Изменение главного в недавнем прошлом праздничного дня страны — это не просто очередной символ происходящего идеологического дрейфа. Речь идет о более важной трансформации — изменился статус праздника в нашей жизни. Суть видоизменения очень проста: одна дата — 7 ноября уже не является праздником, другая — 4 ноября еще им не стала.
Вопреки известным рассуждениям М.Бахтина о карнавальной культуре, в первый период существования советской власти социалистическая официальность нисколько не противоречила празднику. Напротив, она перенимала на себя всю его традиционную атрибутику, предполагая и экстатические формы "преданности делу", и жертвенное самоотречение, и пренебрежительное отношение к иерархическим отношениям. Социалистический officium сам приобретал характер "вечного праздника" — повседневность обновляющейся страны представала неким аналогом праздничного действа. При этом праздничность повседневных профессиональных занятий полностью исключала праздность. Именно здесь кроется загадка полузабытого ныне советского энтузиазма.
Приобретая характер торжественного церемониала, исполнение профессиональных обязанностей становилось формой некоего всемирно-исторического исторического служения, работы на историю. При этом именно радость — одна из самых важных составляющих праздника — интерпретировалась как свидетельство необратимости революционных преобразований. Видоизменение условий жизни оценивалось исходя из привнесения в нее элементов праздничного настроя ("Жить стало лучше, жить стало веселее!").
Закат советской власти был обозначен, помимо всего прочего, еще и кризисом подобного отношения к празднику. Превратившись в единственно допустимый повод праздничного воодушевления, работа на историю перестала восприниматься как почетная необходимость. Энтузиазм иссяк — его проявления приобрели характер некой официальной церемонии. Само существование в рамках действительно уникальной с исторической точки зрения советской действительности стало восприниматься как некий постпраздничный синдром, похмелье. Будни, поменявшиеся местами с праздниками, начали казаться более тоскливыми и рутинными, чем у кого бы то ни было. При этом наибольшее воодушевление стали вызывать подчеркнуто неофициальные календарные торжества. Особое место среди них занимает Новый год, настоящий культ которого сложился во второй половине 1970-х—1980 гг. (в том числе и благодаря новогодним комедийным мелодрамам).
Постсоветская эпоха нисколько не изменила тенденцию. Напротив, была навязана ее сугубо политическая интерпретация — мол, "совок сдох". Однако кончина советской власти обозначила наступление не только постсоветской, но и постпраздничной эпохи. Отсутствие официальных праздников "новой России" само по себе обозначило невозможность закончить траур по СССР. При этом любая попытка предъявить альтернативу седьмому ноября, и создать новый праздник заканчивалась полным фиаско. Так было и с 12 июня (днем независимости России), и с 21 августа (днем государственного флага), и с 12 декабря (дном ельцинской конституции). Они с легкостью становились "красными днями календаря". Однако, принимаясь как официальные праздники, они лишь усиливали представление о неспособности властей "сделать народу праздник".
В итоге публичная государственно-политическая деятельность в "новой России" стала восприниматься как нечто более будничное, нежели сами будни. Причина этой четко ощущаемой будничности заключается в том, что вся деятельность власть имущих сводится сегодня в стране к устроению бесконечного праздника для самих себя. Именно в постсоветскую эпоху (в отличие от советской) праздность (досуг) превратилась в предмет "экзистенциальной" самореализации — здесь, в отличие от других "областей", теперь "все дозволено". Но, понятно, "не всем".
Настоящий же праздник всегда является праздником именно для всех. Он ломает привычные порядки и иерархии. Подобная ломка недопустима для тех, кто мыслит себя в качестве демиургов коллективных торжеств. Новый праздник "День народного единства", назначенный на четвертое ноября, служит той же цели. Его устроители предполагают, что дата, связанная с символическим завершением смутного времени в 1612 году, сможет играть ту же роль, что в советские времена играло седьмое. То есть попросту станет главным официальным праздником страны.
Однако уже сейчас ясно, что празднование даты, давно вытесненной из исторической памяти народа, будет означать совсем другое. Это будет основное календарное событие, вокруг которого окажется организованным весь символический порядок существующей власти. Процесс устроения праздника для себя, с которым связала свое существование постсоветская бюрократия, получает свое логическое завершение. Она назначила праздник в соответствии датой события четырехсотлетней давности — и это само по себе символ. По горькой иронии, дата, которая обозначила когда-то момент образования русской нации, становится теперь датой, которую представители этой нации смогут отмечать в соответствии с очередным "принятым решением". То есть исключительно по воле официальных инстанций. 4 ноября станет, таким образом, еще одним праздником послушания.
Иную функцию четвертое ноября взять на себя попросту не может. Причем по очень простой причине — смысл даты неизвестен большинству населения. Неизвестен, но, парадоксальным образом, понятен, ибо, что бы не произошло когда-то в этот день, ныне ясно одно: четверка возникла как альтернатива семерке. В ситуации, когда на передний план выдвигается подобная альтернативность, политическое значение видоизменения числовой символики раскрывает нумерология, а не история.
* * *
Число "семь" в рамках нумерологии обладает особой сакральностью. Это число удачи. 7 олицетворяет "волю случая", успех, полученный не за счет труда, а по причине везения. Именно семерка символизирует собой вселенную, мировое дерево, пантеон небожителей, количество сказочных героев. По сути, цифра семь служит синонимом "всего", это символическое "наше все". Она соответствует числу дней недели, цветовому спектру, нотам, основным запахам и т.д.
В состоянии счастья человек оказывается "на седьмом небе". Образ "седьмого неба" попадает в повседневный контекст из каббалы, в которой оно истолковывается как место пребывания еще не родившихся душ, т.е. душ, не ведающих о трудностях и тяготах земной жизни. В "Книге творения" с числом 7 связано "Семь небесных дворцов". В иудаизме фигурирует семь арханегелов, в зароастризме — Творец и шесть Амеша Спента, в гностицизме — семь архонтов, уподобленных по своим функциям Яхве.
Цифра 7 связана также с символикой Абраксаса — божества, которое воплощает собой полноту бытия, всеединство и амбивалентность. Абраксас является ложным и лживым богом. Не будучи ни добрым, ни злым, он воплощает собой космическое безразличие. Не ведая об ограниченности своих возможностей, он принимает (и выдает) себя за абсолютного Бога, прерогативы которого узурпирует до момента появления своего сына, доказывающего ему свое превосходство.
Среди Старших Арканов карт "Таро", карте под номером 7 также принадлежит особое место — ее символом является "Колесница". Карта "Колесница" обозначает победы, достижения и прорывы.
Опосредованно семерка связана с творением, созиданием, производством. Однако обратной стороной этих процессов выступает имитация деятельности, симуляция достижений, подмена, подлог. 7 может быть сопряжена и с порождением иллюзий, разнообразных виртуальностей, а также с борьбой против ветряных мельниц.
Поставившая на 7 советская власть полностью соответствует характеристикам этой цифры. Приход к власти большевиков, их победа в гражданской войне и образование Советского Союза были случайностями со всемирно-историческими последствиями. Более того, в каком-то смысле эти случайности воплотили исторический шанс для России стать эпицентром глобальной событийности. Волны, порожденные русской революцией, подчинили своим вибрациям существование всех, включая самых дальних соседей.
Производство, созидание и творение совместились в одном процессе — строительстве. Страна обрела особую идентичность строящей и строящейся державы. Это имело и обратную сторону. Существование СССР было постоянной жизнью на стройке.
Борьба с подлинными и мнимыми врагами наделяла советскую власть все большей амбивалентностью — как с точки зрения морали, так и с точки зрения истины. И вместе с тем, никто не может отнять у соввласть способности побеждать: ее роль в победе над гитлеровской Германией несомненна. Однако плодами этой победы пользуется не столько советский народ, сколько многочисленные "союзники".
Продолжив самосозидание в строительстве, СССР вновь и вновь сталкивается с проблемой: построенное либо приобретает характер фантома, либо, напротив, оказывается настолько тяжеловесным, что рушится под собственной тяжестью. В итоге, громоздким симулякром, раздавленным массой совокупных усилий по подтверждению своей реальности, оказывается и сам советский строй.
* * *
С нумерологической точки зрения цифра "четыре" символизирует равновесие, гармонию, устойчивость: кошка всегда падает на четыре лапы. В ней находит воплощение идея порядка, структуры: стол стоит на четырех ножках, помещение имеет четыре угла, пространство соотнесено с четырьмя "сторонами света", мир имеет четыре стихии-первоэлемента. Четверка предполагает обладание опорой, стабильное существование. При этом вселенная имеет четыре наблюдаемых измерения.
Также 4 связана с перекрестком — местом мистического схождения дорог, на котором нельзя находится слишком долго. Опосредованно цифра 4 обозначает выбор, т.е. саму ситуацию наличия альтернатив: отпускают всегда на "все четыре стороны". Однако это тот выбор, который упраздняет ситуацию неопределенности. Четверка, таким образом, выступает олицетворением космоса, который четко отграничен от хаоса, и не допускает никакого симбиотического "хаосмоса" (Ж.Делез).
Однако этим же предопределяется инертность и ригидность всего, что связано с цифрой 4. Не случайно четверка становится выражением не только самоочевидности ("Ясно, как дважды два"), но также и азбучности, банальности, даже кондовости. Цифра 4 воплощает материю, реальность, человеческую природу. Эта цифра предполагает ставку на воспроизводство, а не производство.
Будучи сопряжена с землей, она служит эмблемой любых форм ренты. Будучи воплощением созданного и накопленного, она выступает символом многообразных ростовщических практик, дохода, получаемого от сбережений. Вместе с тем, четверка не соотносится с творческим началом, с сотворением и созиданием. Она не только упорядочивает, но и ограничивает, налагает пределы — не только на хаос, но и на рост, движение, действие. Именно поэтому четверка чревата косностью, застоем.
4 соотносится с символикой мандалы и креста, а также геометрией квадрата — совершенной "магической" фигуры, стороны которой равны друг другу. Именно квадрат, ориентированный по "сторонам света", очертил в небе легендарный Ромул в момент основания "вечного города". Этот квадрат, templum был предпочтен, таким образом, волшебному кругу.
В Старших Арканах карт "Таро" цифра 4 присвоена карте "Император". Эта карта олицетворяет благородство, уважение, процветание. Она связана с построением иерархии, с отношениями субординации.
В иудео-христианской традиции тетраграмматон служит обозначением табуированного имени Бога, фактически выступая именем Того-Кого-Нельзя-Обозначать, т.е. именем запретного, "заповедного" имени. Согласно Каббале, преодоление данного запрета, прописанного еще в Ветхом Завете, открывает возможность создавать живого из неживого.
* * *
Избрав четвертое число в качестве главной официальной даты, Россия предпочла не только отказ от особого пути, но и от исторического творчества как такового. Тем самым оказалась окончательно отвергалась возможность определения идентичности нашей страны через отсылку к некой характерной для нее "особенной стати" (Ф.Тютчев). То есть через отсылку к некоей сумме отличительных черт, не только воплощающих в себе, но и формирующих особое достоинство (которое на протяжении многих эпох трактовалось как некая непостижимая "сущность русской души"). Более того, в силу того, что неповторимость, "своеобычность" перестали восприниматься как конститутивное условие обладания идентичностью, сама идентичность не является более конститутивным условием существования. Парадоксальным образом, Россия существует теперь как страна с хроническим дефицитом самобытности.
Ставка на стабильность (очередную "стабилизацию") и упорядоченность (очередное "наведение порядка") выступает в данном случае альтернативой ставки на движение и рост. Растрата, проживание накопленного предпочитается развитию. Воспроизводство полностью подминает под себя производство. Этим обуславливается избрание "сырьевой" модели экономики. Отсюда же — и непозволительная роскошь неэффективного использования приватизированных "основных фондов".
Вместе с тем, самобытность является конечным (хотя в то же время и побочным) продуктом любой производственной деятельности. Происходит это в силу того, что продуктивность упомянутой деятельности измеряется тем, в какой мере она оказывается производством различий и маркирующих их отличительных черт. Напротив, в России, сменившей дату главного официального торжества, все усилия концентрируются на том, чтобы стереть отличительные черта, избавиться от различий. Подобное устремление пронизывает собой любую практику, кем бы и на каком уровне она не осуществлялась. По сути, подобный подход служит характеристикой всего современного российского некорпоративизма: хочешь войти в коропорацию, — не стесняйся, будь, как все. В сходной логике осуществляется внешнеполитическая деятельность и межкультурная коммуникация.
Важно понять, что при таком подходе инерция и ригидность подменяют собой цели общественной жизнедеятельности, а запаздывание превращается в ее условие. Именно поэтому смена вех в календаре как нельзя лучше сочетается с дурной бесконечностью "догоняющих модернизаций", осуществляемых в России со второй половины 1980-х годов. Принцип этих модернизаций не столько в подражании как таковом, сколько в беспрестанной модернизации модернизаторов.
Императив данного действа — в безжалостном "искоренении" последствий и результатов предыдущей фазы модернизационных усилий. Именно с этим "искоренением" сопряжена и символика выхода из смутного времени, сделанная кремлевскими политтехнологами подоплекой учрежденного праздничной даты. Обращенная против большевиков и советской модели преобразований, эта символика воспринимается и как инструмент борьбы с непосредственными предшественниками, "ельцинскими". При этом как будто и вовсе упускают простую вещь: история неизменно повторяется в виде фарса. Впрочем, далеко не всегда этот фарс умудряются официально назвать праздником.
Преодолеть смутное время тогда, в XVII веке, можно было только одним способом — путем учреждения новой государственности, обеспечивающей возможность согласованного социального жизнеустройства. В процессе такого учреждения возникла — точнее сказать, произвела самое себя — русская нация. В той мере, в какой жизнеустроительный процесс оказался еще и процессом мироустроительным, самосозидающая русская нация приобрела статус всемирно-исторической. Иными словами, в перспективе современной истории именно с момента окончания смуты России начала участвовать в историческом процессе на правах полноценного игрока, т.е., собственно говоря, творца истории. Таким образом, не столько пресловутая "судьба России", сколько ее исторические действия, приобрели экзистенциальное значение для "всего мира" (т.е. прежде всего для Запада монопольного выразителя его воли).
Что мы имеем сейчас? Все с точностью "до наоборот". В обозримой истории по-настоящему исторические действия России совершала лишь в перспективе саморазрушения. Их экзистенциальный статус предполагал странный самоедский парадокс: угождая "всему миру", страна добровольно ограничивала себя в возможности влиять на ход мировых событий. Причина тому проста: желание "вернуться на столбовую дорогу цивилизации", перспектива которой была намечена уже в период краткосрочного воцарения Сигизмунда. "Общечеловеческие ценности", которые предъявлял Запад (только укрепивший за последние четыреста лет монополию на все "общее" и "человеческое"), были в какой-то момент обменены на уникальные возможности всемирно-исторической игры, которые Россия отвоевала еще тогда, в 1613 году.
При этом оказалась оклеветана и отвергнута советская модель организованной жизнедеятельности. Многие до сих пор не поняли, что именно Соввласть возникла в России не как препятствие, а как единственная возможность остаться на исторической сцене. Причем не только остаться, но и стать, если угодно, своеобразным центром или штабом мировой истории. Забывают также, что попутно была решена почти невероятная задача — воссоздать распавшуюся империю почти что в прежних ее территориальных границах. Потому самое опасное, что можно сейчас сделать, это противопоставить даты 4 ноября 1612 и 7 ноября 1917 года, соединив первую дату с апрелем 1985, августом 1991, октябрем-декабрем 1993 или любой другой вехой нашей перестроечной и постперестроечной историей.
С чем и соотносится перестройка и то, что было после, вплоть до черного 1993, так это с периодом от августа 1914 до июля 1918. Напротив, именно 7 и 4 ноября являются ключевыми вехами в процессе самосозидания русской нации (т.е. попросту в процессе превращения нас в тех, кем являемся мы по сей день). Каждой из этих вех соответствует особая форма производства идентичности, в обоих случаях выступающая уникальным шансом на то, чтобы не выпадать из времени. И подчинять его себе.
Однако главное отличие 4 ноября от 7 заключается в том, что первая дата давно перестала служить рамкой нашей идентичности. Более того, 4 ноября никогда и не воспринималось в качестве некоего "системообразующего" момента нашего исторического бытия (равно как и его смыслообразующего момента). Дата окончания смутного времени была вытеснена в результате забвения самой смуты. Напротив, 7 ноября было таким "системообразующим" моментом на протяжении 87 лет, служа событием, в зоне притяжения которого осуществлялась наша актуальная история (в том числе и историческое развитие "ментальности", т.е. наших представлений об истории). При этом, конечно, не имеет значения, происходило ли то, что происходило, благодаря завоеваниям "Великого Октября" или вопреки оным.
Однако в новейшей официальной историографии решили осуществить окончательную инверсию (как известно, в ельцинскую эпоху красный день календаря получил название "Дня согласия и примирения"). Иными словами, решили попросту "сменить знаки". Теперь 7 ноября 1917 года интерпретируется как дата-антипод 4 ноября 1612. Предполагается, что именно 7.11.1917 в России произошел "переворот", вслед за которым началась смута, символическим концом которой и стала указанная "смена знаков".
Вместе с тем, именно актуальная история и может быть предметом актуального интереса. Именно и определяет облик современности, к которой мы причастны, и которая одновременно является частью нас самих. Тут-то и возникает главная проблема, ведь, если говорить о дне сегодняшнем, нужно отдавать себе полный отчет в том, что и 7, и 4 ноября символизируют собой шансы на историческую самореализацию, которые мы потеряли. При этом не имеет никакого значения, будем ли мы клясться "революционной" датой или "монархической". С точки зрения произошедшей инверсии они обе делегитимированы, и обе — в равном положении. И та, и другая дата являются теперь не более, чем "знаком знака", функционируя в этом качестве как маркировка политических предпочтений. Политические же предпочтения запечатлевают то самое безнадежное зависание между уже и еще, о котором было написано в самом начале. Одно прошлое нам уже не принадлежит, о другом, более древнем, мы лишь грезим, причем в перспективе модной ныне реконструкции (реставрации) будущего. Но в любом случае оно не принадлежит нам еще.
Реставрировать нечто можно лишь ценой (и в форме) окончательного разрушения того, что пытаешься реставрировать. Реконструкция предательски оборачивается деконструкцией. Мы вечно оказываемся в ситуации героев феллиниевского "Рима", которые, сами того не желая, способствуют уничтожению только что открытых фресок. Вырванные из уютного забвения, подвергшись натиску видоизменившейся реальности, фрески исчезают на глазах у тех, кто нечаянно вернул их настоящему. Точно также, став сопричастными Современности, гибнут и остатки исторической реальности, символизируемой числами 4 и 7.
Уравненные в правах на небытие, они суммируются и возвращаются к нам в виде числа "два". Одно из значений этого числа в нумерологии — единство противоположных начал.
