«Марш несогласных», на который приходят сто человек (а в таком многомиллионном городе, как Москва или Петербург — даже и тысяча), сколь бы отчаянны ни были лозунги их участников — это в любом случае акция не против власти, а в ее поддержку. Марширующие как бы говорят власти: «смотрите, как нас мало, как мы ничтожны и как нелепо было бы прислушиваться к нашему мнению».
Что называется, страшно далеки они от народа. Но это, увы, не делает их ближе к интеллигенции.
Принято считать, что интеллигенция настроена оппозиционно, и подтверждение этому мы ежедневно видим в «Живом журнале» и на прочих интерактивных ресурсах «электронной сети Интернет». Но на «Маршах несогласных» интеллигенции почти не видно. «Приличное общество» относится к маршистам, и прежде всего к лимоновцам, примерно так же, как сто лет назад кадеты относились к эсерам-бомбистам: да, жалко мальчиков, да, за лучший мир сражаются, за святую свободу, но: и сами к ним не пойдем, и методов таких, если честно, не принимаем. Результатами бы воспользовались, да. Кюшать люблю, да. А так — нет.
А ведь маршисты, в отличие от эсеров, бомб не бросают. Они не строят баррикад. Они даже не переворачивают машины и не жгут троллейбусы. Они всего лишь пытаются время от времени мирно выйти на улицу и мирно выразить свое мнение — однако же заслужили в обществе репутацию оголтелых экстремистов.
Но даже такое полусочувственное отношение разделяется лишь частью образованного класса. На самом деле интеллигенция в большинстве своем ведет себя лояльно и оппозицию не поддерживает.
Вспомните перестройку: творческие союзы были центром освободительного шевеления, и потом и бурления. Вся страна следила за телодвижениями смелого цеха кинематографистов и отважной гильдии лицедеев. А что теперь? Прошлой осенью мы наблюдали, как уцелевшие творческие союзы пишут челобитную государю о продлении царствования.
Отчего такая перемена? Оттого ли, что двадцать лет назад на вольнодумство была негласная санкция сверху, а теперь ее нет?
Представим себе: если бы заранее было известно, что на очередной марш придет десяток любимых народом музыкантов, десяток популярных актеров, десяток серьезных ученых (возможно, такие еще не уехали из страны) — вовсе не радикалов, не профессиональных политиканов и политтусовщиков — разве не потянулось бы на площадь гораздо больше народу? Ещё бы. Но творческие люди и интеллектуалы, сантехники и электрики человеческих душ дружной гурьбою стоят в стороне. В Питере удалось вытащить на марш «говнорокера» Шевчука — и то хлеб. А Гребенщикова не удалось — и никогда не удастся. А Макаревич в Москве пел для преемника и его патрона, как пел когда-то для Ельцина во время кампании «Голосуй, а то проиграешь». Где звезды возрождающегося российского кино, Хабенский-Машков-Маковецкий-Хаматова? Их всё устраивает? Ну ладно, актер — птичка божия, что с него взять.
А что у нас с литераторами? Сорокина-Пелевина-Акунина-Улицкую-Петрушевскую — тоже всё устраивает? Это ж писатели всё-таки, они должны помнить историю и чувствовать логику ее суда. Писатель может не замечать того, чего ему не показывают, чёрных касс и тайных счетов. Он может не вдумываться в тонкости экономики. Но писатель не может не замечать того, над чем смеётся Россия. Как когда-то Россия смеялась над кукурузой и кузькиной матерью, над «экономика должна быть экономной» и «тридцать восемь снайперов», так теперь смеётся она своим горьковатым, миндальным смехом над нанотехнологиями, Планом Путина и наследником-медвежонком.
Вот как рассуждает достаточно характерный персонаж, Кирилл Серебренников:
«Деньги текут рекой. Больше не стыдно быть русским. Люди вновь обрели гордость».
Вот он еще говорит:
«Нашим людям надо есть и пить, им нужен царь и мир. Им не нужна свобода».
Это не Никита Михалков вещает, с его наследственным аристократическим холуйством. Это — «модный режиссер».
Конечно, такие слова говорятся с известной долей иронии: мол, мы-то рады были бы упиться всяческими свободами, но народ считает иначе. Выходит, вот как: интеллигенция решила, что «народу нужен царь», смирила гордыню и подчинилась народной воле. Но народ, как известно, мудрый: он всё понимает, только сказать не может. Интеллигенция же, напротив, зачастую ничего не понимает, но постоянно что-то говорит. Если народу, начиная с крови и пепла 1993 года, через шулерские выборы 1996 года, через странную осень 1999 года, правды о которой мы никогда не узнаем, через все последующие избирательные кампании, одна бесцеремоннее другой, ясно и четко показывали, что действующая власть ни в коем случае не уйдет по итогам выборов, что выборами ее сменить просто нельзя, то неудивительно, что в конце концов население расслабилось и начало получать удовольствие. Те же люди, которые своим художественным свистом так долго помогали страну насиловать, теперь разводят руками, констатируя множественные оргазмы.
Но я подозреваю, что покорность передовых представителей образованного класса «народной воле», якобы имеющемуся у русских монархическому инстинкту, возможно, не столь простодушна. За ней может скрываться страх.
Не смехотворно ли говорить о страхе в столь вегетарианские времена? За собственное мнение людей не увозят в воронках, не высылают из страны и даже не заставляют в ней оставаться. Единственное, что власть теоретически может сделать — это добиться, чтобы вольнодумцу жилось чуть менее сытно. Но в том-то и дело, что всякого ощутимого снижения жизненного уровня современный человек боится чуть ли не больше, чем тридцать лет назад боялись тюрьмы. И вовсе не потому, что люди стали такими алчными, такими меркантильными. Просто большинству и жить-то особо незачем, кроме пресловутого «бабла». Но даже и те, кто внутри себя признает какие-то высшие цели, рискуют столкнуться с совершеннейшим непониманием общества: пострадавший за убеждения будет для окружающих не героем и даже не донкихотом, не чудаком, вызывающим некий сорт уважения, а просто банальным лузером. Жить не по лжи — негламурно.
Лишенная действенной поддержки интеллигенции, оппозиционная политика вырождается.
В среде «несогласных» начинают циркулировать странные идеи, вроде перевода русского языка на латиницу. Их сообщество уже не первый год напоминает сообщество поэтическое: как современные поэты ходят из одного подвала в другой, чтобы слушать многажды слышанные стихи друг друга, так и политические активисты посещают всё менее многолюдные марши, чтобы друг друга еще раз поагитировать (ОМОН не в счет, это аудитория неблагодарная).
Из спёртого воздуха оппозиции вытесняется здравый смысл, который ненавязчиво и небезуспешно присваивается властью.
Но понятно же, что без участия людей здравого смысла серьезная оппозиция невозможна.
