Духовная реконкиста

Когда-то я уже писал о том, что русская гуманитарная мысль шизофренически относится к любой идее, любой культурной инновации, идущей с Запада, и склонна одной своей частью ее категорически отвергать, а другой — немедленно принимать, включив в начетнический канон культурных заимствований. В ответ на каждый новый западный культурный феномен у нас тут же образуется кружок профессиональных и не очень "фанов", объединенных идеей донести новый лучик "света цивилизации" до "дикой страны". При этом, как тогда же было сказано, проблески отечественных инноваций стесняются своего "уродства" на фоне великолепных стилевых подделок и компиляций, в атмосфере языческого поклонения артефактам западной цивилизации

По нашему мнению, это явление носит социальный характер, возникая из того, что так называемая "русская интеллигенция" была сформирована как идейная номенклатура — монополия, питающаяся интеллектуальными отбросами Запада. Это сословие уже триста лет бросает один и тот же лозунг: "освоить западный опыт в кратчайшие сроки". Оно готово опахивать эту тему еще лет триста, лишь бы сохранить дивиденды, извлекаемые из своего монопольного положения.

Непосредственным занятием этого сословия традиционно являлось паразитирование на теле русского общества, когда культурный "секонд хенд", "блестящие брошки" Европы, объявлялся бесспорной интеллектуальной драгоценностью и обменивался на внутреннем рынке втридорога — на славу, почет, ученые степени и телевизионное время. Ситуация, аналогичная той, при которой в московских бутиках под видом супермодельной одежды продаются неликвиды европейского барахла, которые не успели купить жители свободной Европы в позапрошлом сезоне.

Такое положение касалось всего "гуманитарного блока", включая политическую философию. В лингвистически и информационно замкнутой стране, где народ в своем большинстве не имел прямого выхода на западные источники, всегда было легче и безопаснее волочиться вослед чужой мысли, повторяя каждый её изгиб. В ином случае отечественной интеллигенции пришлось бы идти своей дорогой, что гораздо трудней и рискованнее в плане карьеры. Изленившаяся, развращенная своим монопольным положением идеологическая номенклатура основным критерием творчества всегда считала отсутствие всякой новизны. "Новое" должно идти в канве западной мысли и западного стиля, чтобы иметь шанс быть принятым как "ценное". Это в равной мере касалось как сторонников "русского либерализма", так и марксистов, и националистов.

Таким образом, главная "национальная особенность" отечественной политической мысли, хотя и не присущая исключительно ей, — воинствующая вторичность, строгая интертекстуальность, в которой компилятивность оказывается одним из правил "хорошего тона". Даже яростно претендующие на роль "самых чистых русских" — фашисты — у нас сочли вполне приемлемым для себя рабское заимствование символов, совершенно не понимая, насколько некошерно такое смешение святого с низменным. Более вменяемая консервативная мысль продолжает бегать по замкнутому кругу: Ницше, Шмит, Парето, Хайдеггер и… опять Ницше.

Постепенная демонополизация духовной сферы, начавшаяся с открытием границ, появлением Интернета и онлайнового перевода, уже привела к тому, что вчерашние "гуру" и "властители душ" оказались на обочине, поскольку молодое поколение подучило иностранные языки, поездило по миру, покопалось в иноязычных источниках и постепенно осознало очевидную отсталость отечественного гуманитарного производителя.

Однако нет худа без добра. Поскольку такое положение никак не соответствует амбициям возрождающегося национального самосознания, в последние 2–3 года все более настойчиво стали раздаваться призывы к формированию своей, на этот раз уже совершенно оригинальной, гуманитарной мысли, в чем различные авторы народнического направления наконец-то увидели одно из основных условий успеха русского "цивилизационного проекта". Ведущаяся против русского народа так называемая "мягкая война" делает необходимость гуманитарного рывка еще более неотложной.

В западной концепции войны в последние годы появилось понятие "мягкой силы" ("Soft Power"), противопоставляемой фактору "жесткой силы". Оно подразумевает пиаро-пропагандистское использование факторов так называемого "гуманитарного лидерства" и "социально-культурной аттрактивности". Когда "жесткая сила" становится неэффективной или неприменимой по разным обстоятельствам, решающее значение для победы приобретает сила "мягкая". Отсюда — концепция "мягкой войны" (Soft War), пришедшая на смену войне "холодной".

По логике такой концепции, война не только не объявляется, но и враги продолжают называться "союзниками". При этом война, в которую пытаются втянуть реального врага якобы на своей стороне, ведется официально против некого абстрактного зла, однако, последствиями такой войны должны стать полное разрушение или значительное ослабление вражеского стана мнимого союзника, которого методами "мягкого принуждения" втягивают в процессы саморазрушения.

Подобную тактику можно различить в действиях США по отношению к таким странам, как арабские государства и Пакистан, номинально остающимся союзниками Америки, однако, уже с многозначительной приставкой "тактические". Похожая стратегия реализуется и по отношению к Китаю и России. Война ведется с "цивилизациями" и "идентичностями", как против средоточения вражеской "мягкой силы". Эффективность подобных стратегий обосновывается ретроактивным взглядом в историю. К примеру, авторы концепции "мягкой войны интерпретируют роспуск СССР, как победу в "Холодной Войне" в результате превосходства Запада в "мягкой силе".

Основными инструментами являются спецслужбы, религиозные и неправительственные организации, а основной тактикой — наращивание качественного превосходства в "мягкой силе". Кроме того, проявлениями "мягкой силы" оказываются и не совсем "мягкие" выступления, такие как организованные гражданские протесты, различные "бархатные революции" и общественные кампании политического давления по разным поводам. При этом государственный аппарат и армии цивилизации-конкурента, как сосредоточение "жесткой силы", удерживаются различными политическими методами по возможности нейтральной позиции с тем, чтобы сопернику было невозможно компенсировать свое отставание в "мягкой силе" за счет применения "жесткой".

Неизвестно, сколько в концепции "мягкой войны" пиара и саморекламы, а сколько — реальной эффективности, насколько "мягкая сила" — орудие, и насколько — самостоятельный субъект. Попытки отмывания денег американских налогоплательщиков путем выбивания миллиардов на помощь неправительственным организациям могут, в конце концов, оказаться столь же неэффективными, как и советские вливания в "международное рабочее движение". А джин теневых общественных институтов, "гражданского общества", однажды выпущенный из бутылки, может в перспективе угрожать статусу официальных институтов власти самих западных стран.

Кроме того, "мягкая сила" — атрибут, не принадлежащий исключительно Западу. На него, как на любое оружие, нет вечной монополии. О наличии "мягкой силы" у соперников Запада свидетельствуют, например, последние выступления мусульман против карикатур на пророка Мухаммеда. Таким образом, феномен "мягкой силы" не выдумка. Однако до конца неясно, можно ли эту силу генерировать и накапливать аппаратно-государственными методами, а затем применять целенаправленно и контролировать, или же она является фактором стихийным, неуправляемым из одного центра, — своего рода атрибутом сетевой организации конкретной цивилизации, культурного или этнического единства.

Еще более сомнительной, на наш взгляд, является попытка приписать объявленную победу в Холодной Войне исключительно "мягкой силе", в то время как превосходство западного лагеря стало подавляющим только после известной ссоры СССР с Китаем и перехода последнего в западный лагерь. После этого стало ясно, что никакая, даже самая развитая и свободная экономика, не в состоянии в длительной перспективе поддерживать паритет блоков столь различной весовой категории, одновременно повышая уровень жизни своих граждан. Вне зависимости от того, насколько обосновано подобное самомнение энтузиастов концепции "мягкой силы", относиться к этому явлению следует со всей серьезностью.

Одним из возможных способов ведения "мягких войн" является тактика "навязчивого благодетеля". Враг принимает личину "духовника", присваивая себе право решать вопросы о добре и зле, свободе и несвободе. Враждебной нации внушается из-за рубежа, что она "несвободна", "плохо живет", "отсталая". После этого ей предлагаются рецепты "выхода из тупика", реализация которых обречена либо ослабить конкурента, либо способствовать его разрушению. При этом право людей решать самим, свободны ли они, счастливы или нет, игнорируется. Естественно, такая тактика становится возможной лишь, когда атакуемое национальное сознание не обладает твердым представлением о самом себе, когда на нее работает особая интеллектуальная номенклатура.

Важный аспект мягкой борьбы: разрушение информационной монополии идеологической номенклатуры — "гуманитарной интеллигенции", являющейся условием воспроизводства последней в качестве проводника внешнего влияния. Нельзя ни в коем случае допустить восстановления идейной монополии на любой аксиологической основе. Сохранение открытости общества, предупредило бы восстановление тепличной среды для возрожденной информационной монополии идеологической номенклатуры.

Рамки наших действий не должны исчерпываться узкой задачей борьбы с ведущейся против нас "мягкой войной". Ограничивая свою повестку дня чисто оборонительными мероприятиями, мы вновь отдаем инициативу противнику, принимаем навязываемую им тактику и правила игры.

Для победы нам придется подумать о том, чтобы перенести борьбу на территорию противника. Для этого нам нужна собственная стратегическая инициатива, отличная от тактики врага. Нашей оригинальной стратегией в борьбе за выживание и господство вполне может стать "война благосостояний". Следует ударить по самому болезненному и чувствительному месту врага — его уверенности в сохранении имеющегося у него превосходства в материальном уровне жизни. На такой уверенности держится единство западной цивилизации. Следует привести к власти в России такое руководство, которое в обозримом будущем обеспечило бы России материальный уровень, превосходящий западный.

Автор не впадает в иллюзию, что за счет форсированного рывка можно добиться повышения благосостояния россиян. Такой экстенсивный метод явился бы чем-то вроде китайского "Большого скачка". Оптимальная стратегия должна включать в себя поддержку глобальной борьбы с несправедливым товарообменом, за счет которого Запад грабит Третий Мир и Россию: сохранение (в сторону увеличения) высоких цен на природные ресурсы, разрушение сложившихся нерыночных механизмов поддержания Западом своего монопольного положения на технологическом рынке, открытие границ для российских товаров и отказ России от гарантирования так наз. "энергетической безопасности". Газ, в частности, должен поставляться по признанной во всем мире рыночной формуле: "ответственность покупателя за доставку начинается с момента пересечения границы", что сделает воровство газа исключительно проблемой потребителя. Необходима, кроме того, однозначная увязка российских обязательств по поставкам энергоносителей с открытием рынков западных стран для отечественной промышленной продукции.

В качестве дополнительных мер и инструментов политического давления: подсадка очагов пограничной нестабильности на границах Западной Европы и США с тем, чтобы измотать конкурентов в локальных конфликтах, а также втягивание Запада в разорительную для него гонку вооружений путем различного рода психологических операций. При этом Россия не должна позволить втянуть себя в тяжелую для ее собственной экономики симметричную гонку вооружений и вступать в союзы только с такими странами, которые действительно окажутся в состоянии оказать ей помощь в трудный момент.

Не стоит обманывать себя вступлением России в Большую Восьмерку. Эту организацию планируется вскоре расширить за счет приглашения туда Китая и Индии, что превратит ее уже в совершенно бутафорский институт.  Функции реального "западного правительства", вероятно, будут переданы непосредственно политическим механизмам НАТО, для чего сейчас ведутся разговоры о превращении этого блока из региональной организацию в глобальную. В качестве ответа, России следовало бы продолжить формирование блока государств, который реально, то есть по имеющимся у него человеческим и природным ресурсам, будет в состоянии бросить вызов доминирующему англо-саксонскому союзу.

Речь идет, прежде всего, о продолжении сближения с Китаем и Индией, а также — умеренными государствами исламского мира на основе философии евразийской самодостаточности. К этим государствам естественным образом потянутся стремящиеся к независимости от США нации Нового Света. Высокая степень культурного разнообразия блока этих стран является гарантией от тоталитарного диктата одной идеологии, культуры или религии. "Самодостаточность" же в данном случае следует понимать как обладание потенциалом для достижения превосходства в любом возможном конфликте, будь то "жесткий" или "мягкий", над любым мыслимым блоком государств. Такой цивилизационный блок сможет составить достойную конкуренцию нынешнему диктату англосаксов. Статус России в этом блоке будет неизмеримо выше, чем при любой вероятной конфигурации сближения с Западом.

В дальнейшем формирование такого блока позволит диктовать условия игры, а, значит, повышать благосостояние собственных граждан с опережением по сравнению с конкурирующими цивилизационными проектами, наращивая и закрепляя завоеванное превосходство в наиболее действенном аспекте "мягкой силы" — в сфере благосостояния собственных граждан. Пока же, к сожалению, создается впечатление, что Россия откладывает деньги себе на похороны…

Европа, физически и духовно терзавшая Россию вот уже несколько столетий, издыхает. Верующий человек мог бы сделать из этого вывод, что русский народ не обойден вниманием Всевышнего. Но не будем торопить события — Европа все еще опасна, она все еще надеется затянуть Россию в могилу вместе с собой, указав ей ложные ориентиры.

Европа в свое время стала для России чем-то вроде назойливого посредника между русской культурой и культурными источниками Ближнего Востока и Греции, несправедливо присвоив последние исключительно себе. Европейская мысль и искусство, начиная с Эпохи Возрождения, в значительной степени формировались, как новое, после Рима, отражение греческой классики, ее "симулякр". Русская культура становилась уже тройным отражением, каноны эстетики ей диктовались извне, и, соответственно, ценность собственных основ жизни девальвировалась, духовная капитализация нации падала. Это автоматически обрекло русскую культуру влачить свое существование на задворках настроенной довольно высокомерно и враждебно по отношению к ней культуре Западной Европы.

Когда-то это подражательство оправдывалось идеологической номенклатурой в качестве необходимости догнать культуру "более прогрессивную". Теперь и этот слабый аргумент "исперчен": в условиях лавинообразного процесса разрушения европейской культуры, ценность ее артефактов выглядит несколько завышенной. Настало время подумать о том, чтобы убрать их "с полки" вообще. Задача ныне состоит в том, чтобы построить культурный bypass — "обход" Европы, напитать русскую мысль непосредственно из собственно русских, в том числе и советского периода, а также греческих и библейских духовных истоков, минуя западных посредников.

В свое время альтернативные политические культуры XX века, сталинизм и фашизм, ясно осознали необходимость эстетического суверенитета, создав свой, неповторимый, стиль псевдоклассицизма, отмежевавшись при этом от псевдоклассицизма Возрождения. Наша цель — сбросить культурный диктат дряхлеющей Европы, и начать свое собственное Возрождение, не имеющее никакого отношения к западноевропейскому. Отсюда — наша борьба за свой стиль, истоки которого — не менее глубоки и плодотворны, чем истоки стиля европейского Возрождения.