Где-нибудь на берегу реки в теплый солнечный день, набрав в ладони сухого серебристого песка, можно наблюдать, как невидимые частички истекают сквозь пальцы. Удержать их никак нельзя: как крепко не сжимай руки, песок всё равно просачивается наружу, причем, чем сильнее жмешь, тем скорее он исчезает. В результате через минуту в руках остается лишь малая пригоршня.
Речной песок больше всего похож на власть: это сложная и эфемерная субстанция, существующая по собственным законам — вопреки обыденной логике. Власть не всегда прямо пропорциональна силе, часто даже наоборот: наличие силы, могущества, денег ослепляет власть, делает ее самоуверенной, дряблой и в результате неэффективной, не способной к самовоспроизводству.
Скелеты в шкафу и «точка невозврата» власти
Существует какая-то очень зыбкая и трудноуловимая, невидимая грань, пройдя которую, тот или иной политический режим подвержен коррозии: сначала он теряет способность сопротивляться обстоятельствам, потом, имея силу, теряет привлекательность, актуальность и, как следствие, теряет власть. Ну а властная элита превращается то ли в политэмигрантов, то ли в политзаключенных. Ведь, как писал Питирим Сорокин в своей автобиографии, «когда политический режим начинает рассыпаться, “вирус дезинтеграции” быстро распространяется всюду, “заражая” все институты власти, проникая во все щели. Падения режима — обычно это результат не столько усилий революционеров, сколько одряхления, бессилия и неспособности к созидательной работе самого режима». И пускай на его стороне армия, полиция, олигархи, нефтедоллары, телевидение, газеты, международная поддержка и даже симпатии и голоса избирателей, потеряв «духовную очевидность» собственной власти, утратив моральную легитимность (даже без потери юридической легальности), любой режим подходит к опасной черте.
Российская империя Николая II — крепнущее государство с быстро развивающейся экономикой, ставшее на путь радикальной модернизации и не без успеха по нему идущее. Кто мог предвидеть хотя бы в 1914 году или даже зимой 1917 года, что дни этого режима сочтены?
Горбачевский СССР подавал меньшие надежды, но кто бы знал, что мощнейшая сверхдержава, контролирующая полмира, не то что сломается — растает. И так же растает режим самого Горбачева. И что никто не станет воевать — ни за Советский Союз, ни за его первого и последнего президента.
Грузия при Шеварнадзе надежд не подавала никаких, но перспективы самого режима, возглавляемого «старым лисом» советской политики, чьим «должником», к тому же, должны считать себя ни много ни мало Соединенные Штаты Америки, казались незыблемы. Кто мог угадать, что при всей своей относительной силе властная конструкция одновременно так хрупка?
Режим Леонида Кучмы в Украине не был ни особенно популярен, ни особенно успешен. Но президент лично контролировал все силовые ведомства, олигархов, большую часть политического пространства и при этом имел успешный опыт борьбы с массовыми антиправительственными выступлениями. Но когда в первый же день Оранжевой революции в конце 2004 года на киевском Майдане Незалежности собралось немереное количество совершено невооруженного народа, всем вдруг стало очевидно, что режим Кучмы уже сломался, что его легитимность испарилась буквально на глазах — как песок сквозь пальцы и что самому президенту уготована участь политического пенсионера.
Но у каждого из упомянутых политических режимов был свой «скелет» (точнее, «скелеты») в шкафу. У Николая II — «кровавое воскресенье» (9 января 1905 года), у Горбачева — убиенные саперными лопатками на митинге в Тбилиси, у Шеварнадзе — настоящая вендетта против оппозиции и Игоря Гиоргадзе, у Кучмы — Гонгадзе, так называемые «пленки Мельниченко» и столкновения во время акций «Украина без Кучмы».
«Кузькина мать» как неэффективная технология
Российские события последних месяцев свидетельствуют о том, что прямые вызовы, стоящие перед обществом и государством, режим «отбивает» всё более жестко и при этом всё менее изобретательно и всё менее эффективно. Последним подтверждением этой тенденции стал так называемый закон об экстремизме (Закон Российской Федерации «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия экстремизму»).
Идеологи нынешнего режима в качестве главных достижений эпохи Путина заявляют порядок, стабильность, усиление вертикали исполнительной власти и фактически сужение пространства публичной политики. Вслед за Столыпиным, они поголовно любят повторять, что им нужна великая Россия и не нужны великие потрясения. (Идеолог-мейкеры из круга Фонда эффективной политики не преминули недавно отметить столетие этой легендарной фразы российского реформатора.)
Именно такими аргументами оправдывается политика «закручивания гаек», особенно по отношению к различным несистемным и внесистемным явлениям. Нынешний политический режим ведет себя весьма характерным и предсказуемым для российской политической традиции и политической культуры образом: во-первых, пытается опереться на сугубо консервативно-охранительную идеологию, а не на идеологию развития и динамического равновесия; во-вторых, использует технологии «жесткой силы» («hard power»), а не более эффективную в новой реальности «гибкую силу» («soft power»). Но в эпоху постсовременности и постмодернизма на передний план выходят именно «гибкие» технологии — «жесткие» технологии «Кузькиной матери» остались в XX веке. К сожалению, в российской политической культуре традиции «гибкой силы», когда речь идет не о «кнуте» и не о «прянике», то есть не о прямом силовом воздействии и не о подкупе, а о воздействии на объект при помощи собственной привлекательности и убедительности, слабы и требуют серьезного развития.
Глеб Павловский в свое время повторял, что украинской Оранжевой революции надо было вовремя «дать в морду». Логика действий нынешней власти указывает на то, что она боится пропустить это самое «вовремя», поэтому и «несогласные» еще в середине апреля получили «в морду» заранее — по «предоплате». Возникает закономерный вопрос: это свидетельствует о силе и могуществе режима либо о его слабости и неуверенности в себе? И, соответственно, это срабатывает инстинкт политического самосохранения либо программа политического самуничтожения?
Существует вероятность, что прошедшие с апреля по июнь в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде и других российских городах «Марши несогласных» станут переломными для нынешней России вехами. Несмотря даже на то, что последующие политические события (смерть Бориса Ельцина, послание нынешнего президента Федеральному Собранию, скандал вокруг бронзового солдата в Таллине, встреча руководителей «большой восьмерки», международный экономический форум в Санкт-Петербурге, заявление Владимира Путина о РЛС в Габале, его же феерическое выступление на заседании МОК и решение о проведении зимних Олимпийских игр 2014 года в Сочи и т.д.) — вытеснили в информационном пространстве актуальность этих акций.
Кроме того, после московского и питерского разгона «несогласные маршалы» зажили в информационном пространстве собственной жизнью — эта тема стала одной из ведущих в политических дискуссиях.
В ходе подобных маршей у их участников и сочувствующих создается новая мотивация к протестному поведению — несмотря даже на то, что их политические «короли», мягко говоря, не совсем одеты. Ведь и основа успеха Оранжевой революции в Украине в конце 2004 года — это вовсе не деятельность внешних сил влияния (западных фондов, поддерживающих неправительственные организации внутри страны), а эффект психологического резонанса: режим Леонида Кучмы своим демонстративно-жестким неадекватным поведением и на Западе, и на Востоке Украины породил стойкое убеждение у граждан, что «так жить нельзя».
От идеологии лоялизма к «формату Путина»
Похоже, именно после «несогласных маршей» произошло то, что может подвести нынешний политический режим к опасной черте: произошла реструктуризация политического публичного спектра. Если раньше и без того узкое пространство публичной политики было выстроено по идеологическому принципу и делилось на правых, левых и центристов — на носителей либеральной, социал-демократической, коммунистической, консервативно-революционной, консервативно-охранительной, анархистской идеологии, то теперь он выстраивается по новому — дискурсивному принципу. Актуальным фактором становится не система политических ценностей или идейная программа, а отношение к реальности как таковой, к различным стратегиям вписывания в нее и взаимодействия с нею. Актуальными становятся стилистика политики и формат политического поведения. После «Маршей несогласных» всё большую актуальность приобретает деление на тех, кто, условно говоря, в «формате Путина» и тех, кто не в «формате».
Именно поэтому можем наблюдать кристаллизацию нового союза: критиков режима с либеральных позиций, с национально-патриотических, этно-националистических и ультра-левых позиций. Ранее эти политические и идеологические сообщества ненавидели друг друга, считали друг друга «главной угрозой» для российского «светлого будущего», обзывали друг друга «красно-коричневыми» и «либерастами». Но теперь, обретя общего противника в виде «железобетонной системы», они готовы объединяться, причем, практически на любых условиях. Жесткая политика «закручивания гаек» приводит в ряды «несогласных маршалов» немало таких, кто считал и сквозь зубы продолжает считать «Другую Россию» своим идеологическим врагом, однако готов маршировать в либеральной колонне. Еще пару лет назад представить себе в одной колонне Каспарова, Касьянова и Лимонова было нельзя даже в страшном сне.
Всех этих «несогласных маршалов» объединяет не просто неприятие режима Владимира Путина и его отдельных составляющих — их объединяет ненависть к той виртуально-гламурной симуляционной России, которую смоделировали идеологи политического режима и пытаются навязать всему российскому населению. Подобное несоответствие между реальными вызовами и ответами-симулякрами — это, на самом деле, значительно более серьезная проблема, чем, скажем, провал социальной или молодежной политики, поскольку ее решение находится в области смыслов, а не цифр, в области экзистенциальных мотиваций бытия, а не повышения качества жизни. А этими категориями режим оперировать не научился.
Следует отметить, что деление на тех, кто в «формате Путина», и тех, кто «неформат», часто коррелирует с делением на «легалистов» и «нонконформистов», на субпассионариев и пассионариев. Похоже, это деление выстраивается примерно по тому же принципу, по которому «попса» отличается от рок-музыки.
Но что может власть противопоставить «несогласным маршалам», кроме ОМОНа, «политического гламура» вроде «Наших» с «Молодой гвардией», закона об экстремизме да охранительно-успокоительных и шокирующее-«трешевых» телепрограмм?
«Левый русский марш несогласных»
Понятно, что у самых главных «несогласных маршалов» есть заинтересованные спонсоры за пределами России, хотя «Другая Россия» не производит впечатление богатого проекта. Но если бы российская власть не придала этому движению заряд протестности, круг его адептов и сочувствующих оставался бы предельно узким: убежденные либералы («ядерный электорат» Каспарова-Касьянова) плюс специфическая прослойка гуманитарной публики, привыкшей существовать на средства западных фондов и именуемой в просторечии «грантожорами». Но народный протест созревает в условиях, когда власть отказывается от диалога с обществом и слишком нарочито пытается его «уболтать» — при помощи «гламура», «треша» и шпионских скандалов — по крайней мере, именно так случилась украинская Оранжевая революция в 2004 году.
Тот факт, что «маршевое» движение откровенно «сдулось», а сам Касьянов покинул «Другую Россию», вовсе не гарантирует политическому режиму спокойствие. Это не показатель невозможности «русского бунта», это показатель политтехнологической бездарности его спонсоров и организаторов.
Гарри Каспаров, Михаил Касьянов и Эдуард Лимонов — люди заслуженные, причем каждый с какой-то одной точки зрения: Каспаров — как советский шахматист, Касьянов — как бюрократ переходной (от Ельцина к Путину) эпохи, Лимонов — как русский писатель. При этом как политики они нарочито «трэшевые», гротескные, с низким уровнем поддержки и изначально нераскручиваемые. Таких раскрутить можно исключительно в одном амплуа — амплуа мучеников.
Но российский политический режим приписал к нулям единицу.
Теперь роковым для него может стать союз либералов с «националистами», исповедующими ценности этнонационализма, антиимперскости, «самоопределения русского народа», «России для русских», борьбы с «засильем этнических мафий» и идеал вечевой Новгородской Руси — в противовес «московской деспотии». Но режим Владимира Путина рискует значительно больше, если на сторону «националистов» и «другороссов» массово перейдут еще и «имперцы», исповедующие идеал Третьего Рима и ценности «исторической России», ибо их риторика типологически наиболее близка риторике власти. В случае, если на сторону обновленных и укрупненных несогласных перейдет еще и КПРФ — с ее стабильным электоратом, разветвленной структурой, ориентацией на социальные проблемы населения, ресурсами и опытом борьбы, образовавшаяся критическая масса будет способна «протаранить» даже кремлевскую стену.
Движение «обманутых соинвесторов жилья» пока не перешло в политическую стадию, но это тоже энергичное, обиженное и достаточно убедительно мотивированное сообщество людей по всей России. Не исключено, уже осенью нынешнего года обновленные марши расширят не только свою социальную базу, идеологический спектр и жанровое разнообразие (например, за счет «несогласных рок-концертов» и флеш-моб-акций), но и географию — помимо мегаполисов, они могут стать успешными и в средних областных городах.
Фигурально выражаясь, новейший вызов режиму — это «Левый русский марш несогласных», то есть когда либеральный «Марш несогласных» объединится с «национал-имперским» «Русским маршем» и с коммунистическим «Левым маршем».
Джеймсы Бонды против «преемников» Владимира Путина, или Олимпиада в Сочи вместо Третьей чеченской войны
Вскоре после загадочной гибели Александра Литвиненко было объявлено о том, что голливудская кинокомпания «Warner Brothers» приобрела права на экранизацию еще не написанного сценария под названием «История Саши. Жизнь и смерть русского шпиона» и уже выплатила его вдове гонорар под миллион долларов. Причем в главной роли планируется то ли Джон Депп, то ли последний исполнитель роли Джеймса Бонда Дэвид Крейг. Одновременно о создании телесериала о Литвиненко заявил четвертый канал британского телевидения.
Учитывая сроки производства голливудской кинопродукции и европейских телесериалов, а также уровень заинтересованности американских и британских «друзей России», можно предположить, что «мейнстримовские» триллеры выйдут на экраны как раз в первые месяцы 2008 года — в разгар российских президентских выборов. И десятки, а то и сотни миллионов зрителей во всём мире увидят, как «злобный Путин» убивает «священномучеников» Анну (Политковскую) и Александра (Литвиненко), «душит свободу слова», «расправляется с оппозицией», «развязывает новую холодную войну», «шантажирует весь мир суперсовременным ядерным оружием, основанным на нанотехнологиях» и т.п. Понятно, что подобные зрелища — это не только колоссальный удар по имиджу страны вовне, но и одна из технологий «управляемого хаоса».
Политической сенсацией недавнего Каннского кинофестиваля стал документальный фильм Андрея Некрасова «Бунт. Дело Литвиненко», в котором Путин был обвинен не только в причастности к убийству Литвиненко, но и во всех остальных смертных грехах. Понятно, что фильм такого рода даже в случае раскрутки не сможет кардинально повлиять на российское общество. А вот на западную элиту он уже повлиял.
Но, опять-таки, что политический режим может противопоставить всем этим Джеймсам Бондам, кроме отвлекающих маневров да «Штирлица» Андрея Лугового? Какие смыслы государственного строительства? Какие факторы, влияющие на общественное мнение и образ России за рубежом? Телеканал «Russia Today»? Впрочем, не так давно не было даже его.
Проблема нынешнего режима, шире — проблема всей российской политической культуры — заключается в том, что власть в России традиционно не умеет сохранять управленческую устойчивость в условиях социальной нестабильности, работать с использованием методов «синергетического управления» и «гибко» реагировать на системные вызовы. Если в «перегретой» системе не выпускается пар, она может взорваться. Если ослабленный организм сам еле-еле справляется с нормальной циркуляцией крови, а врачи вместо помощи перевязывают руки-ноги жгутами, шансы выжить радикально сокращаются. Образ стабильности, к которому в последнее время прибегает власть, в условиях «политической подморозки» может быть эффективным лишь при успешной социальной политике. Явно не при той, которая ассоциируется с именем Михаила Зурабова.
Но не было счастья — так несчастье помогло. Сочинская зимняя Олимпиада-2014 похожа на милость Провидения. По крайней мере, пока похожа. И вовсе не потому, что для России — это шанс повысить свой международный престиж, шанс раскрутить Сочи как зимний курорт, шанс построить одноразовые ледовые дворцы, шанс потратить 12 миллиардов нефте-газо-долларов. Для политического режима — это аргумент против всех вместе взятых «несогласных маршалов». Сочи — это подарок Неба, это новая русская идея, это технология общенациональной мобилизации, альтернатива которой — мобилизация в форме Третьей чеченской войны.
Смыслы против симулякров
В условиях постмодернистского общества на первый план выходит информационная реальность — реальность смыслов, образов, фантомов и симулякров. В такой ситуации выигрывает не тот, кто обладает большим «жестким» ресурсом, но тот, кто может поставить себе на службу ресурс «гибкой власти», кто умеет производить смыслы и нейтрализовать симулякры, кто умеет решать управленческие задачи самого высокого уровня сложности, у кого лучше работает организационное и информационное оружие.
В условиях нынешней информационной и позиционной борьбы больше перспектив, в конечном итоге, будут иметь те силы, которые окажутся более привлекательными в стилистическом отношении, которые убедят колеблющихся в своей «духовной очевидности» и которые сумеют создать мобилизационный эффект «снежного кома».
Тонкая манипуляция, на которую идут некоторые из «несогласных маршалов», заключается в подмене двух объектов: России-как-страны (или как государства) и России-как-политического-режима. Это достаточно разные вещи — можно любить первое и при этом ненавидеть второе. Но тот, кто захочет уничтожить первое, в любом случае будет маскировать свою ненависть к стране под ненависть к режиму. В свое время философ Александр Зиновьев признался, что антисоветчики, к которым он также принадлежал, метили в коммунизм, а попали в Россию. Теперь же метят в Путина, в «питерских чекистов», в политический режим, в алчный «Газпром», но где гарантия, что снова не попадут в Россию?
Особенностью текущего момента стало то, что сам политический режим своим недеянием или неадекватным деянием создал условия, при которых ненавистники России-как-страны сумели привлечь на свою сторону и ненавистников России-как-режима, и просто не очень довольных граждан.
Вопрос заключается в том, хватит ли мудрости, воли, энергии, здравого смысла, циничного расчета, выдержки и последовательности у России-как-режима, чтобы спасти Россию-как-страну и не допустить очередной кровавой Смуты после ухода Путина? И входит ли это в число приоритетных задач режима?
Ведь власть — она как речной песок в руках…
