От редакции АПН. Данная статья в сокращённом виде опубликована в украинской газете «День». Мы приводим полный текст статьи. Желающие могут сравнить оба варианта и понять, какие именно утверждения автора вызвали столь активное неприятие у демократической украинской газеты. Оценки мы оставляем читателям.
* * *
От редакции газеты «День». 25 октября 2005 года «День» напечатал статью московского философа и политолога Андрея Окары ««Духовная очевидность» против «виртуального фуфла». Возвращение Ивана Ильина и Антона Деникина как «точка отсчета» для новой России». Статья не оставила равнодушными многих читателей, в том числе академика НАН Украины Ивана Дзюбу, который 5 ноября 2005 года откликнулся статьей (недавно этот отклик вышел и в сборнике публицистики Ивана Михайловича «Порнократія на марші», выпущенном издательством «Смолоскип»). Андрей Окара два года думал и предложил нам продолжение этой дискуссии. Без особого удовольствия мы печатаем текст, так как в некоторых местах стиль и тон вызывает активное непринятие. Но не в традиции «Дня» уклоняться от неприятных вопросов.
* * *
С большим интересом прочел в газете «День» статью Ивана Михайловича Дзюбы «Бога ради, оставьте Деникина себе. Телеграмма. Срочная. Москва, Андрею Окаре». Мне лестно, что мои тексты читают такие уважаемые и легендарные люди, как Иван Михайлович.
Напомню, в моей статье речь шла о перезахоронении в Москве на кладбище Донского монастыря 3 октября 2005 года великого русского философа Ивана Ильина с супругой и героя гражданской войны генерала Антона Деникина также с супругой, о борьбе в современном политическом процессе виртуальной реальности и онтологии и о системе высоких духовных приоритетов, на которые, по идее, должна бы ориентироваться современная политическая элита и Украины, и России.
Иван Михайлович возражал мне, что знакомство с идеями и текстами русской религиозной философии никак не способно повлиять на сознание украинской элиты и украинский политический процесс. Тем более, часть русских философов — украинофобы, так что проку от них маловато будет.
Однако спорить по поводу деталей либо о мере участия Антона Деникина в украинской истории, а Ивана Ильина в мировой философии не особо интересно; хотелось бы о другом — не о фактах 90-летней давности, а о «духовной очевидности» современной Украины — о поиске тех абсолютных и непреложных смыслов, без которых страна превращается в территорию, народ — в население, а государственная власть — в колониальную администрацию.
Ведь существуют вопросы, без ответа на которые мыслящему человеку никак невозможно существовать полноценно. Подозреваю, своими размышлениями рискую навлечь на себя гнев целого слоя украинской патриотически ориентированной интеллигенции, в том числе и упомянутых далее персон. Поэтому заранее прошу не отторгать мою позицию, а вникнуть в ее логику и посмотреть на действительность шире, чем это принято в украинской интеллектуальной традиции.
Но сперва — несколько уточнений.
ИЛЬИН И ДЕНИКИН: ЖИЗНЬ И СУДЬБА ГЛАЗАМИ «МАЛОУКРАИНЦЕВ»
Я считаю генерала Деникина человеком всячески достойным уважения, хотя не являюсь его почитателем. Его отказ во время Второй мировой войны возглавить русские части в составе войск Вермахта и воевать с Советским Союзом дорогого стоит. Другой герой гражданской войны — атаман донских казаков Пётр Краснов, к примеру, этому соблазну поддался.
Однако деникинская патологическая украинофобия, объясняемая доминирующим в среде российских монархистов пониманием украинской проблемы как «антиимперской сепаратистской интриги», идейным влиянием монархиста Василия Шульгина, а также польским этническим происхождением и пренебрежительным отношением к украинцам, сделала его заложником украинофобских предрассудков. Даже ядро Добровольческой армии, состоящее из донских, терских и кубанских казаков, он постоянно подозревал в «украинских симпатиях» — из-за этого его офицеры в июне 1919 года расправились с председателем Кубанской Рады Николаем Рябоволом — украинофилом, сторонником федерации Кубани с УНР.
Деникинцы считали украинство «вредным политическим вирусом», и это стало одной из главных причин проигрыша Белого движения: вместо того, чтобы в 1918–1919-м годах объединиться с войсками Петлюры, заключить перемирие с армией Махно и общими силами ударить по большевикам, сии доблестные воины занялись прикладным изучением теории нациогенеза и спором (при помощи оружия) с украинскими «сепаратистами». В результате Красная армия разбила их всех — и Добровольческую армию, и Врангеля, и петлюровцев, и махновцев — по отдельности. Дальнейшая история известна.
По поводу философа Ивана Ильина: вне всякого сомнения, это один из наиболее интересных и глубоких мыслителей XX века. Для стран, принадлежащих к православной цивилизации, он важен как создатель солидаристской социальной теории и философии права, исходящей именно из специфических особенностей восточнохристианской социальной этики. Ильин едва ли не первым еще в начале 1950-х предсказал распад СССР и последующий политический хаос. Именно его критика тоталитарных политических систем XX века может считаться одной из наиболее интересных в мировой политической мысли.
Претензии Ивана Михайловича Дзюбы в адрес Ильина по поводу антиукраинского настроя последнего не вполне по адресу: тот не был экспертом по украинскому вопросу, не особо интересовался темой и разделял доминирующие в его среде воззрения; с Украиной его связывала разве что дружба с коллегой — выдающимся украинским ученым Богданом Кистяковским. Сам Ильин по происхождению был этническим немцем (по матери — Швейкерт): немецкий — его второй родной язык.
Когда-то давным-давно, в начале 1990-х, читая книгу Ивана Михайловича Дзюбы «У всякого своя доля» (1989) о Тарасе Шевченко и эпохе романтизма, я был премного опечален его трактовкой фигуры Алексея Хомякова — великого русского философа, основателя славянофильства. Насколько помню, вместо разбора концепции соборности этого глубокого мыслителя (кстати, в околоцерковных кругах распространено мнение о возможности канонизации Хомякова как православного святого) и сопоставления ее с шевченковской «метафизикой всеединства» Иван Михайлович большую часть своих умственных усилий посвятил доказательству хомяковской ничтожности в сравнении с Тарасом Шевченко. Поэтому когда я читал его возражения по поводу Ивана Ильина, казалось, перечитываю уже известное.
К сожалению, подобное пренебрежительно-поверхностное отношение к русской философской и общественно-политической мыли характерно для немалой части украинских интеллектуалов.
Примечательно: мои неоднократные попытки опубликовать в нескольких «продвинутых» и «респектабельных» украинских газетах хотя бы небольшую статью об Иване Ильине и его вкладе в мировую философию и политико-правовую мысль наталкивались на глухую линию обороны всех редакций. Помнится, лет пять назад редактор весьма влиятельной в то время газеты, человек с философским (!) образованием, жестко отфутболил мое предложение: мол, нет в нашей газете рубрики для текста об Ильине! Подобный «философский диспут» меня удручил, но я сказал, что статья на эту тему будет приятна владельцу газеты — известному мини-олигарху, спонсору восстановления нескольких православных храмов на Слобожанщине и почитателю Ивана Ильина. Мол, почему бы не сделать небольшой подарок хозяину? Но железобетонные рубежи редактора-философа были неприступны.
Однако не стоит думать, что Ильин стал уже таким гламурно-прокремлевским философом. Да, ссылками на его тексты в последние годы в России часто пытаются обосновывать разнообразные идеологические конструкции — «суверенную демократию», «Планы Путина», ежегодные президентские послания, а также путинский политический режим в целом, придавая ему дополнительную легитимность. Но подобное цитирование чаще всего жестко диссонирует с духом и смыслом учения Ильина и носит откровенно манипулятивный характер.
К слову сказать, за два с лишним года, прошедшие с момента выхода моей статьи в «Дне» и ответа Ивана Михайловича Дзюбы, произошло еще одно знаковое событие: в 2006 году в Россию вернулся огромный архив Ильина (в настоящее время в частично обработанном виде пребывает в научной библиотеке МГУ им. М.В. Ломоносова). Однако это вовсе не государственная инициатива, как многим кажется, а подвижническая деятельность издателя собрания сочинений Ивана Ильина Юрия Трофимовича Лисицы (кстати, уроженца Винницкой области). Государство готово, как теперь говорят, «юзать» Ильина по полной программе, однако преимущественно на халяву: никаких внятных мероприятий по поводу грядущего в апреле сего года 125-летия со дня рождения на государственном уровне, кажется, не запланировано.
УЩЕРБНОСТЬ ИНТЕЛЛИГЕНТСКОГО ПРОЕКТА «УКРАИНА»
Впрочем, как я понял, в нашем диалоге с Иваном Михайловичем главное — это не Ильин и не Деникин, главное — это феномен «украинскости» и проект «Украина», а также роль украинской интеллигенции, прежде всего гуманитарной, в развитии и провале последнего.
Известно, что любая современная успешная страна является реализацией некоего концептуального проекта. Подобно тому, как скульптор лепит из глины или высекает из гранита фигуры людей, интеллигенция при помощи своих инструментариев (общественной мысли, философии, историософии, гуманитарных наук, системы образования, искусства и художественной литературы) создает национальный миф, национальную идею, проясняет исторический и метаисторический смысл существования своей страны, нации, государства.
Интеллектуальное злодеяние украинской гуманитарной элиты как общности с определенной системой ценностей и устойчивым стереотипом поведения заключается в попытке сменить цивилизационную идентичность Украины — с восточнохристианской на западнохристианскую (что вовсе не обязательно предполагает смену конфессиональной принадлежности с православной на римско-католическую или греко-католическую).
Публицист Мыкола Рябчук весьма недвусмысленно выразил это интеллигентское умонастроение:
«К сожалению (!!! — А.О.), Украина принадлежит к восточнохристианской цивилизации, и это, как мне кажется, является важной причиной наших неудач» («Зеркало недели», 27 октября 2007 года).
Еще одна «химера» украинских гуманитариев — это «привязка» этнокультурной идентичности к геополитическому дискурсу и цивилизационной ориентации, когда «украинскость» находится в прямой зависимости от евросимпатий и фактически оказывается заложницей евроцентризма. То есть если ты, к примеру, за возрождение украинской культуры и языка, значит, непременно должен быть противником евразийской геополитики и сторонником культурной вестернизации (принятия западноевропейских ценностей и моделей развития), евроинтеграции и вступления в НАТО. И наоборот: сторонник евразийской геополитики автоматически должен ощущать себя «малороссиянином», самой великой и глубокой считать русскую культуру, а к украинской («малороссийской») относиться снисходительно и трогательно — как относятся к пятилетнему ребенку. Хотя, разумеется, подобный детерминизм ничем не оправдан и является совместным идеологическим продуктом части украинской «гиперпатриотической» интеллигенции и российских украинофобов, до настоящего времени доказывающих, что Украину и «украинскость» придумали враги России для ее ослабления и расчленения.
Именно украинская интеллигенция породила систему идей и смыслов, в которой существует два «минималистских» проектных понимания Украины — «малоукраинское» («Украина-как-антиРоссия») и «малороссийское» («Украина-как-Малороссия»).
Оба понимания одинаково тупиковы, поскольку не просто лишают Украину субъектности, но даже гипотетически не предполагают за ней способности генерировать общезначимые ценности, идеалы, устремления, парадигмы развития. Такая Украина лишена даже собственных «мозгов» — за нее «думают» в Москве, Варшаве, Брюсселе или «вашингтонском обкоме».
Примечательно, что оба эти проекта страны в современной политике имеют своих символических агентов — Ющенко и Януковича, сталкивая и противопоставляя которых, различные силы и по разным границам (геокультурным, языковым, конфессиональным) пытаются расколоть украинское государство.
Один образ «идеальной Украины» фактически выглядит так: Украина — это мелкая (не по размерам, а по смыслам и устремленности) центральноевропейская страна, «бедный родственник» «общеевропейской семьи», постоянно доказывающий свою принадлежность к Европе, «отстойник», лимитроф, геополитический паразит, чья идентичность строится на противопоставлении России и русской культуре.
Иной образ «идеальной Украины» таков: Украина — это составная часть «Русского мира» — большого пространства с центром в Москве (в исторической ретроспективе — в Санкт-Петербурге), а украинские культурно-языковые особенности — это «региональный колорит» «племени поющего и пляшущего».
В одном из проектов «старшим братом» и «земным раем» является Запад (Польша, Западная Европа и США), в другом — Россия.
Однако и для Запада, и для России Украина — это прежде всего ценный кадровый ресурс, поставщик «человеческого материала»: достаточно хорошо образованных, трудолюбивых, креативных, непритязательных и талантливых белых индоевропейских людей.
Ни один из этих проектов не был, да и не мог быть успешным: в «малороссийском» случае идентичность выводилась из российской, в «малоукраинском» — из отрицания таковой.
Между тем полноценная и устойчивая идентичность может строиться лишь на имманентных, уникальных, присущих лишь данной стране и данному народу культурных и цивилизационных началах. Именно по этой причине можно предположить, что новая общеукраинская идея и долгосрочная стратегия развития страны могут выстроиться, как это и было в XVIII–XIX веках, прежде всего на основе центральноукраинской идентичности как наиболее независимой от Запада и России.
Но актуален ли этот формат и эти задачи для украинской интеллигенции? Хотя бы для лучших ее представителей?
ИСТОРИЧЕСКАЯ (БЕЗ)ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УКРАИНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Моральная и историческая ответственность за то, что нынче происходит в Украине и с Украиной, лежит прежде всего не на политиках и не на крупном бизнесе (понятно, что абсолютное большинство представителей этих двух категорий — натуральные мародеры: о какой ответственности может идти речь?) и не на внеэлитных слоях (народе), а на гуманитарной интеллигенции, шире — на культурной и интеллектуальной элите.
Ведь именно культурная и интеллектуальная элита формирует и формулирует стратегии, тренды и сверхсмыслы существования нации, страны и государства. (За пределами моих размышлений я сознательно оставляю важную тему — вопрос о выживании украинской интеллигенции в 1990–2000-х, когда немало достойных людей оказалось либо на обочине жизни, либо на «игле» западных грантов, предполагавших не всегда красивую и моральную отработку, либо превратились в пиар-обслугу олигархов и политиков-мародеров.)
Именно интеллигенция (в средневековом обществе — церковь, в древнем — жреческая каста) ставит сверхзадачу для нации.
Именно интеллигенция порождает сферу идеального и создает ту самую «гуманитарную ауру нации» или «мягкую власть» (soft power), благодаря которой страна и народ утверждаются в международной политике и мировой истории.
Украине не повезло: украинская гуманитарная интеллигенция породила неконкурентоспособную, иногда нелепую, часто нежизнеспособную идентичность.
Ведь когда Кравчук изрек свое эпохальное «Маємо те, що маємо», Кучма требовал, чтобы ему рассказали, какое государство нужно строить — и он построит, а Ющенко с ощущением собственной исторической миссии размышлял про «унікальну націю», они выказывали вовсе не собственное духовное убожество, а убожество украинской культурной элиты и несостоятельность порожденных ею проектов страны. Потому как именно культурная элита, а не профессиональный партаппаратчик, директор ракетного завода или сельский бухгалтер должны определять подобные вещи.
Современные украинские гуманитарии в своем большинстве справедливо ненавидят «шароварщину», «поплавщину» и Верку Сердючку. Однако иногда бывает так, что порождаемые ними самими горизонты смыслов мало чем отличаются от уровня Поплавского и Данилко — разве что двое последних радикально успешнее в коммерческом отношении.
Ведь тот ущербный минималистский дискурс, вечная «хата с краю», духовная местечковость, самоощущение «бедного родственника», отсутствие не только геополитики, но даже геополитического мышления, — это проклятие, от которого сложно избавиться.
«В чем смысл существования Украины, кроме как в ослаблении России и создании санитарного кордона вокруг нее?» — спрашивают российские политики и политически озабоченные граждане. И не получают ответа. Спрашивают так не потому, что изначально имеют какие-то претензии к Украине или считают, что такой страны не должно существовать (хотя есть, конечно, и такие). Спрашивают искренне, пытаясь понять сокровенный смысл бытия Украины. Им в ответ — либо тишина, либо невнятные рассуждения о «европейском выборе», либо злобное шипение о «Валуевском циркуляре» и возрождении «извечного российского империализма и шовинизма».
Пространство «украинскости» на данный момент, как никогда ранее, заземлено, лишено больших универсальных смыслов, из него выхолощена проблематика экзистенциального порядка.
В начале 1990-х были надежды, что независимость превратит Украину чуть ли не в «земной рай», в 2004 году были тоже известно какие надежды — тогда украинская идентичность развивалась достаточно интересно и даже инновационно. Сейчас «украинскость» — арена проевропейской и пронатовской пропаганды, а также местечковых разборок с адептами «малороссийскости», сторонниками придания русскому языку статуса государственного, противниками украинского кинодубляжа да строителями памятника Екатерине II в Одессе.
Современная гуманитарная интеллигенция упрекает народ в отпадении от украинской культуры, языка и этнокультурной идентичности. В значительной степени такие упреки справедливы — отпадение связано и с объективными процессами, которым люди в какой-то момент перестают сопротивляться: урбанизацией, целенаправленной дебилизацией со стороны массовой культуры, агрессивностью городской жлобской русскоязычной среды, общемировой глобализацией в конце концов.
Однако следует понимать и субъективные причины этого процесса.
Можно сказать, что «украинство» (этнокультурная идентичность, национальная идея, «духовная очевидность» страны) — это своего рода товар (такой же, как и «белорусскость», «русскость», «еврейство», «американизм» и т.д.). Но сконструированный и созданный интеллигенцией с ментальностью «бедных родственников», такой «товар» пользуется всё меньшим спросом, всё меньшей конкурентоспособностью.
Та Украина, которую «придумали» Гоголь и Шевченко, прекрасна и удивительна — она достойна любви, уважения и преклонения, это яркий и притягательный образ со множеством героических персонажей. Советская Украина в «редакции» украинских авангардистов 1920-х (эпохи «Розстріляного Відродження») не менее интересна, ибо имеет некую концептуальную завершенность и эсхатологическую устремленность — к вершинам «космічного комунізму», как это называл Михайль Семенко, и «мировой революции» Троцкого. Украина в «редакции» «консервативных революционеров» и ницшеанцев Донцова, Маланюка, Телиги и Ольжича — тоже гипнотизирующий образ страны сверхчеловеков, породивший феномены ОУН и УПА. Но Украина, которую моделирует нынешняя элита, — это страна без будущего.
Что-то похожее происходит и с украинским языком: нынешний дискурс «украинскости» стал, скорее, тормозом в его развитии.
На моей памяти — два периода (начало 1990-х и 2004-й), когда интерес к украинскому языку проявляли самые предрассудочные люди — русскоязычные городские обыватели к востоку и югу от Киева, для которых говорить по-украински всегда было «впадлу», «не круто», «не солидно», а также и та часть русскоязычной интеллигенции, которая городских украиноязычных презрительно именует «свидомитами» и считает украинский язык «искусственным порождением антироссийской интриги» — «испорченным польским жаргоном холопов Юго-Западной Руси XVII века» (есть и такие!). Но оба раза эмоциональные подъемы людей, поверивших в серьезность, истинность и «духовную очевидность» украинского государственного проекта и готовых перейти в деловом и даже приватном общении на украинский язык, заканчивались «обломами» и болезненными разочарованиями.
Почему многие представители иных этносов в Российской империи и СССР стремились стать русскими? Волжские татары, угро-финны, украинцы, белорусы, поляки, евреи, немцы, выходцы с Кавказа? Да, для многих в тех или иных обстоятельствах «стать русским» — это была конформистская жизненная стратегия, уменьшающая возможные риски, проблемы и претензии со стороны государства. Но для значительного числа людей иноэтнического происхождения, в том числе и живущих в Украине украинцев, русская идентичность была привлекательной своей универсальностью и «подключенностью» к «большим» проектам.
Аналогично: в те или иные периоды украинской истории украинская идентичность становилась привлекательной для множества неукраинцев — начиная еще со времен Запорожской Сечи, когда козаками становились выходцы из самых разных этносов, и заканчивая Оранжевой революцией, когда множество российских граждан с украинскими фамилиями вдруг вспомнили о своих корнях и стали очень ими гордиться.
То есть украинские проекты — государственный, культурный, нациостроительный — станут по-настоящему интересными, перспективными, конкурентными, жизнеспособными лишь в случае, если обретут универсальное звучание, если украинская идентичность откроет внутри себя трансцендентные и эсхатологические мотивы (а в зачаточном состоянии они есть!), если сугубо локальное превратится во всеобщее.
ЕВРОЦЕНТРИЗМ КАК ПРОКЛЯТИЕ
Украинские интеллигенты не скрывают своей сверхзадачи: сделать Украину частью западной (западнохристианской, евроатлантической) цивилизации, утвердить систему специфически западноевропейских ценностей, интегрировать Украину в западноевропейские структуры (НАТО, ЕС и другие). Раньше, в позднесредневековую эпоху, цель формулировалась более определенно: окатоличивание Украины.
Следует понимать, что отпадение части украинцев от украинской этнокультурной идентичности — это в некотором смысле как бы защитная реакция на попытку со стороны гуманитарной элиты изменить цивилизационную «матрицу» Украины с восточнохристианской на западнохристианскую (точнее, на западно-постхристианскую). Возможно, эта реакция (отказ от украинского языка, пренебрежительное отношение к украинской культуре, неверие в возможность построения полноценного Украинского государства) совершенно чудовищна, но если вдуматься, она вполне логична.
При желании украинскую интеллектуальную историю, начиная где-то с Люблинской унии 1569 года, можно описать как процесс ментального отпадения элиты от народа. То есть народ (внеэлитные слои) сохраняет православное вероисповедание и восточнохристианскую цивилизационную идентичность, тогда как элита создает себе совершенно иную систему приоритетов и ценностей — «уходит на Запад», принимает католичество, полонизируется, в настоящее время — выступает за вестернизацию страны и интеграцию ее в ЕС и НАТО, даже если это будет напрямую угрожать национальному суверенитету.
Не вспомню, чтобы кто-то из ярких представителей украинской гуманитарной интеллигенции заявил протест, скажем, против действий НАТО в Сербии либо против действий США в Афганистане или Ираке. На памяти лишь моральное оправдание действий США и ЕС практически по любому поводу. Разумеется, ни о какой цивилизационной солидарности (в современном мире — одного из главнейших условий выживания страны) со стороны украинской интеллигенции речь просто не идет. Украинской интеллигенцией не осознана ценность и уникальность восточнохристианской цивилизационной идентичности.
Как известно, идея о вступлении Украины в НАТО не является электорально привлекательной ни в Донецке, ни в Полтаве и Черкассах, да и во Львове ее безоговорочно поддерживает не более половины населения. Однако главный водораздел между сторонниками и противниками интеграции в НАТО проходит вовсе не между регионами, а между элитой и народом: не случайно на парламентских выборах 2006 года положение об интеграции включили лишь две политические силы — ориентированный на украинофильскую интеллигенцию «Блок Костенко — Плюща» и ориентированный на «прогрессивное» студенчество блок «ПОРА — ПРП». На досрочных выборах 2007 года, правда, до всех политиков дошла бесперспективность подобного позиционирования, поэтому ни одна предвыборная сила в своей программе прямо не заявляла об интеграции в НАТО.
В последнее время некоторые политические субъекты в России решили, что с Украиной как с государством и культурной реальностью пора кончать. К сожалению, подобные идеи и настроения встречаются не только среди маргинальных общественных активистов, компенсирующих собственную ущербность «несимметричностью» своих акций, но и среди представителей власти и лиц, принимающих политические решения на высшем уровне. Например, кто-то с неистовым упорством переиздает книги об «украинском сепаратизме» (вроде известной работы Николая Ульянова), кто-то пробирается в Украину, чтобы отпилить ножовкой на горе Говерле украинский герб — знак равноапостольного князя Владимира, кто-то снимает для российских телеканалов репортажи об Украине не иначе как по законам жесткой информационной войны, кто-то заполняет Интернет проклятиями в адрес Украины, кто-то направляет административный ресурс против московской Украинской библиотеки (единственной в России!) и ее персонала (за последние полгода есть немалые «успехи»: смещен директор библиотеки, выжито большинство украиноговорящих сотрудников, уничтожена уникальная коллекция украинских газет за 20 лет).
Но что всему этому может противопоставить украинская гуманитарная интеллигенция? Примордиалистскую теорию этнокультурной идентичности, согласно которой этнос — это общность происхождения, поэтому этносы существуют вечно (а именно эта теория используется для «админресурсной» украинизации)?
Полноценное развитие «украинскости» и украинской культуры может быть успешным при наличии трех условий:
Речь вовсе не о том, чтобы к украинской культуре причислить всех великих, родившихся на территории Украины (такие идеи достаточно популярны); речь о том, чтобы раздвинуть тематические горизонты, углубить интерпретацию и позиционирование достижений украинской культуры, приложить усилия для ее раскрутки и продвижения как внутри Украины, так и вовне.
Считается, что в среде украинского интеллигентского сообщества главный раскол — поколенческий. Однако тот самый «малоукраинский» тип интеллигентского сознания, парадигма мышления, мировоззрение и дискурс передаются из поколения в поколение практически без инноваций и попыток переосмысления.
Наиболее харизматичные авторы и репрезентативные носители украинской интеллигентской парадигмы — Лина Костенко, Иван Дзюба, Мыкола Жулынский, Мирослав Попович, Богдан Ступка, Валерий Шевчук, Евген Сверстюк, Иван Драч, Оксана Забужко, Оксана Пахлевская, Вадим Скуративский, Вячеслав Брюховецкий, Сергей Грабовский, Юрий Андрухович, Мыкола Рябчук, Максим Стриха, Святослав Вакарчук, Олег Скрипка, Александр Положинский. Мне довелось большинство из них знать лично — как творцов и интеллектуалов я их очень люблю. Но хочу, чтобы каждый из них задался вопросами:
Пока по этим и иным подобным вопросам не определится украинская интеллигенция, едва ли имеет смысл требовать ответа на них у украинских политиков, бизнесменов и «среднего класса».
БРЕМЯ ИНТЕЛЛИГЕНТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Справедливости ради следует сказать, что в современной Украине есть люди и идеи, выходящие за пределы скучного дискурса «малоукраинцев» и «малороссов».
Люди, которым надоело мелкотемье нынешнего украинского интеллигентского формата, люди, занятые поиском или выявлением исторической миссии Украины, люди, которых тошнит и от перманентной интеллигентской брани в адрес России и «москалей», и от «малороссийского» низкопоклонного коленопреклонения перед «великой русской культурой», сопрягающегося со слабой ориентацией в культуре украинской и ироничным к ней отношением. Люди, понимающие, что идентичность, выстроенная на отрицании и самоуничижении, изначально ущербна и неэффективна. Но, к сожалению, таких мало, да и их почти не слышно: идеологическая, тематическая, «форматная» и «смысловая» цензуры в Украине работают прежде всего против подобного рода максималистов.
Лично у меня нередко складывается впечатление, что многие влиятельные мировые силы в самых разных частях земного шара кровно заинтересованы в том, чтобы Украина оставалась несубъектной, несамостоятельной, периферийной, заторможенной в развитии страной, жители которой спорят о сущей ерунде, а не о серьезных проблемах бытия, метафизики и геополитики. Страной, с территории которой можно угрожать России американской «ядерной дубиной». Страной, при помощи транзитного потенциала которой можно шантажировать Европу российским газом. Страной, жителями которой можно «разбавить» либо «братский великорусский народ» (в России есть государственные программы по переманиванию из Украины и Беларуси людей славянского происхождения с высоким уровнем образования и жизненной активности), либо вырождающиеся под натиском с арабского и африканского Юга белые народы Западной Европы.
А позволяющая использовать себя «втемную» украинская интеллигенция — как «малоукраинской», так и «малороссийской» ориентации — уж очень сильно похожа на добровольных пособников этих самых «мировых сил».
В XXI веке война идет не столько за территорию, энергоносители и транзиты, сколько за смыслы, идеи, идентичности. Интеллигенция, культурная и гуманитарная элита — та тонкая часть общества, которая эти самые смыслы и идентичности создает, оперирует ими, убивает их. Настоящая миссия украинской интеллигенции должна заключаться в том, чтобы осознать историческую миссию Украины, создать конкурентоспособную идентичность, поднять страну с колен, вывести из сломленного состояния всё общество, не говоря уже о более простых и понятных вещах: преодолеть раскол страны, убедить сомневающихся в уникальности и неповторимости украинского языка и культуры, повысить статус и привлекательность украинской самоидентификации.
Поэтому будущее Украины зависит прежде всего от украинской интеллигенции и интеллектуалов, и лишь потом — от всех остальных.
От интеллигенции зависит, найдется ли в этом самом будущем место для Украины.
К сожалению, вопрос отнюдь не риторический.
