, члены комиссии Аттали заранее обусловливают, что представленная ими разработка не представляет собой «ни простой перечень мер, часть которых правительство могло бы использовать в своей деятельности, ни конкурс оригинальных идей, обреченных остаться на периферии политики», но, напротив, являет собой «взаимосязанный ансамбль, где каждая часть артикулирована с другой, и каждый элемент имеет ключевое значение для успеха всего предприятия».
Квинтэссенцией программных разработок Аттали и коллег является
Среди других более частных мер пристальное внимание на себя обращают такие инициативы комиссии, как
Французская система «государственного социализма» и «публично-корпоративная модель» еще ни разу не сталкивались с таким мощным идеологическим и политическим вызовами. Ибо никогда за весь указанный период времени французское общество не востребовало так явно умеренно-консервативную программу, и никогда еще не были так слабы в идейном и политическом смысле ее главные оппоненты — французские социалисты.
Однако как мощные традиции «левого мышления», так и глубокие «укорененность» и инерционность французских политической и социальноэкономической систем создают ощутимые препятствия для реализации столь глубоких и масштабных преобразований [3].
Отнюдь не случайно, что предложения комиссии Аттали были обнародованы в тот момент, когда во Франции достаточно явно проявились сомнения в эффективности первой части мер правительства, направленных на перевод на рыночные «рельсы» системы образования и сокращение числа занятых в публичных службах, а президент Саркози захотел бы как можно быстрее перейти к осуществлению второй фазы преобразований, для чего ему было необходимо мощное «идеологическое подспорье».
Тем более, что уже целый ряд мер, предпринятых правительством Фийона вполне выдержаны в духе экономического либерализма «а ля Аттали» и означают фактический конец существующей модели «французского социализма». Среди них
Вместе с тем, реализация ряда других мер, заложенных в программе комиссии Аттали, неизбежно поставит Саркози перед неизбежностью политического противодействия со стороны различных групп общества.
В числе этих «небесспорных» положений — тезисы Аттали и его коллег о необходимости демонтажа французской модели корпоративизма, упразднении департаментов и облегчении процесса иммиграции во Францию (при уже существующих в этой сфере проблемах!)
В конечном счете, итоговый выбор курса и судьба программных наработок Аттали и его коллег остается в руках французских президента и правительства, которые могут использовать программу Аттали не только и не столько как практическое руководство, сколько как идеологическое прикрытие реализуемых мер.
В этой связи возникает вопрос, готовы ли французское общество и французская политическая элита воспринять модернизационные импульсы, и осуществить весьма амбициозные, но при этом и весьма болезненные реформы? И возможны ли здесь аналогии с современным состоянием России как страны, готовящейся к собственному «модернизационному рывку»?
Какие условия, по мнению автора, необходимы для этого?
Во-первых, высокий уровень эффективности государства как ключевого инструмента проводимых преобразований
Во-вторых, консолидация элиты как «авангардного» политического класса, способного стать генератором реформ.
В-третьих, высокий уровень консолидации нации на ценностно-идеологической основе, что будет обеспечивать проводимость реализуемых автором политических и социальноэкономических инноваций.
В-четвертых, наличие у власти действительно масштабного плана преобразований, затрагивающего все основные сферы жизни общества, и главное — отвечающего насущным социальным интересам самых разных слоев и пользующегося поддержкой общества.
На взгляд автора, все вышеназванные условия как таковые отсутствуют как во Франции, так и в России.
Если во Франции кризис государства и в целом политической системы Пятой республики, построенной на принципах «неделимой республики» и «административного централизма» проявляется публично и все более явно, то в России внешняя консолидация и укрепление на «вертикальных» принципах государственной власти не сопровождаются повышением ее общей эффективности и устойчивости перед лицом потенциальных кризисов, что способно создать проблемы в будущем.
В свою очередь, если во Франции раскол правящей элиты очевиден как по идеологической линии «правые-левые», так и внутри партии Саркози, то в России внешняя консолидация политического класса сопровождается отсутствием реального идеологического консенсуса и наличием глубоких скрытых противоречий «внутрикорпоративного характера» (внутри «партии власти» по «группам интересов» и по линии «Центр-регионы»).
Наряду с этим, Франция переживает сегодня острейший со времен де Голля кризис общенациональной политической идентичности, связанной не только с противостоянием, но и с исчерпанностью традиционных версий «правой» и «левой» идеологий.
Невероятное для Франции политическое «торжество» «правых» с их намерением в корне изменить сам образ жизни страны чреват расколами, по сравнению с которыми выступления студенчества и обитателей «цветных пригородов» могут показаться «легкой разминкой» перед основными «социальными битвами». Россия, с ее видимым общественно-политическим единством, так и не преодолела сегодня социально-политического раскола и атомизации 1990х годов, что грозит ей, в случае сколько-нибудь масштабного политического и экономического кризиса, масштабными потрясениями, не уступающими французским.
Итак, констатируем. Франция, и Россия имеют масштабные и амбициозные планы развития на обозримый политический период. В то же время реалистичность этих проектов и их реализуемость как таковая остаются под большим вопросом - в силу непроработанности либо практического отсутствия механизмов их реализации, а также в связи с отсутствием у элит обеих стран ясного образа будущего.
Таким образом, сравнение политической ситуации во Франции и России накануне модернизационного рывка, от которого зависит судьба самих этих государств и наций, показывает, как трудны реформы в расколотом обществе, в условиях «несолидарного» характера элиты и раскола в обществе, где сложилась устойчивая традиция преобразований «сверху» при слабых традициях «гражданской самоорганизации» и низкой активности граждан.
Наконец, неизбежно ставится под сомнение сама «проводимость в жизнь» либеральной стратегии в странах, имеющих глубокие государственнические и левые политические традиции.
Так или иначе, Франция начала масштабную политическую и социально-экономическую модернизацию несколько раньше России, благодаря чему российская элита имеет возможность анализировать французский опыт, дабы не преумножать собственные ошибки.
Однако итоговые решения неизбежно будут приниматься исходя из собственной политической традиции и интуиции, ибо процесс национальной модернизации, как известно, всегда уникален по своему содержанию и не допускает механического заимствования чужого опыта.
[1] См.: Le rapport Attali veut accelerer la mutation de la France // Le Monde. — 2008. — 21 janvier.
[2] Все перечисленные французские проблемы, разумеется, не идут ни в какое сравнение с современными проблемами России, переживающей сегодня многочисленные порождения 1990х в виде «летальной демографии», деиндустриализации, разрушении социальной сферы и подрыве «социального капитала»; если Франция пытается выйти из-под тенет «государственного социализма» и «административного централизма», то современная Россия с трудом и в основном «по наитию» преодолевает последствия поспешного «ухода государства» и «стихийной децентрализации» предшествующего десятилетия.
[3] В современной России подобные «трансформационные риски», похоже, пока даже не просчитываются.
