Назначение Дмитрия Козака на пост министра регионального развития стало, без всякого преувеличения, главным событием прошедшей реорганизации российского кабинета министров.
Если бы перемены в правительстве затронули только фигуры Михаила Зурабова и Германа Грефа, то можно было бы говорить только об удалении очередных «стрелочников». Дмитрий Козак — чиновник совсем другого плана.
Во-первых, он прибыл на свой пост, отработав три года полпредом президента в Южном федеральном округе. Сегодня от положения дел именно в этом регионе зависит то, будет ли Россия единым государством или постепенно превратится в «федерацию полевых командиров», объединенных лишь внешней лояльностью к Москве и российскому триколору. Козака в свое время отправляли туда совсем не так, как недавно новый премьер-министр Виктор Зубков посылал проштрафившегося чиновника российского Минфина на Сахалин. По справедливому замечанию главного редактора информационного агентства «The Сaucasus times» Ислама Текушева, «когда три года назад, сразу после теракта в Беслане в момент общенациональной трагедии Козак только был назначен главой представительства, многим казалось, что именно ему удастся подобрать ключи к одному из самых проблемных российских регионов».
Сегодня перемещение Козака изображается как повышение в результате успешно выполненной миссии. Подчеркнем сразу, речь идет об официальной версии.
Во-вторых, в отличие от Грефа, Зурабова или приснопамятного Чубайса он никогда не был «всероссийским аллергеном». И до, и в период работы на Северном Кавказе. Напротив, у Дмитрия Николаевича была репутация успешного бюрократа (даже по западным параметрам). До сих пор его имя не упоминалось в каких-нибудь коррупционных скандалах, а его публичный имидж соответствовал стандартам «слуга царю — отец солдатам».
Во-третьих, в отличие от большинства обитателей кремлевских кабинетов и зданий на Старой площади, у Козака не проявлялось столь свойственного современному служилому классу РФ чванства и «быдлоненавистничества». В 2005 году он встречался с родственниками жертв бесланской трагедии и открыто отвечал на нелицеприятные вопросы (например, о том, почему за год Владимир Путин не соизволил встретиться с ними лично, предпочитая появляться на ТВ-экранах в сопровождении любимых домашних животных). Не отказался полпред и от встречи с родственниками жертв передела собственности в Карачаево-Черкесии.
Наконец, в отличие от других представителей высшей власти Козак мог похвастать и содержательными проектами, и конкретными результатами, измеряемыми не только и не столько размерами «распила». Сюда можно отнести и инициативы по реформе местного самоуправления во внутренней политике, и так называемый «план Козака» по урегулированию молдавско-приднестровского конфликта. Конечно, критики справедливо заметят, что реформы Козака, нацеленные на «универсальные принципы» организации местного самоуправления далеко не всегда адекватны реальности (особенно «универсализм» спорен в северокавказском регионе). Если же говорить о «плане Козака», то его провал способствовал «вестернизации» внешнеполитического курса Молдовы.
Объективности ради отметим также, что в этом нет особенной российской вины. И молдавский лидер Владимир Воронин, и американский Госдеп постарались на славу. Таким образом, назначение Дмитрия Козака на министерский пост - это не просто рядовое бюрократическое решение. Это некая претензия на то, что работа нового кабинета будет содержательной.
На последнем слове хотелось бы остановиться подробнее. Именно содержательный анализ работы Дмитрия Козака на посту президентского полномочного представителя на Юге России позволит дать ответ на вопрос, насколько обоснованным выглядит главное кадровое назначение в российском правительстве.
Автору настоящей статьи не раз приходилось писать о том, что сам институт полпредов президента (по аналогии с земствами дореволюционной России) стал пятым колесом в телеге отечественной бюрократической машины. За все время своего существования этот институт неоднократно возвышали, и неоднократно же девальвировали. Владимир Путин, став президентом России в 2000 году и пройдя инаугурацию, свой первый указ посвятил преобразованию института полномочных представителей президента и образованию федеральных округов, что тут же было расценено как первый шаг к масштабной реформе федеративных отношений и всей региональной политики. В 2000 году кадровые решения президента по назначению представителей главы государства в округах прочитывались, что называется, с листа и были содержательны в идеологическом плане. Выбор Путина падал тогда либо на силовиков (Пуликовский, Казанцев, Черкесов), либо на политиков федерального уровня (Кириенко). В любом случае статус президентского полномочного представителя был поднят на недосягаемую с 1991 года высоту. Затем (как это было в 2003 году в случае с Клебановым или Яковлевым) институт полпредов стал ярмаркой вакансий для вышедших в тираж федеральных политиков. С одной стороны полпреды вели работу по исправлению партикулярного законодательства субъектов РФ. С другой стороны, те решения, которые федеральная власть хотела провести «по понятиям», проводились без всякой оглядки на аппараты президентских назначенцев. Так было в случае с продавливанием Конституции Чечни в 2003 году, с решением о возможности для губернаторов более, чем двух легислатур, и с татарстанским договором в 2006 году. И заметим, все это фактически делалось на внеконституционной основе.
После Беслана (2004 год) роль полпредов снова выросла. Теперь они участвовали в кастинге губернаторов и президентов республик. В случае же с Дмитрием Козаком его и вовсе стали воспринимать как президентского «комиссара». Журналист Ислам Текушев справедливо замечает: «Те, кто наблюдал за деятельностью Козака на начальном этапе, говорят, что его активность в тот период вполне соответствовала ожиданиям перемен. С руководителями субъектов он обращался жестко, избегая всякого фаворитизма, который расцвел пышным цветом при двух его предшественниках, заседания — и выездные, и в Ростове — были всегда технически хорошо подготовлены, Козак требовал, чтобы все документы и справки по повестке дня готовились заблаговременно и содержали максимально полную информацию по тому или иному вопросу. Для кавказских чиновников это был абсолютно непривычный стиль работы, технологичность и концентрация усилий в противовес барской неспешности, застольям с подарками и подношениями, разговорам по душам и интригам среди ближайшего окружения высокого начальника казались уже сами по себе опасным новшеством, угрожающим подорвать основы устоявшегося порядка жизни».
Однако и после очередной ревальвации института полпредов «понятия» взяли верх. Дмитрий Козак весьма настороженно относился к главному кремлевскому «кадровому чуду» на Северном Кавказе - Рамзану Кадырову. В феврале 2006 года полпредство президента в Южном федеральном округе направило запрос в управление Генпрокуратуры в ЮФО с просьбой дать правовую оценку действиям должностных лиц правительства Чечни. Поводом для этого стало обещание тогдашнего и. о. премьера Чечни Рамзана Кадырова выдворить из Чечни датские гуманитарные организации (Датский Совет по делам беженцев) в связи с публикацией в датских газетах карикатур на пророка Мухаммеда. Таким образом, полпредство решило продемонстрировать Кадырову-младшему, что он не является полноправным «хозяином» Чечни. Сама же акция как будто бы случайно совпала по времени со встречей Кадырова с верховным комиссаром ООН по правам человека Луизой Арбур. Однако вскоре после этого Кадыров пошел «на повышение», став премьер-министром без всяких приставок, а затем и президентом республики. И после февральского казуса Кадыров демонстративно решал все вопросы с Путиным напрямую, четко представляя себе, что никакие инстанции не смогут ему помешать отстаивать свои приоритеты. Решение о смене высшей власти Дагестана Москва также фактически провела напрямую. А что касается Адыгеи, то в тщательно скрываемом противостоянии Дмитрия Козака и экс-президента Хазрета Сомена Москва далеко не всегда стопроцентно поддерживала своего «комиссара».
Таким образом, «комиссар» был лишен такого важного ресурса, как институциональные основы его деятельности. Он играл роль разведчика, которого собственное государство могло принести в жертву конъюнктурным интересам.
Во-вторых, у экс-полпреда президента не было собственного видения ситуации на Кавказе, а также собственной стратегии. Впрочем, это лишь косвенно свидетельствует против него. Сам федеральный центр должен был представлять, что «комиссаром» на Северном Кавказе должен быть не просто исполнительный чиновник и аккуратный бюрократ, а волевой политик, умеющий принимать жесткие решения в экстраординарных ситуациях. Однако сегодня кадровая политика Кремля ориентирована на подчеркнуто ординарных (если не сказать заурядных) людей. Такие люди не могут бросить вызов сегодняшним российским властителям. Они удобны и предсказуемы в то время, как нестандартные персоны рассматриваются как нежелательные конкуренты. А потому президентскими «комиссарами» на Северном Кавказе были не специально отобранные чиновники, а те, кто оказался под рукой. Сперва был армейский генерал, имевший опыт боевых действий против сепаратистов, но не слишком различающий разные толки и направления ислама. Затем пришел черед главы города федерального значения, озабоченного созданием привлекательного образа для «мятежного региона», не видящего существенной разницы между объектами пиара (что Питер, что Кавказ — нет разницы). Потом на пост заступил честный чиновник, близкий президенту. Но одной лишь честности оказалось недостаточно. Нужны были еще воля, стратегия, поддержка Москвы. Всего этого у Козака в наличии не оказалось. А потому он с неизбежностью следовал за развитием ситуаций, запоздало реагировал на внешние вызовы, а в финале своей деятельности даже стал покрывать отдельных руководителей регионов (наиболее яркий пример — поддержка Зязикова).
Сегодня Дмитрия Козака можно осуждать за дестабилизацию в Дагестане и в Ингушетии, а также за «чеченнизацию». С другой стороны можно (и нужно) признать, что многие негативные тенденции (тот же рост исламистских настроений) начались задолго до его приезда в Ростов-на-Дону. Многие вообще имеют объективную природу (смена националистического дискурса на постсоветском Востоке на радикальный исламистский).
Однако было бы, по крайней мере, наивно изображать экс-полпреда в качестве «жертвы обстоятельств», доброго «комиссара», пострадавшего от «злого Кремля». Полпред не раз имел возможность возмутиться (как это сделал недавно тот же Окруашвили в Грузии), «топнуть ногой», начать карьеру публичного политика. Однако Козак сделал другой выбор. Он предпочел карьеру «честного чиновника». Наградой за это стал министерский пост и возможность популяризировать кавказский опыт в масштабах всего Российского государства.
