Напомним свежее. На своем предвыборном митинге в Лужниках Владимир Путин среди прочего заявил о том, что под его руководством страна вернулась в десятку ведущих экономик мира — и скоро войдет в состав пятерки.
На фоне всех унижений прошлого десятилетия — это конечно приятно слышать. Правда, одновременно возникает и некоторое удивление: почему в стране, входящей в десятку ведущих экономик 49 % говорят, что им не хватает мяса и мясных продуктов, 50 % — что им не хватает рыбных продуктов, 40 % не хватает молочных продуктов, в том числе масла и сыра, 49-ти % не хватает фруктов и фруктовых соков.
Даже бакалейных товаров, включая крупы и макароны, а также картофеля и овощей не хватает 12 % населения. То есть, с известной долей условности, можно утверждать, что примерно половина граждан одной из ведущих экономик мира не доедает, а одна восьмая часть — просто голодает.
Эти два факта — лидерство в экономическом развитии и недоедание половины населения, можно объяснить каким либо из следующих предположений.
1. В остальных странах мира недоедает — или голодает — еще большая часть населения.
Вообще-то говоря, что во многих странах мира так оно и есть — спорить не приходится. Просто данное конкретное предположение означает, что, в частности, еще больше чем в России недоедает население не какой-либо Африки или Центральной Азии, а в половине стран Западной Европы и Северной Америки — потому что совокупное число этих стран как раз составляет примерно два десятка.
Как понятно любому, это предположение не только выглядит маловероятно, но и не подтверждается никакими иными данными.
2. В России народ столь ненасытен и есть так много — что ему в любом случае хватать и не может — сколько ни дай — все мало.
Это предположение можно оставить без комментариев и предложить тем, кто его разделяет — самостоятельно попытаться убедить население в его оправданности. Во всяком случае, можно полагать, что Путин делать это не рискнет. Это не рискнет делать и сама «Единая Россия», даже в лице своих наиболее наторевших с уверенным видом и испитым лицом на ясном глазу нести любые заказанные нелепицы — например в лице Морозова или Исаева.
3. В качестве третьего предположения можно вспомнить о ситуации в СССР, когда общее экономическое могущество находилось в некотором разрыве с относительно не высоким уровнем потребления.
Но, во-первых, как признают и сами идеологи власти, в СССР уровень жизни в целом был все же выше, чем в современной России. Во-вторых, вполне понятно, куда уходила разница: Советский Союз осуществлял системное противостояние с западным миром во главе с США, тратил огромные деньги на поддержание своих союзников, на промышленное строительство, на освоение космоса и т.д. В-третьих, СССР тратил несравнимо больше нынешней России на науку, культуру, образование и социальное обеспечение.
Ничего подобного в условиях современной России не наблюдается.
Отсюда простой вопрос: если экономика России относится к числу ведущих, а уровень жизни — в данном случае питания — в числе отстающих, то куда девается разница? Точнее — кому она достается?
Отсюда еще два возможные предположения:
4. Либо Путин что-то перепутал, возможно — из-за того, что пользовался недостоверными данными;
5. Либо пресловутая «дельта» достается неким немногочисленным группам, накапливающим свое богатство в буквальном смысле за счет недоедания половины населения.
И какой бы вариант не выбрать — получается что-то не вполне благополучно характеризующее социально-экономическую систему России, экономический курс власти и, в конце концов — сам пресловутый «план Путина».
Которого, как известно, в сформулированном виде либо не существует, либо он хранится Кремлем в глубокой тайне.
То есть — перед нами две реальности.
В одной — «Единая Россия» не участвует в дебатах, — в другой она в них побеждает.
В одной Россия входит в десятку ведущих экономик мира, — в другой в ней недоедает половина населения.
В одной 62 % населения готовы голосовать за «Единую Россию» как гаранта исполнения плана Путина, в другой — лишь 12 % говорит, что многое знают о нем (что тоже странно, поскольку этот план нигде и никогда озвучен не был). Что не мешает получившему эти данные ВЦИОМу суммировать эти 12% с еще 47% «что-то слышавших» о нем (как же не слышать, если ТВ только и говорит, что «План есть!») и заявлять, что уже «две трети с эти планом познакомились» — то есть творить ту самую «первую реальность» которая становится важнее второй: то есть несущестсвующее становится важнее существующего.
Тут есть еще один момент. Нам говорят, что 62% россиян поддержало «Единую Россию». Однако по социологическим данным, 58 % отрицательно относится к осуществленному ею упразднению праздника 7 Ноября, а положительно — 27%. То есть получается, что сознание граждан предельно раздвоено и они действительно живут в двух реальностях. Ну или что в стране живет минимум 120 % граждан.
С одной стороны — мы явно имеем налицо «Обитаемый остров» Стругацких, с его главной чертой необходимостью постоянно доказывать голодным, что они сыты, одновременно обеспечивая сброс напряжения, образующегося в их сознании.
С другой стороны, как известно, такая система предполагает и требует существования «выродков», не верящих в пропагандируемую реальность.
Требует как для того, чтобы было на кого указывать в качестве врагов, в качестве объекта сброса энергии населения («агенты Хонти и Пандеи», «шпионы Островной империи»), так и для того, чтобы было кому управлять этой системой.
Потому что, как известно, одновременно управлять и верить в собственную пропаганду такого рода — невозможно. Чтобы минимально эффективно управлять страной — надо все-таки минимально представлять, что на деле все происходит не совсем так, как вещает государственное телевидение.
Российская власть, похоже, находится в некотором среднем состоянии. То есть, она с одной стороны понимает, что в то, что говорят ее пропагандисты и апологеты — верить нельзя. С другой — так заполонила информационное пространство собственными измышлениями, что реальных процессов не видит — хотя и подозревает, что они отличаются от образов, навеваемых ТВ.
И поэтому, она боится. Боится — потому что не понимает, что происходит в действительности. А с другой стороны — в припадке собственной боязни — начинает производить действия, явно избыточные и ненужные.
Собственно говоря, с точки зрения обеспечения победы ЕР на выборах — не нужно было Путину возглавлять ее список. Но власть, прежде всего, не верила в то, что массы действительно верят ЕР. Потому, что если бы составляющие ее люди верили в то, что говорят СМИ — они не составляли бы ее.
С их точки зрения, все то, что они говорят обществу — полный бред. Они сами не понимают, как вообще в это можно верить. И поэтому все время страхуются и предпринимают избыточные действия.
Например, пресловутая речь в Лужниках — это речь командира гарнизона осажденной крепости. Это призыв «Враг у ворот!», «Все как один — на борьбу с агрессором!», «Со всех сторон блокады кольцо и пушки смотрят в лицо!». По накалу речи может показаться, что на дворе не 2007 год, где самое худшее что пока ожидало ЕР — это получить 40 % голосов, то есть минимум вдвое опередить ближайшего соперника (а во главе с Путиным ЕР все равно получала под 50 %), — а то ли 1991, когда «Демократическая Россия» грозит отобрать власть у КПСС, то ли 1996, когда Зюганов грозит сменить Ельцина.
А поскольку власть напугана — воспоминаниями о 91-м годе, о 96-м, одновременно — о 2004 и 2007 на Украине, то она старается «действовать по максимуму». И поступает так, чтобы выручило не только в 2007 (от чего?) — но и на случай, если вдруг окажется, что ситуация на дворе — из тех пугающих лет.
Отсюда, кстати, и нелепости с весенними и прошловыходными избиениями ничтожным по численности «Маршей несогласных», и вал шулерства в избирательной кампании, нагло покрываемые ЦИКом и судами всех уровней по всей стране, и заведомо неравные условия ведения избирательной кампании представителями власти.
Представить себе, что СПС может получить хоть что-то 2 декабря — это жить во власти политических галлюцинаций. Представить себе, что граждане даже Москвы выйдет по призыву Немцова, Касьянова, Каспарова и Маши Гайдар свершать «оранжевую революцию» против Путина — это вообще не поддается здравому анализу. Это невозможно, пока у людей осталась историческая память. А она у них есть.
Но власть не понимает, что это — невозможно. После Украины — ей кажется возможным все. И она действует так, как будто ей оппонируют не Белых с Гайдаром — а сама высадившаяся на берегу Москва реки Юлия Тимошенко во главе с ордой западенских сумасшедших.
То есть ситуация такова, что власть и Кремль что-то понимают — например, что нельзя верить уверениям собственной пропаганды, что «все в шоколаде» (по выражению С. Кургиняна). Но чего то, причем даже большего — не допетривают.
Чего же?
Путин абсолютно справедливо говорит, что западные страны хотели бы разыграть тему «нелегитимности» российских выборов. Но он не понимает, что никто больше его и его овчарок в милицейских и телевизионных мундирах не делает для реальной делегитимации этих выборов. Потому что если за неделю до выборов карательные отряды режима избивают малозначительное и абсолютно неопасное выступление политических аутсайдеров — значит, в стране действительно не существует свободы политического волеизъявления.
Конечно, никто в трезвой памяти не скажет, что «Другая Россия» представляет российский народ. Нельзя даже сказать, что избиения её активистов и аресты ее лидеров — это ограничения суверенитета народа. Однако в столкновениях ее сторонников с садистами в милицейской форме сходятся два другие суверенитета: суверенитет власти и суверенитет закона.
Основное расхождение власти и остатков критически мыслящей части политического класса в том, что выше: власть или закон.
С точки зрения власти, если участники митинга прошли не разрешенным ею маршрутом — они правонарушители и силовики имеют право на их силовое подавление.
С точки зрения Конституции (и этих самых «правонарушителей»), если власть препятствует им пройти заявленным ими маршрутом мирно и без оружия — она сама нарушает закон и Конституцию, а потому — актуализирует их право на сопротивление власти. Или, как минимум, позволяет им незаконные решения этой власти не исполнять.
Формально, можно было бы сказать, что если тот или иной субъект не согласен с решениями исполнительной власти — он должен обжаловать их в суде. Но власть реально уже делегитимизировала и суд. Поскольку никто не вспомнит, когда бы российский суд вынес решения не в пользу нынешней власти — он не может рассматриваться как беспристрастная и объективная инстанция. То есть, следует признать, что в России судебной власти нет — она лишена доверия общества, и ее решения не подлежат исполнению гражданами.
Власть, конечно, может на непослушание граждан отвечать силовыми акциями, но, строго говоря, сам факт их применения говорит о проблемах с легитимностью. То есть она не может полагаться на то, что граждане исполнят ее решения в силу обладания ею авторитетом — она может полагаться только на то, какую степени принуждения применит.
Ясно, что власть и политика без принуждения не существует — но, как известно, «со штыками можно делать что угодно, но сидеть на них нельзя».
И опять возникает противоречие: если, что на самом деле имеет место, страна имеет президента с путинской популярностью, зачем показательно применять силу к не пользующимся популярностью политически группам?
Тогда получается, что либо популярность президента вовсе не такова, как нам говорят, либо власть сама не верит в свои высокие рейтинги.
То есть получается, что власть, справедливо боясь своей делегитимизации, на деле сама этой делегитимизации способствует.
По сути, власть в России держится на лжи и карательных санкциях.
Но, творя вокруг себя это облако обмана — она сама не может оценить, где и в каком состоянии она на деле находится. Она добивается подчинения большинства, обманывая и одурачивая его, но в результате запутывает все больше сама себя — и все меньше доверяет не только собственной пропаганде (что нормально) но и всему тому, что сама видит.
Потому что ее отличие от ослепленного галлюцинациями общества в том, что оно верит в создаваемые властью миражам — и потому полагает себя счастливым — а власть знает, что этим миражам верить нельзя, но так запуталась в том, что отрывается ее глазам, что уже и сама не знает, где миражи, а где реальность.
