Современная Россия, при всем ее стремлении к "вертикали" и "государственному мышлению" являет собой пример "политической ассиметрии" и "духовной децентрализации". Европейски продвинутые столицы и забытые и забитые провинции вряд ли осознают, что принадлежат к одной и той же стране, одной культуре. Это уже не угроза развала, это прямое указание на фактически произошедшее событие. Единственное, что не позволяет завершить ее развал юридическим актом, каким-нибудь "новым беловежьем", — это простая политическая пассивность и апатия российского населения, что нельзя приписать в заслуги российской власти.
Евразийство имеет весьма низкие шансы для того, чтобы стать идеологическим знаменем объединения страны. Однако это идеологическое течение стало знаменосцем патриотического движения, и потому оно может и должно стать методологией следующего стратегического проекта России.
***
Само появление евразийства, произошедшее в среде русской эмиграции, несет значительный символический смысл. Новое учение попыталось возвыситься над относительностью доктринерских расхождений, разъедающих русскую эмиграцию и выйти на примирение с собственной страной, ставшей жертвой этих разногласий.
Внешнее проявление этого учения менялось до неузнаваемости — от реваншистской агрессивности или охранительного изоляционизма до утверждения созидательного сосуществования народов. Однако его суть всегда оставалась прежней — обращение к внутреннему миру России и Евразии и опора на "внутреннюю геополитику".
Евразийство прошло три главных этапа своего развития: ранний, классический и неоевразийский.
***
Раннее евразийство связано с именами князя Н.С.Трубецкого, географа и экономиста П.Н.Савицкого. Основы учения были сформулированы в 20-е годы ХХ века. Новое учение интерпретировало историю континента с позиций столкновения двух цивилизаций — европейской и неевропейской. Россия, ошибочно считавшая себя частью первой, пала фактически жертвой этого заблуждения.
"Европа — злейший враг человечества", — в этой формулировке Савицкого отражается весь пафос ожидаемого реванша, соединенного с покаянием за европейский курс постпетровской России. Борьба с вековечным врагом России — Западом, особенно занимает ранних евразийцев. По мнению основателей этого течения, русский народ должен поднять знамя борьбы с Европой, и важнейшим условием победы станет общеевразийская интеграция, осуществляемая благодаря ненасильственному обрусению нерусских народов (как писал крупнейший правовед-евразиец Н.Н.Алексеев).
Таким образом, евразийцы произвели переоценку имперской миссии русского народа с позиции своего учения. Они нисколько не отменили ее, лишь слегка подправили ее вектор. По сути дела, раннее евразийство явилось русским вариантом "Доктрины Монро", согласно которому Евразия объявлялась зоной исключительной ответственности России.
Большевизм же, считавшийся евразийцами западным учением, привнесенным в Россию извне, рассматривался ими не столько как идеологический противник, сколько как противник геополитический, поскольку провозглашенные им дезинтеграционные принципы препятствовали общему объединению Евразии в единую духовно-политическую сущность.
Однако, обращение большевиков к политике "собирания земель" заставило евразийцев пересмотреть свое отношение к ним. Евразийцы не могли отрицать заслуг коммунистического правительства по сохранению государственного единства исторической России. За это им вменялось заигрывание с большевистской Россией, что и стало причиной упадка их движения среди эмиграции.
***
Чрезмерная увлеченность русским фактором в Евразийской политике, нисколько не затмевает убежденности ранних евразийцев в том, что Россию нельзя рассматривать как исключительно творение рук русского народа. Они отдавали дань и другим строителям российской государственности, в особенности татарам, которые во времена своего наивысшего могущества, создали предпосылки для централизации русских земель и обеспечили защиту от европейской экспансии.
Многонациональный характер российского государственного проекта был развит в творчестве Л.Н.Гумилева, с именем которого связан классический этап развития евразийства. Лев Гумилев был сосредоточен на изучении истории России и Евразии. Но сколь близко мы принимаем утверждение о том, что история — это политика, направленная в прошлое, столь же легко представить историцизм Гумилева, как достаточно стройное идеологическое учение.
В чем оно состоит? Чем отличается от раннего евразийства? Прежде всего тем, что Гумилев отрицает принцип обязательной борьбы с Европой, да и вообще с кем-либо. Европа для него лишена свойств культурной или политической привлекательности. Обращение к ней как к мерилу исторических или политических процессов неприемлемо, поскольку, Россия и Европа — два отдельных мира, соприкасающихся по большей части лишь географически.
До Гумилева евразийство являлось агрессивной оборонительно-наступательной идеологией. Гумилев предлагает созидательное евразийство, сосредоточенное на полагании России и Евразии как особых самодостаточных миров. Сохранение и преумножение наследия прошлого — вот главные задачи взаимодействия этносов на пространствах Евразии.
Гумилев подводит убедительную академическую базу под утверждения о многонациональной природе государственного строительства России. Он значительно расширяет исторические горизонты России. Ее история начинается не на берегах Днепра или Ладоги, а за сотни лет до этого в степях Евразии. Славяне лишь приняли эстафету государственности от тюрков.
Видный этнолог Л.Н.Гумилев выбивает почву из под ног у различных последователей расового или этнического превосходства. По его мнению, этническая картина современной величия России — это результат действия плавильного котла Истории, смешавшего небывалое количество народов, а, следовательно, — результат тех браков, в которых рождались "Мураты и Любавы".
Осознавая все тонкости далеко не всегда мирного сосуществования этносов, Гумилев выводит понятие суперэтнического российского сообщества. Нет, он не скатывается до банального "россиянина" ельцинского розлива. Для Гумилева суперэтническое сообщество — это живой организм, вобравший в себя силы всех народов, проживающих в России, объединенных комплиментарностью — взаимопритяжением. Гумилев поддерживает этническую самоидентификацию и тем самым вводит ее в управляемое русло.
Гумилев, сын русских поэтов "серебряного века", нисколько не занижает роль своего народа в созидании российского государства. Он просто проводит историческую децентрализацию, распределив равные доли ответственности за судьбу России между народами ее населяющими.
Однако столь антиимперская позиция порождает превратную интерпретацию, создает предпосылки для использования имени ученого для сведения исторических, да и конъюнктурных политических счетов с Центром. Недавний пример — празднование Куликовской битвы: татарское сообщество России упрекает официальные власти, которые решили отметить юбилей "победы русских над татарами", за великодержавность и ксенофобию, ссылаясь при этом на учение Гумилева. Сам Лев Николаевич вряд ли одобрил такой "поиск исторической правды".
Куликовская битва не была русско-татарским столкновением (равно как и не была столкновением сторонников государственности и ее противников, как пытаются преподнести некоторые официальные СМИ, явно намекая на современную ситуацию столкновения "верных путинцев" и "оранжевых радикал-либералов"). На стороне темника Мамая, заговорщика и противника законного правителя Тохтамыша, помимо татар, воевали генуэзцы, касоги, аланы, половцы, к нему на помощь спешили литовцы князя Ягайло. Войска князя Дмитрия Ивановича состояли из княжеских дружин, татарской конницы, литовцев и были союзниками Тохтамыша.
С другой стороны, победа Донского, одержанная в пользу Тохтамыша, несла не политический или военный (в 1382 г. Москва вновь разорена татарами), но великий духовный смысл. Как пишет Гумилев, на Куликово поле шли дружины суздальского, владимирского, ростовского, псковского княжеств, а вернулись русские, жившие в разных городах.
Отнимать у русских этот великий духовный подвиг — это значит покушаться на душу этого народа, лишать его права на новое духовное возрождение. Как мы видим, евразийская идеология — инструмент очень тонкой настройки, его интеграционные возможности еще только предстоит оценить.
Мирный интеграционный потенциал евразийства осознается и за рубежом, в частности, таким патриархом геополитики, как З.Бжезинский. В своем классическом труде "Великая Шахматная доска", он дает высокую оценку Л.Гумилеву. Бжезинский откровенно опасается возрождения России, обуслолвенным этническим миром. А на пути к российской реконкисте основную роль, по его мнению, могло бы сыграть евразийское учение в трактовке Гумилева. Однако, по оценке амеркианского политолога, этот сценарий крайне маловероятен.
На пути к действительному воплощению евразийства во внутрироссийской жизни стоит не столько конструктивная критика этой идеологии, сколько элементарная невостребованность более-менее четкой стратегии этнического мира в России. Однако, все же лучше обратится к критике, хотя бы на будущее… Она не столь богата и выразительна, как сама идеология.
Столкнувшись с евразийиством, первое обвинение, которое пытаются ему выдвинуть, — это попытка загнать Россию в Азию. Нельзя смотреть на евразийство как на сентиментальные сентенции и причитания, в очередной раз определяющие путь России, на Восток или на Запад, в чем также обвиняют сторонников этого учения. Для евразийства важно сохранение России, а не направление вектора развития. Но даже если попытаться сыграть в пространстве обвинений…
Столь ли это плохо, сменить акценты развития. Европа слишком высокомерна для того, чтобы признать Россию частью западной цивилизации или хотя бы чем-то большим, чем сырьевой кладовкой. Не видеть величие и многообразие культуры Востока, это значит жить в виртуальном мире, созданном голливудским кинематографом. Союз с Китаем и Индией в российской публицистике оценивается в основном положительно. Однако в настоящем формате он подлинно настоящего евразийского содержания, ибо предстает лишь очередным способом "не пущать" Америку. Никто не задумывается о том, что отношения с гигантами мировой культуры, а теперь уже и экономики, история которых в десятки раз больше и истории США, и истории России, ценны и важны сами по себе. Россия — особый мир, и если отношения с Китаем и Индией отвечают задачам его сохранения и обогащения, то их необходимо всецело развивать.
Оппоненты евразийства усматривают в нем в нем также "имперский изоляционизм" и "выродившееся славянофильство". Евразийство Гумилева лишено пустого пафоса борьбы с невидимыми врагами, а поэтому значительно сокращает набор внешних задач. Умеренный изоляционизм, основанный на его учении, а точнее прекращение распыления сил вовне не повредит России. Чего же бояться? Почему не сосредоточиться на выполнении внутренних задач? Россия до сих пор не освоила гигантские территории Сибири, Дальнего Востока, Приморья.
Солженицын еще в 1970-е сказал, что у России нет сил на империю. Сейчас же сил и воли у нее еле хватает на федерацию. Единственными препятствиями для сосредоточения на внутренних проблемах выступают либо провинциальные амбиции (нынешнюю Россию империей никак не назовешь) московских чиновников и олигархов, либо расхожий штамп о том, что изоляция — автоматически означает авторитаризм.
Сосредоточение на внутренних проблемах вполне оправдано. И среди основных проблем, которые евразийство в силах разрешить, — национал-сепаратизм во всех его проявлениях. Россия стоит перед вполне отчетливой угрозой — очередной волной национального сепаратизма. Внутренний мир России не раз нарушался этническими противоречиями. И это вполне естественно, учитывая общую невнимательность к своим этническим соседям. Мало кто из русских или татар знает, откуда появился этнос чувашей или башкир, чеченцев или аланов. Право на национальную гордость с одной стороны заменяется чванливым национализмом, а с другой этностереотипами, выросшими из кухонных разговоров.
Живший в развалившейся многонациональной Российской империи Н.Бердяев справедливо обвинял русскую интеллигенцию, что она не знает польского поэта А.Мицкевича, философа Цешковского и мистика Товянского. Отсутствие духовного пояса, связующего культуры Российской империи, и привела к развалу государства на этнические куски в 1917 г. Сейчас вполне можно обвинить нашу интеллигенцию в том, что общество гораздо более осведомлено о разводах Джей Ло, чем об истории соседних народов, наших собственных соседей по лестничной клетке.
Националистический фронт оппонентов обвиняет евразийство в том, что оно является идеологией упадка, что оно говорит фактически следующее: коль русские, да и сама Россия, не справляется с имперской миссией, ее бремя необходимо передать или, хотя бы, разделить с другими народами.
Тюркофильство Л.Гумилева общеизвестно. На его памятнике в Казани высечены слова — "Я русский человек всю жизнь защищал татар от клеветы…". Но, нельзя рассматривать евразийство как неоимперскую идеологию. Намерения вооружить Россию новой имперской миссией, сравнимо с желанием раненного дуэлянта продолжать поединок, но уже не на пистолетах, а на шпагах. Евразийство — это не идеология экспансии, а идеология реставрации. Нельзя ставить вопрос о ротации имперских народов (русских на татар, татар на чеченцев и т.д.), но следует прививать им равную ответственность за будущее России.
Прекрасная теоретическая разработка классического евразийства, опыт деятельности ранних евразийцев создают существенные предпосылки для воплощения этой идеологии в практической политике. Этим и попытались заняться последователи нового евразийства.
***
Новая волна евразийства набирала свою силу, начиная с 1980-х годов, и была связана с желанием интеллигенции сохранить СССР, но на принципиально на иной идейной основе. Стоит отдать им должное: в момент, когда национализм и сецессионизм были одними из самых модных увлечений советской интеллигенции, новые евразийцы отстаивали принципы единства страны.
Одним из главных идеологов нового евразийства стал Александр Дугин — создатель современной российской школы геополитики, что и определило геополитическую природу идеологии.
На конец 1980-х—начало 90-х приходится пик популярности евразийства: в начале 90-х годов Назарбаев выдвигал идею создания Евразийского союза, А.Руцкой и Р.Хасбулатов называли себя евразийцами. Однако, после провала выступления оппозиции в 1993 г., неоевразийство уходит в глухую оборону и подвергается маргинализации со стороны официальных СМИ. К сожалению, этот маргинальный комплекс до сих пор не удается полностью преодолеть.
Одна из серьезнейших проблем современного евразийства, претендующего на универсальность, то, что большинство его лидеров — этнические русские или русские духовно. Самой большой потерей неоевразийства следует считать не поражение оппозиции в 1993 г., а отход Гейдара Джемаля, одного из лидеров "Исламской партии Возрождения", от союза с неоевразийцами и сосредоточение на исламской деятельности, отразившее существенный разрыв в понимании сути доктрины у русской интеллигенции и интеллигенции других народов.
С сожалением, приходится констатировать, что современное евразийство — это русская идеология (возможно, даже мимикрирующий национализм), претендующая на статус универсальной для народов Евразии. Кстати, это отчетливо видно, из Манифеста Евразийского движения 2000г. Само название немного отпугивает "Евразия прежде всего" (не так уж далеко ушло от "Германия превыше всего").
В самом манифесте, содержащем серьезную конструктивную критику современной российской политики, встречается следующее программное заявление. Александр Дугин с искренним чувством пишет: "Мы обращаемся к тем … кто страстно хочет, чтобы мы наконец распрямились во всю богатырскую мощь, сбросили с нашего общего организма паразитические наросты, утвердили над страной, материком, миром наши солнечные русские идеалы — идеалы Свободы, Справедливости, Верности Истокам".
Не анализируя формат манифеста, можно сказать, что сведение евразийской, сверхинтернациональной идеи к распространению русских идеалов — это не просто стилистическая погрешность, это попытка воскрешения имперской миссии русского народа с позиции евразийства. Присягните нашим ценностям и разделите с нами победу! Сверхинтернациональный, суперэтнический национализм — такова суть идеологии А.Дугина.
Однако я не могу и, более того, не хочу ограничиться критикой неоевразийства. Идеологические вывихи, некоторая радикальность взглядов не могут отнять у этих людей тонкого чувства пульса своей страны. В своем большинстве неоевразийцы — это люди-мысли, а не люди-дела. Они вынуждены обращаться к радикальным лозунгам, дабы привлечь внимание протестного социума, поскольку весьма сложно конкурировать с монстрами Realpolitik, имеющими под своим влиянием масс-медиа, бесчисленные финансовые потоки и народ, лишенный желания сопротивляться.
Главная слабость и главная сила евразийства в том, что оно не создает удобных, расхожих идеологических клише, пригодных для массового пользования. Евразийиство — это пока не политическая, а научная доктрина, удел высокопробной интеллигенции. Слоганы и заявления "Евразия — для евразийцев!", или "любите татар — собирателей земли русской" вряд ли когда-либо обретут популярность, если на них не буде строиться образование и воспитание подрастающих поколений. Так что наблюдаемый разрыв между научной и идеологической составляющей евразийства не фатален.
Именно, в силу того, что неоевразийцы — это люди-мысли, им всецело необходимо сосредоточиться на том, что современная власть не замечает — на науке, образовании, воспитании новых поколений. Необходимо предлагать новое историческое мироощущуение, интернационализм совершенно иного порядка. Как уже было сказано "кем-то из великих", поколение 1990-х мы уже потеряли, более того, поколение 2000-х тоже практически потеряно. (Разношерстные управляемые политические клоны, с псевдопатриотическим задором не в счет). Евразийство должно быть вкраплено в российскую политику, точнее в менталитет российской политики и российских политиков. Речь не идет об одномоментном создании еще одной партии, сверкающей оригинальным пиаром и бравым лидером, но о реформе образования, изменении его гуманитарной составляющей. История России в школьном курсе до недавнего времени была историей русских. Сейчас следует превратить ее в историю Евразии.
