«17 февраля (или любой иной день) день мог бы стать днем окончания процесса распада Югославии и связанной с ним череды этнополитических конфликтов на Балканах. Это произошло бы в том случае, если бы независимость Косово была бы результатом переговоров и достигнутого на них согласия между Белградом и Приштиной. К сожалению, произошло иначе – события стали развиваться по наихудшему сценарию. Поэтому телекамеры показывают нам ожесточение с обеих сторон. В Приштине – ожесточение победителей, в Белграде – ожесточение проигравших. В нынешних условиях самопровозглашение и отделение Косово стало продолжением конфликтного распада Югославии». С процитированным выше мнением известного российского балканиста Сергея Романенко трудно не согласиться. Сегодня трудно спрогнозировать, насколько косовский казус способен дестабилизировать Европу (в которой немало территорий, претендующий на «особый статус» или расширение полномочий). Пока сложно делать однозначный вывод о том, что проблема самоопределения Косово станет последним гвоздем в гроб международного права, основанного на праве победителей во Второй мировой войне.
Но, похоже, первый результат от дня 17 февраля 2008 года уже существует. Великие державы не очень представляют, что делать с независимым государством с абсолютно несостоятельной властью (и правительством, во главе которого стоит вчерашний руководитель Армии освобождения Косово по прозвищу «Змей») и недееспособной экономикой. На сегодняшний день порядка 40% живут менее чем на 2 доллара в день. Только согласно официальной статистке безработных в Косово половина. Заметим, такой «оазис свободы» существует не где-нибудь в Тропической Африке или на заброшенных островах Океании, а в Европе (в пределах дневной досягаемости от Вены, Милана, Афин). Что будут делать вчерашние боевики, когда их братья по оружию погрязнут в коррупции и непотизме? Что возьмут за основу? Боевое братство или верность идеалам вновь обретенной государственности. Сегодня эти вопросы никто не задает, равно никто не задумывается о том, кто за все происшедшее возьмет ответственность.
Сегодня великие державы хотели бы поскорее забыть то, что произошло в Приштине в февральский день. В данном случае речь идет о прецеденте Косово для других регионов мира. В США давно (и последовательно) говорят о том, что Косово уникально. «Косово — это исключительный пример. Абхазия и Южная Осетия являются частью Грузии, и мы также поддерживаем территориальную целостность Грузии. Вопрос сейчас о Косово», заявляла в свое время Кондолиза Райс, госсекретарь США. Искать логику в этих тезисах тщетно. Можно, конечно сформулировать эту теорему иначе. «Абхазия и Южная Осетия — это исключительный пример. Косово является частью Сербии, и мы также поддерживаем территориальную целостность Сербии. Вопрос сейчас об Абхазии и Южной Осетии». Как говорится, найдите несколько отличий. Ровно год назад заместитель госсекретаря США Дэн Фрид приводил следующий аргумент: «Косово — это уникальная ситуация, потому что НАТО было вынуждено вмешаться, чтобы остановить этнические чистки, а затем преодолеть их последствия». А если попробовать приложить данную схему к евразийским просторам? Нагорный Карабах - это уникальная ситуация, потому что ОБСЕ (еще в период бытования в виде СБСЕ) и РФ были вынуждены вмешаться, чтобы остановить этнические чистки, а затем преодолеть их последствия». То же можно сказать и про ситуацию в Абхазии, где Россия предотвратила тотальную «зачистку» грузинского населения (и обеспечила возвращение порядка 50 тыс. грузин в Гальский район). А что касается справедливых упреков в адрес односторонних действий России, то и Штаты в Косово не безгрешны (в том смысле, что не слишком то мешали очистке территории от сербов).
В сентябре прошлого года автор этих строк имел возможность в получасовой приватной беседе поспорить с одним из конструкторов американской внешней политики (Фридом, конечно) по поводу «уникальности Косово». Тогда Фрид привел «количественный аргумент». Косово - это другие порядки цифр. Это не сто с лишним тысяч карабахских армян и не семьдесят тысяч абхазов. Это - два с небольшим миллиона человек. Все верно, но насколько бухгалтерская логика может работать в этом случае? В 1938 году трех с небольшим миллионов судетских немцев хватило не только для того, чтобы поставить на колени Первую Чехословакию… И сегодня «призрак прецедента» существует не только в головах российских «реваншистов». Не зря в публикации лондонской Times обозреватели Джереми Пейдж и Ричард Бистон сделали смелый прогноз о появлении к 2020 г. 11 новых государств на территории сегодняшнего Евросоюза.
Однако и российская дипломатия тоже не спешит с ответными мерами по признанию Абхазии, Южной Осетии или Приднестровья (о Нагорном Карабахе ни Владимир Путин, ни Сергей Лавров не упоминали). Что же касается последних визитов Сергея Багапша и Эдуарда Кокойты в Москву, так не в первый же раз они с такими вояжами прибывают. И не первый раз выдвигают уже всем знакомые аргументы. Просто Косово стало хорошим информационным поводом в очередной раз привлечь внимание к своим проблемам. Не стоит видеть в этом коварные планы Москвы по отторжению территории «единой и неделимой Грузии».
Российские лидеры чаще вели речь о Турецкой Республике Северного Кипра или Северной Ирландии (где проблема сецессии вообще сегодня политически не актуальна). На своей пресс-конференции (о которой уже написаны тома литературы) президент Путин высказал несколько важных подходов к проблеме возможного заимствования опыта Косово: «как будет Россия реагировать? Я уже имел возможность высказаться по этому поводу, по этой проблеме. Еще раз хочу подчеркнуть, мы считаем, что поддержка одностороннего объявления независимости Косово является неморальной и неправовой. Территориальная целостность государств закреплена в основополагающих принципах международного права». Однако далее Путин оговорился, что казус Косово не является уникальным: «У нас вот Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье существуют как независимые государства. Нам все время говорят: в Косово особый случай. Вранье это все, никакого там «особого случая» нет, и все это прекрасно понимают. Все то же самое: этнический конфликт, преступления с обеих сторон, де-факто независимость полная. Так надо выработать единые принципы решения этих вопросов. Мы же не загоняем ситуацию в тупик, мы предлагаем нашим партнерам выработать единые правила поведения. Зачем же поощрять сепаратизм? В Испании не хотят люди жить в рамках единого государства. Ну, поддержите тогда там! Четыреста лет Великобритания борется за свою территориальную целостность применительно к Северной Ирландии. И что? Что же вы не поддерживаете? Единые принципы должны быть. Если мы будем поступать по так называемой политической целесообразности, обслуживая политические интересы отдельных стран, мы разрушим международное право и общий порядок».
В самом деле, прав публицист и политолог Виталий Портников, когда пишет, что «впервые за последние десятилетия провозглашена независимость провинции, являющейся частью неделимого государства. Хотя, если быть честными до конца, нужно сказать, что коммунистическая система разделения территорий на первосортные, второсортные, третьесортные - тоже от лукавого. Никогда нельзя было понять, почему одна республика становилась союзной и имела условное право на отделение, а другая - автономной и никаких прав не имела. Со статусами играли как хотели. К автономной Молдавской АССР присоединили часть румынской провинции Молдова, отделили ее от Украинской ССР и сделали союзной республикой. В результате на политической карте мира есть Республика Молдова. И нет самопровозглашенного Приднестровья - между прочим, бывшей Молдавской АССР. Если бы в 1957 году Карело-Финская ССР простым указом Президиума Верховного Совета СССР не была преобразована в автономию - что, сейчас было бы еще одно независимое государство? А вот вполне независимую Тувинскую Народную Республику в 1944 году включили в РСФСР в качестве автономной области. И ничего - все срослось, потом еще и в республику преобразовали. Хотя с точки зрения современного международного права все это смотрится просто дико».
Впрочем, где оно, международное право? Кто принимает его в расчет, когда речь даже не о политической целесообразности. Если бы речь шла о циничной выгоде Европы или США. Сегодня тот классический случай, когда идеологические фантомы определяют игру. Миф о «сербских фашистах» и «вековечных империалистах» и демократах-албанцах, боровшихся с коммунистической диктатурой Слободана Милошевича, теперь воплощается в проекте государственного строительства Косово. С другой стороны, живет и влияет на нас миф о «жертвах, сербских братушках», бескорыстно любящих Россию (которая почему-то в неоплатном долгу перед сербами). «Разруха в головах», таким образом, становится инструментом глобальной политики.
Но что, если начать прекращать эту «разруху» с самих себя, демонстрируя трезвость мысли при всеобщей глупости и неадекватности (включая частично и собственную). Начать такое преодоление следовало бы с определения тех принципов, которые российская дипломатия должна защищать. Мы не можем защищать интересы Южной Осетии, Абхазии или Приднестровья. Российский интерес должен иметь абсолютный приоритет. И в этом смысле отчаянные попытки спасти хотя бы остатки международного права следует признать правильными (даже при всех нашим внутриполитических разногласиях с Путиным и его преемником). Действовать по принципу «назло маме отморожу уши», и признавать де-факто государства СНГ-2 как ответ на признание Косово со стороны США и Британии было бы не вполне продуктивно. Ведь целью политики не является месть Штатам. Цель - сохранение неких правил игры, критериев, не допускающих торжества глобального беспредела. Именно поэтому нужна выработка общих подходов к признанию непризнанных образований (которые могут возникнуть уже завтра – например, сербы в Косово вполне могут в качестве «симметричного» ответа провозгласить Республику Сербскую в Косово, не желая оставаться париями в новой европейской «демократии»). И для применения таких общих правил Организация объединенных наций (пусть в несколько измененном виде и с иными функциями) необходима. И за это надо бороться. И выглядит это весомее, нежели вендетта Западу в виде ускоренного признания де-факто республик «параллельного СНГ».
Давайте рассуждать без эмоций и истерик. Что, до всяких признаний и самопровозглашений было непонятно, что Косово – это албанская этническая собственность и у Сербии нет никаких реальных ресурсов для сербизации? Что принципиально нового дал нам день икс 17 февраля? Думаю, что российская дипломатия могла бы вести себя более сдержанно и рационально. Позиция могла бы выглядеть таким образом: до тех пор, пока Совбез ООН не признал Косово, нельзя говорить о признании государственной независимости этой территории. В конце концов, сегодня 24 государства, признающие Тайвань, не признают КНР. И ничего, живет же Пекин, не нервничает по пустякам. И уж, конечно, признание Косово США или Великобританией не должно превращать нас в собаку Павлова, которая на уровне рефлексов должна признать де-факто государства СНГ. Мы не заинтересованы, конечно, в том, чтобы Тбилиси использовал силу для восстановления юрисдикции над Абхазией и Южной Осетией. Более того, в случае такого развития событий Россия могла бы использовать симметричные меры (учитывая тот факт, что любая эскалация конфликтов на юге Кавказа автоматически затрагивает российский Северный Кавказ). Ситуация «статус-кво» Россию (а не только Кремль) вполне устраивает. До тех пор, пока все конфликтующие стороны у российских границ не нашли компромисса, «заморозка» конфликтов выгодна нашим национальным интересам. И фактическая поддержка для нас гораздо важнее ускоренной юридической процедуры. Если Тбилиси начнет агрессию против осетин и абхазов, то Москва сможет оказать поддержку последним и без всякого их признания де-юре.
В реальности же ни казус Косово, ни воля Кремля не имеют решающей роли при определении будущего постсоветских непризнанных республик. Сегодня политические амбиции абхазских, карабахских, осетинских или приднестровских лидеров принято рассматривать в контексте развития косовской ситуации. Создается ощущение, что они только того и ждут, чтобы вслед за провозглашением независимости экс-сербского автономного края заявить о своем суверенитете. Между тем, это было сделано задолго до того, как Косово попало в фокус мировой политики.
Приднестровье провозгласило свою независимость от Молдовы в 1990 году, То же самое (и почти в то же время) сделала Южная Осетия. Карабах провел референдум о своей независимости 2 сентября 1991 года. Таким образом, три из четырех непризнанных республик заявили о своих претензиях на национальный суверенитет еще во времена существования СССР (когда РФ как отдельной страны еще не существовало). Абхазия добилась фактического суверенитета от Грузии после вооруженного конфликта с Тбилиси в 1992-1993 гг. В это время Косово никак не влияло на это самоопределение (поскольку тогда ситуация там рассматривалась в общеюгославском или сербском контексте, в крайнем случае общебалканском, но не мировом). За годы своего де-факто суверенитета каждое из этих образований провело по нескольку избирательных циклов, создало свои государственные (хотя и не признанные миром структуры власти), даже пережило процесс смены руководства. При этом далеко не всегда эти образования играли роль «марионеток Москвы». И даже если предположить, что Москва категорически не будет поддерживать эти образования, то очевидно, что они не станут лояльными гражданами своих «материнских государств». Это – не голословные лозунги. Москва в 1995 году объявляла Абхазии блокаду, а ее роль в развитии инфраструктуры НКР и вовсе незначительна. Однако от этого Абхазия не стала ближе Грузии, а НКР не становится проазербайджанским.
А теперь о собственно критериях. Владимир Путин на своей прощальной пресс-конференции только лишь сказал о необходимости общих правил. Но какие это могут быть правила? Первым критерием признания непризнанных образований могла бы стать их государственная состоятельность. Вторым критерием могла бы стать способность метрополии контролировать мятежную территорию любыми другими путями, кроме таких, как депортация или этническая чистка. Следует отказаться от принципа «территория без населения» (что в 1998 году продемонстрировала Сербия, а, начиная с 1999 года - косовары албанцы). Другими словами, реинтеграция должна признаваться невозможной, если она влечет за собой военный конфликт. Третьим критерием могло бы стать наличие демократических процедур в непризнанных образованиях. Скорее всего, республики «параллельного СНГ» еще далеки от многих перечисленных выше критериев, хотя по некоторым параметрам можно говорить о позитивной динамике. Что же касается демократии, то требовать ее надо, бесспорно, от всех сторон (и отделяющихся, и претендующих на территориальную целостность). Вместе с тем, следует понимать, что эта демократия не будет напоминать современную европейскую или американскую систему. В данном случае важен вектор, тренд. Ускорение здесь тоже не годится. А потому, наверное, было бы более корректно на первом этапе требовать от властей конфликтующих сторон хотя бы предсказуемости и законности.
Помимо обозначенных выше критериев, которые ориентированы на публичное политическое пространство (а без этого диалог и даже торг с Вашингтоном и Брюсселем невозможен), необходимо вести и закулисный диалог. Для него нужны другие аргументы и иные вопросы. Например, будет ли регион Кавказа более стабилен и предсказуем в случае военного реванша со стороны Тбилиси и Баку? Не станет ли признанная Абхазия выгодной площадкой для инвестиций? Что более полезно для функционирования «политического» трубопровода Баку–Тбилиси-Джейхан: признание непризнанных образований или попытки их насильственного возвращения в лоно «материнских территорий»? Закулисный торг должен дополняться активными публичными мероприятиями, поскольку склонить Брюссель и Вашингтон на свою сторону можно только в случае ставки на общественное и экспертное мнение этих стран. Для этого, в свою очередь, потребуется научиться говорить с Западом на понятном ему языке (права человека, права этнических меньшинств, гарантии миноритарных языков, невозможность военного урегулирования этнических споров).
И последнее. Признание непризнанных государств вовсе не означает включения их в состав России. Эти две процедуры надо четко разделять. России вовсе не следует бороться с грузинским сепаратизмом в Гальском районе Абхазии, в селах Тамарашени и Кехви в Южной Осетии или получать, помимо калининградского, второй анклав – тираспольский. Тем паче, что во всех трех случаях местная элита вовсе не грезит о приходе российских прокуроров и послушных Кремлю губернаторов. Только обозначив четкие критерии признания непризнанных государств, просчитав наши ресурсные возможности, проведя серьезную пропагандистскую и дипломатическую работу, Россия может попытаться взяться за решение проблемы непризнанных образований.
