Слово из ненормативной лексики
Понимание того, как могли бы совместиться демократия и Россия, к сожалению, оставляет желать лучшего. При этом сама идея продвижения страны к современному обществу западного типа разделяется многими нашими согражданами. Более того, эта идея поддерживается и текущим правительством, которое, по его собственным заявлениям, предпринимает шаги по организации движения социума в данном направлении.
Однако неясность наполнения общей категории «демократия» конкретным российским контентом не позволяет рационально судить об успешности этих усилий, что переводит соответствующие дискуссии в иррациональную форму «нравится — не нравится» вместе со связанной с такой формой эмоциональностью, которая отнюдь не способствует общественной консолидации.
Более того, использование данного термина для идеологического прикрытия грабежа 1990-х породило в головах части граждан отрицательное отношение к нему, выведя данное слово за пределы нормативной лексики.
Несмотря на это, мне не хочется «сдавать» хорошее слово с международно признаным положительным значением в монопольное владение тем, кто пытается монополизировать трансграничные информационные потоки для повышения собственной значимости. Вследствие этого я буду использовать слово «демократия» по его прямому назначению, обозначая им форму правления, которая в идеале обеспечивает всю полноту народовластия, реальный суверенитет населения страны по вопросам своего настоящего и будущего.
В данном тексте я попытаюсь разобраться в сущности демократии — с тем, чтобы выйти на современные российские реалии. При этом нельзя не упомянуть о среде, в которой нам всем приходится искать конкретное понимание общественных реалий, — о Современности (Модерне). Замечательно сформулировал проблему особенности существования в Современности Б. Капустин:
«... «справиться» с проблемой «современности» не означает «решить» ее раз и навсегда. Эта проблема — из числа тех, которые не знают «решений», тем более — окончательных. Ее можно лишь «удерживать», т.е. так канализировать присущие ей «энергии», чтобы, с одной стороны, предотвращать разрушение ими основ общественной жизни, а с другой — все же создавать морально и политически приемлемые формы общежития, никогда, впрочем, не идеальные ...»
«... Способ «справляться» с ней (проблемой Современности — ПК) и есть не что иное, как «модернизация». Последняя не означает некоторое телеологическое движение к «современности» как определенной модели. «Модернизация» есть способ существования в «современности», и она не может завершиться, во всяком случае пока не завершилась «современность». Поскольку «модернизация» не представляет собою воплощения некоторых универсальных законов, постольку ее ход и формы обусловлены историко-культурным контекстом того общества, в котором она осуществляется, и чем она успешнее — тем эта зависимость выше. «Модернизаций» как способов существования в «современности» столько, сколько существует современных обществ. Отождествление «модернизации» с какой-то уже имеющейся моделью (что происходит, к примеру, когда модернизация выступает вестернизацией) представляется не столько даже теоретической ошибкой, сколько трагической ошибкой практики».
Вследствие такого подхода общественная модернизация для своей успешности требует конкретно-исторического наполнения всех общих шаблонов, которые хотелось бы вовлечь в процесс нашего национального развития. Без подобной конкретики данные шаблоны превращаются в пустышки-обманки, которые сильно наказывают прикоснувшихся к ним тупых и ленивых. С другой стороны, избежать использования данных шаблонов тоже не получается, ибо сильно возрастают издержки страны на международном уровне — понимание наших трудностей и планов другими странами, существование общего языка обсуждения внутренних и внешних вызовов резко снижает их представление о нашей непредсказуемости.
Суть демократии
Для того чтобы осознать культурно-ориентированную реализацию демократического устройства в России, надо опереться на самые базовые основы данной формы правления.
Пониманию сути вещей очень помогает общение с умными людьми. Исходной точкой для проявления искомой сути демократии может послужить следующая мысль М. Ремизова:
«... без признанного права на восстание «народный суверенитет» является пустым звуком. Основные государства современности имеют в своем фундаменте это право. И это не показатель их уязвимости, а показатель их силы».
Посмотрим далее на известный критерий К. Поппера: демократия — это форма государственного устройства, позволяющая в случае общественной необходимости в обозримом времени совершать бескровную смену правящей команды, и зададим себе вопрос: «А что представляет собой по своей сути «смена правящей команды»?».
Ответ на этот вопрос приводит нас к замечательной идее: демократия есть институционализация права на восстание, то есть практически те формы и процедуры государственности, которые дают возможность реализации данного права без пролития человеческой крови, без общественного насилия. Сразу же приходит понимание того, почему демократические режимы так открыты своим согражданам, фактически разоружены перед ними, что собственно и было отмечено М. Ремизовым (см. цитату выше).
При таком подходе становится понятным и основной риск, угрожающий реальной демократии. Данный риск связан с бюрократизацией, когда какой-то узкий слой людей при государственных должностях начинает считать народ неспособным к осознанию своих интересов. Это обычно приводит к отчуждению демократии от народа, к выхолащиванию демократических процедур подобному тому, что мы «проходили» в СССР.
В теории организаций такая деформация давно известна и изучена. Там она называется «ритуализацией» — словом, которое обозначает процесс отделения служащими в своем сознании своей деятельности от общих целей организации, и практическом «забывании» данных целей. В результате люди концентрируются на процедурах и ритуалах, и перестают соизмерять их с общими целями организации.
Хороший пример ритуализации дает недавнее дело Худякова-Аракчеева. В процессе его обсуждения, по моим наблюдениям, практически все профессиональные юристы очень неодобрительно отозвались о суде присяжных, пренебрегая очень простой идеей, лежащей в основе данного суда, тем, что суд присяжных по своей сути есть инструмент соотнесения правосудия с моральным чувством народа. И отмена двух вердиктов присяжных вместе с последующей выдачей практически максимальных сроков «профессиональными» юристами хорошо показывает фактическое само-отчуждение юридической корпорации России от морального чувства нации, того самого, что лежит в основе права, и что определяет понимание справедливости народом страны. Как результат имеем коллапс правосудия, и группу самоуверенных чиновников от юриспруденции, которые считают себя носителями непонятно какого права, потерявшего всякую связь с общественным представлением о справедливости, и общественной моралью.
Ритуализация — это бич любой бюрократии, а российской бюрократии — в особенности. Именно этому учит нас наш исторический опыт. И особенно хорошей и оттеняющей в этом месте прозвучит фраза из недавнего выступления Джорджа Буша перед Конгрессом США:
«В предстоящей работе мы должны следовать философии, которая сделала нашу страну великой. Будучи американцами, мы верим, что личности обладают достаточной силой, чтобы определять собственную судьбу и формировать ход истории. Мы верим, что наш самый надежный проводник — коллективная мудрость простых граждан».
Вернемся к теории. Мы уже выяснили, что демократия является оформлением права на восстание таким образом, чтобы полностью исключить кровопролитие, и обеспечить смену правящей команды ненасильственным путем в результате простого голосования граждан. Чтобы избежать отчуждения демократии от народа, страны этого пути обычно формально признают и право народа на реальное восстание, естественно считая такое развитие событий абсолютно нежелательным. К тому же, реальные демократии обычно обеспечивают данное право соответствующими ресурсами — граждане демократических стран обычно имеют относительно простой доступ к оружию и к военным технологиям. Именно в этом заключается внутреннее «раскрытие» правительств демократических стран перед своими согражданами.
Следует также отметить, что наличие такого права отнюдь не означает необходимости пользоваться им. Здесь хорошо подходит следующая аналогия: наличие права на развод отнюдь не значит, что надо бежать и разводиться; однако такое право полностью исключает некоторые линии поведения, чем делает брак более стабильным и счастливым.
Мечты о демократической России
Я думаю, что уже становятся понятными следствия из развиваемого комплекса идей. Если страна действительно строит демократию, то правительству отнюдь не помешало бы «раскрыться» перед народом. Для этого необходимо обеспечить согражданам относительно легкий доступ к оружию, естественно компенсировав это введением соответствующей ответственности.
Далее, необходим также доступ граждан к военным технологиям, особенно к навыкам ведения боевых действий в условиях города. Появляется совершенно безумная идея замены военного призыва правом граждан на военную службу. Если связать данное право с правом последующего занятия выборных должностей в государстве, то я думаю, что от добровольцев отбоя не будет. А если ввести при этом региональный принцип комплектации частей, а также аналог американской Национальной Гвардии (пусть это, например, будет называться Народными Дружинами), то это может здорово поспособствовать кооперации людей с созданием реально действующих механизмов низовой муниципальной демократии. Глядишь, так можно добраться и до выборности руководителей местных ОВД (или комиссаров при руководителях с широким спектром полномочий, вроде римских народных трибунов).
Конечно, такие мечты в духе ассоциаций с порядками молодой римской республики являются всего лишь мечтами. Однако при этом они демонстрируют один в высшей степени примечательный факт, а именно то, что нахождение специфического российского содержания для общих категорий вроде рассмотренной категории демократии не является непреодолимой сложностью. Особенно при наличии воли найти такое содержание, а не «заболтать» процесс, как это часто принято у нас.
