В феврале 2006 года этнополитическая ситуация в Ставропольском крае оказалась в фокусе внимания российских и зарубежных СМИ. 9-10 февраля в селе Тукуй- Мектеб Нефтекумского района произошло масштабное столкновение российских правоохранительных структур с боевиками "ногайского батальона" Шелковского джамаата. Жертвы, понесенные российской милицией (семь человек убито, шестеро ранены), равно как и масштаб столкновения, позволяют говорить об инциденте в Тукуй-Мектебе как о "втором Буденновске". Учитывая намерения боевиков захватить школу, мы можем говорить о "втором Беслане", который планировался аккурат после заявления президента Владимира Путина о завершении "контртеррористической операции в Чечне". Заметим, что Шелковской район, джамаат которого представляли боевики, находится именно на "замиренной территории". Однако инцидент в Нефтекумском районе заставляет обратиться к анализу этнополитической ситуации в Ставрополье (особенно на юге и востоке края), территории, по праву считающейся форпостом российского влияния на Кавказе.
Ни один из российских регионов не менял свой имидж столь радикально и в столь быстрые сроки, как Ставропольский край. До 1991 года Ставрополье становилось ньюсмейкером, исключительно в связи с очередной победой в нескончаемой "битве за урожай". Край имел устойчивую репутацию консервативного аграрного региона, поставляющего руководящие кадры для ЦК КПСС. После 1991 года некогда стабильный регион в одночасье превратился в окраину государства. Причем в неспокойную, воюющую окраину, своеобразную границу между русским и кавказским миром.
Ставропольский край находится в центре северокавказского региона и граничит с шестью национально-государственными образованиями. Для районов Северного Кавказа с высоким удельным весом русского населения Ставропольский край является центром притяжения. С требованиями о включении в состав Ставропольского края обращались представители русских объединений Северной Осетии (Моздокский район), Дагестана (Кизлярский и Тарумовский районы), Карачаево-Черкессии (Урупский и Зеленчукский районы) и Чечни (Наурский и Шелковской районы). В начале 1990-х годов территория края стала объектом миграционного давления.
По числу чеченцев на своей территории Ставропольский край сегодня уступает только самой Чечне, Ингушетии и Дагестану. На протяжении своего проживания в Ставрополье чеченская община численно росла (в 1970 г.- 4,4 тыс. чел, 1980 г.- 9,4 тыс. чел., 1989 г.- 15 тыс. чел.). Чеченцы компактно проживают, прежде всего, на юге края (Курский, Степновский, Андроповский районы), а также на севере и западе (в Кочубеевском, Труновском, Грачевском районах). Как и чеченцы Ростовской области их ставропольские единоплеменники заняты главным образом в животноводстве. Серьезное влияние на этнополитическую ситуацию в крае оказывает чеченский кризис. В 1990-2000 годах край стал территорией активных террористических действий и нападений со стороны чеченских сепаратистов. Кроме трагедии в Буденновске объектами террористических атак становились Пятигорск, Ессентуки, Невинномысск. События в Чечне нередко становились причиной масштабных кадровых перестановок в краевых властных структурах. Стремление отгородиться от опасной Чечни и обеспечить безопасность края стало основополагающим направлением политики краевой элиты.
Самобытной диаспорой Ставрополья являются туркмены (трухмены), обосновавшиеся на Северном Кавказе вместе с другими тюркскими кочевниками в XVII в. Сегодня — это крупнейшая в России туркменская диаспора. По данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. их численность составила 11,1 тыс. чел. В начале ХХI в. их численность увеличилась до 13 тыс. чел. В 1920 г. в составе Северо-Кавказского края был образован Туркменский район. В 1956 г. Туркменский район был упразднен, но в 1970 г. восстановлен в новых границах с центром в с. Летняя Ставка. В этом районе туркмены являются второй после русских этнической группой (порядка 15% населения). Туркмены проживают также в Ипатовском, Нефтекумском, Благодарненском районах. Конфликтогенным факторам в отношениях между туркменами и русскими являются конфессиональные отношения. По мнению экспертов, обострению межэтнических отношений в Туркменском и других районах способствовала и агитация салафитов из Дагестана в 1998-1999 гг. В январе 1999 г. в селе Кендже-Кулак произошли столкновения между русскими и туркменами, вылившиеся 19 января в массовую драку. В 2000-2002 гг. между этими двумя группами периодически возникали конфликты.
В степной восточной части края (Левокумский и Нефтекумский районы) компактно проживают ногайцы. До 1917 г. примерно треть Ставропольской губернии было отдано под кочевье ногайцев. В 1957 г. этнический ареал ногайцев оказался разделенным между Дагестаном, Ставропольем и Чечней. В Ставропольском крае проживает 20,6 % общей численности ногайцев Юга России. По сравнению с другими субъектами РФ в Ставрополье экономическое положение ногайцев лучше, однако острее стоит вопрос вовлечения представителей ногайцев во властные и управленческие структуры. Проблема восстановления этнического единства ногайцев, а также их социальная маргинализация являются главными конфликтогенными факторами в отношениях с русскими и другими этническими группами. В 2000-2006 гг. проходили межэтнические столкновения между русскими и ногайцами в Нефтекумском, Степновском районах.
Турки-месхетинцы появились в Ставропольском крае в конце 1970-х гг. Они были приглашены руководителями ряда хозяйств края как овощеводы. По данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. в Ставрополье проживало 1623 турок. После межэтнических столкновений в Узбекистане в 1989 г. в Ставрополье прибыла более многочисленная група турок-месхетинцев. Следующей "турецкой волной" были мигранты из Чечни. По различным экспертнрым оценкам в начале XXI в. на территории края проживало 3,5-3,8 тыс.чел. Турки-месхетинцы расселены компактно в Курском, Кировском районах. Здесь проживают почти 3/4 турок Ставрополья. Другими территориями их расселения являются Благодарненский, Буденновский, Новоалександровский районы. Занятие турками конкурентных социальных ниш (торговля, "серые" экономические схемы) стало источником конфликтов с русским населением края.
Однако помимо конфликтов между русским и иноэтничным населением в Ставрополье обозначились конфликтные узлы между представителями различных этнических групп. Восточные районы Ставрополья стали территорией активной миграции даргинцев. При этом мигранты занимали и продолжают занимать конкурентные социально-экономические ниши, что приводит к конфликтам. В 1999 г. в с. Иргаклы Степновского района произошло столкновение между даргинцами и ногайцами. Конфликт потребовал вмешательства сил правопорядка и разведения сторон. В 2001-2002 гг. прошли конфликты между даргинцами и туркменами в Нефтекумском и Степновском районах. Периодически возникали конфликты в местах совместного проживания турок-месхетинцев и ногайцев, даргинцев и месхетинских турок.
Однако этнонационализм — в отличие от Кубани — не стал официальной идеологией краевой элиты. Ставропольский "национализм" был ограничен требованиями жесткого миграционного контроля. Он был более практичным и приземленным, в отличие от "эстетического шовинизма" представителей краснодарской краевой элиты. Другой вопрос, что справедливое требование краевой власти к проблемам регулирования миграции не получало адекватной оценки и поддержки со стороны Кремля. После Хасавюртовских соглашений 1996 года ставропольские власти и вовсе оказались один на один с масхадовской Ичкерией. При отсутствии внятной миграционной стратегии краевые власти действовали путем проб и ошибок, нарушений федеральных законов. Здесь можно вспомнить и закон "О статусе жителя Ставропольского края", вводивший фактически особое краевое гражданство, и Иммиграционный кодекс — единственный в РФ региональный документ, регулирующий миграционные процессы. Но, в отличие от краснодарских властей, ставропольская элита ни разу не доводила дело до этнически мотивированного выдворения за пределы РФ представителей различных этногрупп.
Однако соседство с Чечней и северокавказскими республиками способствовало формированию у ставропольских политиков не только "оборонного сознания", но и культуры политической медиации, умения вести торг и согласовывать интересы различных групп. С одной стороны, Ставрополье стало неким форпостом "русского мира" в кавказском окружении. С другой — этот южнороссийский регион стал механизмом по гражданской, не этнической ассимиляции представителей разных этногрупп. В крае, как нигде в России, умеют просчитывать интересы северокавказских политических и деловых элит, понимать их реальные устремления. Тем не менее, вторая миссия Ставропольского края до сих пор не получила поддержки самого заинтересованного в процессе гражданской ассимиляции субъекта — федеральной власти. Более того, дипломатический и силовой опыт ставропольских властей до сих пор по настоящему не изучен и не востребован в общенациональном масштабе.
Без целенаправленной поддержки из центра Ставрополье утратит роль плавильного котла и превратиться в оборонительный вал от кавказской экспансии. Неконтролируемый и неуправляемый миграционный рост вовсе не способствует формированию толерантных установок. Скорее наоборот, это — скорейший путь к усилению ксенофобии и проникновению ее в высшие эшелоны краевой власти. При подобном сценарии неизбежен рост конфликтов как между русским населением и представителями иноэтничных общин, так и между разными этногруппами. Русификация власти — вместо ее "россификации" — лишит краевую элиту статуса объективного и легитимного медиатора в спорах между разными этническими общностями края. Превращение края в "русский вал" означает одно — дальнейшее сжимание российского влияния в Кавказском регионе. Если Ставропольский край, в котором доминирует русское население, то есть этническое большинство страны, перестанет переваривать выходцев из республик Северного Кавказа и превращать их в лояльных российских граждан, имеющих материальное и идейное влияние на своих соплеменников в национально-государственных образованиях, Россия потеряет важнейший инструмент "россификации". Закрытие Ставрополья от "инородцев" означает дальнейшую этнократизацию северокавказского окружения края и усиление русофобии в массовом сознании жителей соседних республик. Сегодня Ставропольский край должен стать площадкой федеральной власти для обкатки образовательных и социальных программ по инкорпорированию различных этногрупп в российский социум, апробации программ по регулированию миграционных процессов. Кроме Москвы сегодня просто некому разрулить эксцессы внутренней миграции. Ставропольский экспериментальный опыт в дальнейшем может быть учтен при разработке как миграционного законодательства, так и основ национальной политики.
