Основы миграционной политики. Лекция 2

Прежде всего, это угроза утраты Северного Кавказа, который, по сути, за исключением, может быть, пока еще Адыгеи, уже является другой страной, там действуют другие законы, там совершенно по-другому организована жизнь. Да, там ходят рубли, смотрят русское телевидение, зовут Путина президентом и все еще часто говорят по-русски, но не более того.

Есть угроза утраты Сибири и Дальнего Востока, потому что если государство еще некоторое время будет продолжать политику отказа от развития, модернизации этих регионов, Китай в силу объективных потребностей займет эту территорию, будет происходить усиление этнического бизнеса.

Наконец, имеет место скрытое геополитическое влияние через диаспоры, в первую очередь китайскую и азербайджанскую, и будет усиливаться влияние таджикской диаспоры. Было очень сильное политическое влияние грузинской диаспоры при Шеварнадзе, но Саакашвили сделал большую глупость, на наше счастье порвав нити, которые использовал Шеварнадзе.

Весьма серьезный характер носят некоторые военные угрозы. Так, Китай не так давно провел первые в своей истории маневры, в ходе которых войска целого округа осуществили марш на тысячу километров и после марша с ходу вступили в бой. Вообще-то такого рода операции не могут проводиться ни против Тайваня, ни против Индии, ни против США, - ни против кого, кроме России. Есть утешение, что военные люди – люди специфические, и они отрабатывают все теоретически возможные сценарии, но все же раньше о таких сценариях Китай не задумывался и таких учений не проводил никогда.

Прямая и явная угроза связана с перспективой разрушения и без того хрупкой идентичности российского общества. Она еще не сложилась. Это вещь более подразумеваемая, чем наличествующая идентичность. Она опирается на русскую культуру, на воспоминания о советской культуре, и, в основном, связана с русским языком. Если сейчас будут продолжаться те процессы, которые мы наблюдаем, эта идентичность будет смыта, не успев сложиться. Россия просто рассыплется, перестав существовать.

В последние годы в российское общество усиленно внедряется представление, что в вопросах миграции и демографии мы находимся в абсолютно одинаковом положении с такими странами, как Франция, Великобритания, Италии, Германии, - и, раз у нас происходит то же, что у них, нам нечего бояться.

Действительно имеются общие тенденции, прежде всего, демографический переход, упрощенно, заключающийся в том, что при городской жизни люди рожают меньше и, соответственно, после массовой миграции из села в город начинается сокращение населения.

Кроме того, существует общий тип явлений, связанных с психозом мультикультурализма, политкорректности. Любое упоминание о недостатках, связанных с этничностью, национальностью, считается табу, - хотя, закрывая глаза на реальность, вы теряете возможность эту реальность корректировать. Сторонники политкорректности любят ссылаться на «плавильный котел», который работал в США, забывая, что он, по крайней мере, без специальных, целенаправленных усилий, работает только в рамках представителей одной цивилизации. В частности, США полностью закрыли миграцию из Азии в 1924 году и открыли ее лишь в конце 1960-х годов. Австралия до 1972 года была страной исключительно для европейцев: представители Юго-Восточной Азии, арабских стран легальным путем туда попасть не могли. Когда эти правила были нарушены, и никаких специальных усилий не предпринималось, «плавильный котел» перестал работать, и возникли достаточно серьезные проблемы.

В остальном, как представляется, Россия очень серьезно отличается от развитых стран. Прежде всего, последствиями гайдаровских реформ, которые до сих пор не только не изжиты, но продолжают сказываться: так, падение рождаемости в России чрезмерно для обычного демографического перехода. У нас приходится в среднем 1,33 ребенка на женщину, что существенно меньше, чем в развитых странах, меньше даже чем в таких странах, как Германия и Япония.

Кроме того, с 1987 по 1993 годы рождаемость упала в 2 раза, с 18 до 9 детей на 1000 человек. К 2005-2006 году она восстановилась до 10 детей на 1000 человек - при том, что умирает около 16 человек. Это результат разрушительных, уничтожающих страну либеральных реформ, а никаких не «общих закономерностей».

Кроме того, в России налицо массовое и острое неудовлетворенное желание иметь детей. По социологическим исследованиям центра Левады, средняя российская семья хочет иметь примерно 2,5 ребенка, а имеет лишь 1,5. На ситуацию влияет и медицинский фактор, существенный, так как здравоохранение страны и здоровье нации разрушено, особенно в этой сфере. Но главная причина низкой рождаемости - крайне низкий уровень жизни населения и тип социальной модели поведения. Если крестьяне будут рожать детей, даже если сами умирают от голода, то в городах люди, как правило, рожают детей, лишь когда достигают некоторого базового уровня благосостояния, некоторой уверенности в завтрашнем дне.

Наконец, есть проблема чудовищной смертности, которой нет не только в развитых стран, но даже в Африке. Люди, в первую очередь, трудоспособные мужчины, умирают очень рано. Если рассмотреть причины смертности, то базовая причина очень проста – утрата смысла жизни. Люди убивают себя самыми разнообразными способами, когда они не понимают, зачем жить дальше.

Наконец, важный аспект – разрушение морального здоровья нации. Число бездомных детей у нас сегодня никто не считал, но по оценкам это сопоставимо с тем, что было после гражданской войны.

Очень серьезным отличием является стремительность разрушения традиционного этнического и соответственно культурного баланса общества. Можно посмотреть на сопоставлении данных переписей 1989 и 2002 годов: при всей некачественности последней для выявления тенденций ее данные можно использовать.

Все народы, которые живут в Европейской части России, потеряли от 10 до 40% своей численности, в том числе русские потеряли 25%, а украинцы еще больше.

Малые народы Сибири прибавили на 20-40%, но их, кроме якутов, мало, и это ни на что не повлияло.

Народы Северного Кавказа нарастили численность от30 % до 2-х раз, исключение составили осетины, которые сократили свою численность на 15%.

К этому стоит прибавить китайцев, которых практически не было в России в 1989 году, и которых очень много сейчас.

И, наконец, есть еще одна исключительно важная вещь, на которую сейчас практически никто не обращает внимание. В конце 1980-х – начале 1990-х годов произошел чудовищный выезд из страны носителей европейской культуры. Только в одну из земель Германии из бывшего СССР уехало 2 миллиона человек. Уехало огромное количество людей, причем наиболее активных и в значительной степени носителей европейской культуры – евреев, немцев, греков. Сейчас мы переживаем вторую волну миграции. Когда люди оглядываются вокруг и понимают, что при таком политическом режиме и при таких повседневных трудностях жить неохота, и стараются перебраться куда-нибудь, где есть закон, где есть относительный порядок. Соответственно в обществе в замедленном темпе происходит то, что происходило в Чечне, Грузии и некоторых других странах: происходит вымывание наиболее активного, наиболее образованного элемента, и общество деградирует, погружается в азиатчину.

Важную роль играет и мотивация государства. Чиновнику гораздо проще и понятнее иметь дело с бесправным беженцем, который твердо знает, что у него нет никаких прав, который согласен на любые условия существования ради того, чтобы жить в относительной безопасности. Россиянин, который знает, что у него есть какие-то права, который может что-то потребовать, очень неудобен чиновнику. В этом отношении бесправные мигранты, по сути дела рабы, - это очень удобно для отдельных чиновников, и замещение ими коренного населения облегчает чиновнику жизнь.

С одной стороны, нужно вроде бы ограничивать миграцию, с другой стороны, существует устойчивое, вдалбливаемое в голову представление, что с вымиранием ничего сделать нельзя.

На самом деле в мире есть большое количество примеров стремительного увеличения рождаемости - правда, в основном в не очень симпатичных странах. Это происходило в Германии, когда закончился хаос Веймарской республики, и фашисты создали некоторую уверенность в завтрашнем дне. Это происходило в Италии в аналогичных обстоятельствах. Это происходило в Исламской республике Иран, когда людям разрешили жить в соответствии с их собственными представлениями, о том что такое хорошо и что такое плохо (пусть даже эти представления не вполне совпадают с нашими).

Простое соответствие государства национальным традициям и обеспечение уверенности в завтрашнем дне автоматически создает бэби-бум. Это происходило в США после «великой депрессии», что следует рассматривать как однозначно позитивный пример.

Наконец, это происходит в относительно богатых городах России с 2001 года, в частности в Москве среди среднего класса. Другое дело, что этого среднего класса так мало, что он не оказывает статистически значимого влияния.

В настоящее время у российского государства есть деньги на реализацию любых проектов. Валютные резервы превышают 330 миллиардов долларов, в стабфонде – более 100 миллиардов долларов. Таких денег никогда не было у Советского Союза в самые лучшие годы его существования. Эти деньги могут быть использованы значительно лучше, чем это происходит сейчас.

В частности, существует статистическая норма, государство должно тратить на поддержку семьи от 2,3 до 2,5% ВВП. Эта норма для развитых стран выдерживалась и в Советском Союзе. Удивительно, но в кошмарные 1990-е годы в среднем Российская Федерация тратила на эти нужды 2,1% ВВП, оставаясь вблизи нормы. А сейчас данные расходы составляют, по оценкам, лишь 0,7% ВВП.

Мотивация государства может быть достаточно прозрачна, и меры просты. Поддержка материнства и детства, нормальные пособия на ребенка, решение жилищного вопроса. Придется признать, что в стране, где 87% населения является бедными (т.е. не может купить на свою зарплату сложную бытовую технику), а 13% являются нищими (то есть им не хватает денег на покупку еды), решение жилищного вопроса – это бесплатное решение. В нищей Украине платят пособие на рождение ребенка 1000 долларов, а у нас об этом и речи нет. Но решение этой проблемы позволит очень быстро получить 1 дополнительного ребенка на одну среднестатистическую российскую семью, а это не менее 20 миллионов человек дополнительно.

Существенный вопрос - проблема смертности. Можно решать ее как бюрократы, объясняющие: нужно осторожнее ездить по дорогам, особенно если у вас нет мигалки. Но это частность. Главное в другом: людям надо вернуть смысл жизни.

Этот возвышенный философский образ очень цинично переводится на экономический язык: нужно создавать стабильные рабочие места. Причем нужно понимать, что люди, которые являются квалифицированными рабочими, родители которых были квалифицированными рабочими, не пойдут в сферу обслуживания. Они не будут работать официантами, или они будут делать это с величайшей неохотой. Поэтому, помимо развития сферы услуг придется развивать другие отрасли. Это необходимо и для модернизации страны. И это практически автоматически решит или почти решит проблему сверхсмертности.

В отношении миграционной политики есть лишь два варианта.

Первый - стимулирование миграции с соблюдением этнокультурного баланса. Таким образом можно привлечь лишь ограниченное количество рабочих рук, так как потенциал такой миграции исчерпан. Все, кто хотели бежать в Россию, уже сбежали.

Стимулирование же миграции без оглядки на сохранение этнокультурного баланса, как это делается сейчас, может привести к разрушению общества.

Очень часто нам предлагают выбирать между открытой миграционной политикой и приглашением соотечественников из-за рубежа, людей русской культуры, имеющих реальное высшее образование, которые обладают высокими адаптивным способностями. На самом деле политический выбор между этими действиями, как это часто бывает, когда вас ставят перед выбором из двух позиций, - просто логическая ловушка, которая ставится для получения заранее заданного по политическим мотивам результата. Выясняется, что привлечение соотечественников из-за рубежа – это способ «оцивилизовывания» своего общества, потому что приезжает наиболее активная, наиболее цивилизованная часть людей, но это не решение проблемы рабочих рук. Этих людей недостаточно. Значит, автоматически следует вывод, нужна открытая миграционная политика, и не важно, что она приведет к уничтожению страны.

Между тем задача быстрого увеличения числа рабочих рук решается не очень сложными способами – прежде всего, такими простыми, как повышение качества имеющейся рабочей силы за счет ее лечения, в том числе от алкоголизма, за счет обучения и организации.

Наша система высшего образования готовит сейчас профессиональных безработных с завышенной самооценкой и ничего более. Между тем в вузах и школах надо прививать мотивацию к труду. Эти меры могут резко снизить потребность в привлечении дополнительной рабочей силы. Соответственно снизится потребность в миграции, в том числе внутренней, до уровня, который общество может переварить.

России нужна миграционная политика не по французскому образцу – «давать им пособия, чтобы они от нас отвязались и устроили беспорядки не сейчас, а через 10 лет», - а по шведскому. Столкнувшись с вырождением нации, шведы поняли, что нужно привлекать любых людей, которые способны жить в этой не очень ласковой стране. Но шведов всего 5 миллионов - как не потеряться среди приезжих? И был найден гениальный выход: когда человек приезжал, ему давали место для жизни, максимально удаленное от всех его соплеменников. Какое бы малочисленное ни было шведское общество, но мигрант варился в шведской среде, его дети общались со шведами. И кем бы они ни были по национальности, по культуре, по воспитанию они становятся шведами. Долгие годы эта политика работала великолепно.

Мы должны не стесняться квотировать миграцию в Россию по этнокультурному принципу, как это делают большинство развитых стран мира. Это не противоречит международному праву, принципам демократии, правам человека, это применяется всеми остальными. Квотирование должно идти также по требуемым для нас специальностям и по наличию высшего образования.

Очень важная и болезненная вещь, о которой у нас не говорят - необходимость размывания диаспор. Ведь их руководители, какими бы хорошими людьми они ни были, объективно заинтересованы в отсутствии интеграции представителей диаспоры в общество. Они имеют власть и деньги в значительной степени потому, что люди, которыми они руководят, обособлены от общества. У нас же сейчас политика в отношении диаспор такая же, как у неумных офицеров по отношению к дедовщине: «раз это система позволяет замечательно решать мелкие бытовые проблемы, пускай она сохраняется».

Между тем надо понимать, что в перспективе, если мы хотим иметь единое, а не расколотое внутри себя общество, перед нами стоит задача интеграции диаспор в общество, а значит, размывания диаспор, несмотря на большие проблемы с их руководителями. Есть маленькие подвижки в правильном направлении; например, из-за бюрократических проволочек не получается построить чайна-таун в Санкт-Петербурге и других городах. Но это не решение проблемы, это просто проявление того, что у кого-то где-то просыпаются мозги.

Однако никакая интеграционная политика не может быть эффективной без выполнения некоторых внешних условий. Прежде всего, необходима нормализация условий жизни на постсоветском пространстве. Потому что, какой бы последовательной ни была миграционная политика, каким бы жестким ни был пропускной режим, если в Таджикистане, Молдавии и некоторых других странах единственный способ выживания – выезд на заработки, люди будут ехать в Россию. Вы никуда от этого не денетесь, ничем от этого не оградитесь. Мы должны развивать эти регионы просто потому, что, если мы не уничтожим хаос там, хаос придет к нам.

На самом деле, это не убыточное занятие, можно сделать так, чтобы это приносило прибыль. Так, как это сейчас делает Китай в Африке и других странах, где он строит инфраструктуру, создает рабочие места, но за это получает доступ к природным ресурсам, и не просто выкидывает западных конкурентов, но и зарабатывает очень большие деньги. В этом отношении идея либеральной империи – правильная идея. Другое дело, что не нужно спешить с насильственным насаждением западных стандартов, в частности, прав человека в западном понимании.

Кроме того, абсолютной задачей является подавление этнической преступности. Нужно бороться с организованной преступностью вообще и с этнической преступностью в первую очередь. Без этого никакого государства в России не будет никогда. Необходимо сокращение коррумпированности правоохранительных органов. При наличии политической воли эта проблема вполне решаема, то есть коррупция сводится до уровня, когда государственные решения принимаются с учетом государственных, национальных интересов, а не исходя из коррупционных интересов. Эта задача была решена в США. В 1960-е годы организованная преступность там была одной из ключевых политических сил в обществе. Американские президенты поняли, что их перестреляют, как Кеннеди, если они не будут бороться с мафией. Эта проблема решалась в Италии, где было коррумпировано все насквозь, но в итоге Северная Италия была очищена от политического влияния мафии, коррупция была ограничена региональным уровнем.

Еще одна важная вещь – это идеологизация общества. Без возникновения общественной идеологии нельзя серьезно идти против коррупции и нельзя создать новую наднациональную, надрелигиозную общность. Когда сейчас пытаются построить единую Россию на основе идей 600-летней давности, на основе религии, это самый простой и короткий способ ее уничтожения. Мы не можем опираться на национальные и на религиозные коды идентичности, мы должны создавать более высокие, общенациональные коды.

Я верю, что эта задача будет решена, более или менее стихийно и болезненно, но будет. Здесь нет ничего простого, но точно также нет и ничего сверхсложного.