I
Отсутствие в России в течение уже довольно долгого времени философии мирового уровня — болезненная тема, бьющая по национальному самолюбию. Можно придумывать уважительные причины, но уже очень давно эти причины недостаточно уважительны. Лет двадцать наверняка, а очень возможно, что и все сорок.
Рассмотрим сначала жизненную ситуацию отдельного человека, который мог бы стать крупным философом, но не становится им, потому что этот путь не принесет ему того уровня доходов и общественного признания, которые он может приобрести на другой "ниве". Вряд ли можно его даже в малой степени осуждать.
Объясняется такое неказистое место, отведенное для философа, состоянием современного общества. Мировая философия до сих пор не сумела соответствовать уровню своих первоначальных притязаний. Только один раз за всю историю она была духовным лидером человечества и в ней концентрировались лучшие умы. Это происходило в Западной Европе примерно с XI по XIV век. Но это значительное усилие не дало людям никакого могущества. Они не научились управлять обществом, не овладели "силами природы". Люди не стали "добронравнее".
Могущество же к людям пришло совсем с другой стороны — со стороны физической науки (потом к физике добавились в этом отношении химия и микробиология).
Философы последних двух веков в основном примирились с таким положением дел. Например, Гегель говорил, что "сова Минервы вылетает в сумерки", что сначала духовная жизнь общества независимо ни от какой философии проходит ряд этапов, а потом появляется философ, который их интерпретирует. Это мнение стало господствующим.
Но было и одно значимое исключение. Эдмунд Гуссерль, не сделавший никаких философских открытий первого уровня, а лишь перетолковавший на новый лад достижения предшественников (это тоже важно, и большинство крупных философов делали только это), сумел благодаря дурным качествам своего характера прославиться сильнее, чем того заслуживал. Поэтому его в значительной мере правильный призыв к человечеству и коллегам имел шанс быть услышанным. Призыв этот состоял вот в чем: люди, стремиться надо только к абсолютно достоверному и самоотчетному знанию, только оно даст человечеству подлинное могущество и выведет его из заточения. Оно покончит с такими пороками, как малая продолжительность жизни, подверженность разнообразным болезням, прикованность к Земле, невозможность хотя бы постепенно развивать все те качества, которые считаются "паранормальными" или "сверхъестественными", невероятная трудность воспитания людей к лучшему.
Этот гуссерлевский призыв может быть ослаблен и переведен в менее мистическую и более моральную форму (в некоторой мере она соответствует тому периоду духовной эволюции самого Гуссерля, который начинается "Логическими исследованиями" и заканчивается статьей "Философия как строгая наука"). Моральное чувство говорит о несправедливости, сложившейся в отношениях между философией и естественными науками.
Естественные науки практически не возвращаются к своим основам и не подвергают их критическому пересмотру. Например, те смутные базовые понятия механики, которые выработали Галилей и Ньютон, остаются в физике неизменными почти до сих пор. И даже систематически их описать никто не удосуживался вплоть до попытки Трусделла в его "Рациональной механике". Ничуть не лучше дела обстоят и во всех остальных разделах физики. Больше того, альтернативные теории, имеющие равный объяснительный потенциал с мэйнстримными, жестко отсекаются. Например, в области электромагнетизма теория Вебера была полностью вытеснена теорией Максвелла. И только через сто тридцать лет было явно продемонстрировано, что теорию Вебера похоронили незаслуженно. Но обычно все довольствуются первой появившейся теорией, хорошо справляющейся с накопившимися проблемами.
То есть можно констатировать, что теоретическая физика в самой вызывающей форме антитеоретична. Она похожа на советский марксизм вот в каком смысле. Советские вожди говорили: мы всех победили в России, руководствуясь при этом марксизмом, значит, марксизм — всепобеждающее учение. Точно такая же аргументацией пользовались мусульмане в эпоху арабских завоеваний.
Но когда сила слабеет, то противники начинают теснить прежних владык. Нечто подобное начинает происходить и в самой физике. В нее со всех сторон проникают альтернативы. Под основы некоторых теорий ведутся активные "подкопы": самый характерный пример тут — это сотни конкурирующих интерпретаций квантовой механики. Правда, более важного, а именно, классической механики это до сих пор не коснулось. Вообще в большинстве старых областей физики по-прежнему не создаются подлинно альтернативные теории. Например, нет альтернативной классической термодинамики, нет альтернативной классической механики. А когда дойдет до самого главного, то есть до самого способа образования физических понятий, и вовсе покрыто туманом.
Но при всем этом физика радикальным образом повлияла на жизнь людей, став основой создания техники, практически безотказно работающих неорганических машин. И как раз тогда, когда физика стала неспособной и далее столь же радикально влиять на нашу цивилизацию, она постепенно соглашается стать более честной или — что то же самое — философичной.
Философия же, будучи постоянно самой ответственной и самоотчетной деятельностью, не смогла создать ни одной безотказной технологии: ни неорганической, ни органической, ни психической, ни социальной. Повторяю, достаточно внимательное моральное чувство говорит, что это несправедливо, более того, оно говорит, что так быть не должно.
Но очень трудно верить в то, за что говорит только нравственное чувство и против чего свидетельствует весь опыт человеческой истории. Поэтому и невозможно вменить реальную вину философски талантливому человеку, отказавшемуся от философской карьеры.
Таким образом, для сдвига с мертвой точки следует поставить практически рекламную и воспитательную задачу привлечения талантливых молодых людей в философию и одновременно выявления сложившихся, но малоизвестных философов. В каком-то отношении благодаря "девственности территории" в России это сделать легче, чем в западных странах. У нас это можно осуществить даже при помощи конкурса работ с денежными премиями. Например, за первое место можно дать двадцать тысяч долларов, за второе — пятнадцать, за третье — десять. Жюри вполне может образовать коллектив АПН и ИНС с привлечением еще нескольких человек со стороны. Осталось самое "малое" — найти деньги и сделать конкурс регулярным.
II
Помимо вышеизложенной стороны дела имеется еще одна. Дело в том, что вот уже полвека мировая философия переживает очевидный спад. Уровень философских задач резко возрос, а лучшие умы в философию не идут. Уже отсюда вытекает видимая бесплодность их усилий. И еще неизвестно, сколь плодотворными они были бы, если бы лучшие умы человечества имели волю заниматься философией и работать по-настоящему совместно. Ведь чисто философского образования плюс первые курсы вузов разного профиля или одна научная специальность, как это было прежде, теперь недостаточно. Сейчас, чтобы соответствовать уровню задач, философ должен, так сказать, быть одновременно Николаем Гартманом, Александром Гротендиком, Ричардом Фейнманом, Сергеем Мейеном и Эриком Берном.
В этот ряд по совести следует добавить еще одного человека, хотя это и покажется многим смешным из-за его недостаточной известности, обусловленной в первую очередь хорошими качествами его характера. А человек, о котором я говорю и о котором Вы уже догадались, — это Виктор Милитарев. Я включаю этого человека в один ряд с этими признанно великими умами, полагая, что он в значительной мере обладает достоинствами первого, четвертого и пятого из вышеперечисленных мыслителей, а недостает ему лишь качеств второго и третьего. Кроме того, он является прирожденным воспитателем, только не трудных подростков, но самых умных людей.
Понятно, что ни одного человека, объединяющего в себе качества всех этих гениев, за всю историю не было (даже Лейбниц немного до них недотянул). И единственный реалистический шанс выполнить "его" работу заключается в объединении усилий лучших умов для решения философских проблем. Хотя это негарантированная задача, но шанс на могущество, не даруемое богами, а приобретаемое в основном собственными усилиями, люди могут получить только здесь.
И вот почему. Дело в том, что естественные науки столкнулись с серьезнейшим кризисом, скорее всего непреодолимым на прежних путях. В частноти, физика натолкнулась на непреодолимый энергетический барьер. Тонкости тех инструментов, которые будет приобретать биология, хватит на какое-то время, чтобы увеличить продолжительность человеческой жизни, ослабить силу болезней и т.п. Но меньше чем через сто лет этой тонкости станет недостаточно для дальнейшего продвижения. И тогда все естественные науки дойдут до предела своего "экстенсивного" развития.
Имеющийся у человечества скромный опыт реально совместной работы показывает, что коллектив может быть на порядок умнее каждого из своих членов. Наиболее наглядный пример являют собой так называемые "мозговые штурмы", в ходе которых быстро вырабатываются идеи, которые каждый участник по отдельности мог бы и никогда не придумать или придумать только посредством длительного самоистязания. Здесь нужно подчеркнуть, что создание огромного по размерам программного продукта большим коллективом программистов не является той совместной деятельностью, о которой я веду речь, потому что такая работа в большей мере модульна и автономна и только в малой степени "синергична".
Таким образом, практически единственный путь, на котором философия может перейти на более высокий уровень, очевиден: это создание постоянно работающих структур, объединяющих нескольких специалистов. Минимальную ячейку могут образовать крупный философ с обширными познаниями в психологии и крупный математик. Объединить двух таких людей, казалось бы, не самая сложная задача, но до сих пор подобного тандема создано не было. (Временный дуэт Андре Вейля и Клода Леви-Стросса работал не слишком плотно, да и Леви-Стросса можно назвать крупным философом лишь с большой натяжкой.) И, конечно, к философу должны предъявляются большие требования, чем к математику. Нужных математиков имеются сотни, а философов вряд ли наберется и один десяток. При этом математик, как правило, достигает признания очень рано, а философа могут не признавать и всю его жизнь.
Создание более крупных творческих коллективов есть дело специального проекта, и его разработке можно посвятить отдельный семинар с продолжением.
