Что ни говори, а человечество явно не распрощалось с тотемизмом. Чем ближе поведение представителя какой-либо группы к идеальному типу, тем больше сам этот идеальный тип обнаруживает соответствие с неким видом животных. При этом тотем может быть избран вполне добровольно — как форма существования и образец, которому подражают.
Хищная хватка новых русских эпохи первоначального накопления (как и современных олигархов) несомненно является волчьим. Менеджеры и специалисты по связям с общественностью, вкупе с представителями шоу-бизнеса явно восприняли повадки семейства кошачьих. Многочисленные "старые русские" (к коим относятся прежде всего работники бюджетной сферы) разумеется могут быть причислены лишь к травоядным.
Тотемическая принадлежность советской и постсоветской бюрократии заслуживает особого обсуждения. За годы, прошедшие со времен перестройки, могло измениться все, что угодно (в том числе и тотемы других социальных групп). Неизменным осталось лишь одно: приспособленчество, "надувание щек" и невероятная жоркость, характерные для народных слуг. В общем, неизменным оказалось именно то, что отличает семейство Patorius.
Суммированные ниже соображения посвящены человеку, который оставил заметный след в современной истории. Именно благодаря ему образ носителя перечисленных черт стал по-настоящему идеал-типическим.
* * *
Александр Н. Яковлев родился 2 декабря 1923 года в селе Королево под Ярославлем. Как указывают биографические справочники, на малоплодородной земле, в бедной семье. Являлся участником войны, воевал в морской пехоте. Получил ранение на Волховском фронте, стал инвалидом. Однако не погиб, как многие и многие его одногодки — уже тогда дало о себе знать фантастическое яковлевское везение.
Уже в 1946 году Яковлев заканчивает Ярославский пединститут. Потом начинается очень быстрое восхождение по служебной лестнице. Будущий "отец перестройки" делает карьеру из числа тех, которые принято называть головокружительными. Сначала работа в Ярославском обкоме, где он курирует вопросы образования. Затем, начиная с 1953 года (т.е. уже в 29 лет), — он ответственный аппаратный работник (инструктор) ЦК КПСС и слушатель Академии общественных наук.
Курирование образовательной деятельности не пройдет для Яковлева бесследно: до последних дней в его речах отчетливо чувствуется менторская назидательность. Многолетний начальник Агитпропа не просто обозначает позицию или выражает мнение, он поучает и наставляет. Именно эта роль наставника и учителя, открывающего народу азы всего, чего угодно — от практики комстроительства до практики построения демократии, будет удаваться Яковлеву лучше всего.
Впрочем, любой ментор тоже где-то учиться. В случае с Александром Н. (как он именовал себя в последние годы) место обучения было определено безошибочно. С 1958 по 1959 г. он проходит стажировку в Колумбийском университете (США). Кого могли отправить на такую стажировку в 1950-е годы, объяснять, думается, не стоит. Отметим только, что эту стажировку Яковлев проходит с небезызвестным Олегом Калугиным, будущим предателем Родины и, по совместительству, его многолетним протеже.
По возвращении из Америки Яковлев снова незамедлительно оказывается на работе в ЦК — сначала в должности инструктора, затем в качестве заведующего сектором (каким). На этот период приходится острая подковерная борьба, закончившаяся отставкой Хрущева. Яковлев не оказывается в стороне, не просто демонстрируя лояльность, но и готовя идеологическое обоснование решения октябрьского пленума 1964 г. по заданию М.А.Суслова. Вновь отметим про себя, что просто так подобные поручения не раздаются.
Разумеется, Яковлев блестяще справляется с возложенными обязанностями — в точности с сусловскими рекомендациями "наш Никита Сергеевич" будет объявлен волюнтаристом, попирающим нормы и принципы коллективного руководства. Впоследствии Яковлев не просто произведет полномасштабную реабилитацию Хрущева, но и фактически осуществит его второе политическое пришествие: уже в образе Никиты II — Горбачева. Однако тогда, в 1964, Яковлев не только не демонстрирует симпатии к Никите I, но и клеймит его политику в лучших традициях сталинских разоблачений. Впрочем, судя по косвенным свидетельствам, результат схватки вряд мог устроить будущего отца перестройки.
По свидетельству Александра Бовина, в партийной верхушке Александр Н. числится тогда идеологическим советником А.Н.Шелепина, который являлся главным конкурентом Брежнева в борьбе за пост Генерального секретаря. В отличие от Леонида Ильича, Шелепин воплощает новое поколение партаппартчиков, так называемую "комсу" (он и возглавлял поначалу комсомол). Общей установками "комсы" выступает не демонстративная, но отчетливая ставка на левый глобализм. Именно шелепинцам и их тогдашнему идеологу Яковлеву адресовалась знаменитая частушка: "А там все мальчики румяные, да левые./И в глазах у них Тольятти и Торез,/И здоровый сексуальный интерес".
По-молчалински осторожные и "нейтральные", шелепинцы представляли в тогдашней КПСС некое скрытое мондиалистское движение, представители которого воспринимали коммунизм скорее как стихию обменов и коммуникаций (тогда еще, конечно, "только со своими"), а не как предмет приложения тяжелых усилий, связанных с судьбой вполне конкретной "одной страны".
Однако и при случившемся раскладе Яковлев вновь продемонстрировал свое везение, проигрыш Шелепина обернулся его выигрышем — уже в 1965 году Александру Н. предлагают пост первого заместителя ключевого в советские времена отдела пропаганды. Он незамедлительно "сдает" своего патрона и работает в этом качестве вплоть до 1969 года, когда становится исполняющим обязанности (и.о.) того же отдела.
Вместе с тем, очевидно, что Яковлев не воспринимает это как финальную точку своей карьеры. (Вообще, на протяжении всей жизни то, в чем другие видели итог своей деятельности, будущий "отец перестройки" рассматривал в качестве трамплина для другой, более важной позиции). Именно поэтому в деятельности Александра Н. нет ни малейшего намека на паузы и остановки. Напротив, к этому времени относится период его наибольшей активности на посту совслужащего самого высокого ранга.
* * *
Яковлев решается ударить по всем, — выступая с этого момента в амплуа главного черного пиарщика новейшей истории.
Он критикует властителей дум советской научно-технической интеллигенции — писателей-фантастов, небезосновательно подозревая их в симпатиях к идеям конвергенции. Одновременно Александр Н. обрушивается на "новых левых" и их тогдашнего духовного вождя Герберта Маркузе, которого он — как позже признался в одном из интервью — по старой советской традиции попросту не читал. Именно Яковлев готовит информационное обеспечение процесса над Синявским и Даниэлем, ключевым моментом в освещении которого становится фраза Шолохова о том, что в другие (понятно какие) времена таких, как эти двое, не задумываясь поставили бы к стенке. С целью развенчания все еще неоспоримого культа Сталина-военачальника, будущий глава фонда "Демократия" способствует публикации "Воспоминаний и размышлений" маршала Жукова. В 1968 году, когда советские танки, повинуясь императивам "интернационального долга", вступили в Прагу, именно "отец перестройки" отвечает за телевизионные репортажи с места событий, а также за отображение этих событий в прессе.
Неслыханная и многоплановая активность Яковлева подчинена принципу порицания всего, что не укладывается в канон партийной идеологии. Это потом он всячески старался представить себя "либералом". Возникло даже мнение о том, что идеолог "комсы" являлся тайным маоистом, и в любой момент был готов открыть огонь по штабам.
Ничего подобного: тогдашняя советская "комса" (как, впрочем, и ее нынешние восприемники) вела себя в соответствии с кодексом правил Молчалина. "Не надо высовываться, надо вести себя тихо-с". Их единственная мечта — не разрушить штаб, а попасть в него любой ценой. Если Яковлев и отличался чем-то от общей массы, то лишь только своим (сугубо провинциальным) стремлением перещеголять в верности идеалам самых верных и правильных. И он без раздумий открывал огонь — только совсем не по штабам, а по всему, что могло возвышаться возле.
В итоге, его трудовые подвиги оцениваются, иногда они даже поощряются. В том числе и на научном поприще: кандидатскую диссертацию он защитил еще в 1960, докторскую — в 1967. Обе работы, как водится, посвящены критике американского империализма (впоследствии эта критика получила корректное название "историографии внешнеполитических доктрин США"). И все же оценки и поощрения не соответствуют тому уровню, которого добивался будущий "отец перестройки".
Вожделенного поста начальника цековского отдела пропаганды он так и не получает. Зато регулярно получает свежую кабанину, собственноручно застреленную Леонидом Ильичем. Так сказать, в подтверждении особых отношений. Амбициозный Яковлев видит в этом едва ли не насмешку и решается пойти ва-банк.
Дело в том, что начиная с конца 1960-х годов в советском обществе заметно возрастает интерес к прошлому, причем прошлому досоветскому. Обозначается этот интерес в подчеркнутом внимании к разнообразной "старине": реставрируются усадьбы и церкви; наиболее ловкие представители околобогемных кругов скупают иконы; приобретают известность К.Васильев и И.Глазунов, печатаются книги, в которых об эмигрантах первой волны говорят не столько осуждающе, сколько сочувственно; приобретают популярность антиквариат и предметы дореволюционного быта; возникает большое количество мемуарных произведений; крестьянский и "древнерусский" стиль проникают в моду; снимается "Андрей Рублев" и т.д.
Полуофициальное признание подобная частичная реабилитация "старины" получает в статьях и выступлениях Леонида Леонова, который, воспроизводя сталинскую риторику времен Великой Отечественной войны, последовательно деполитизирует прошлое. Теперь, в отличие от всех предшествующих периодов существования СССР, обращение к деполитизированному прошлому трудно воспринимать как некое (даже очень завуалированное) политическое предпочтение.
Связь с прошлым приобретает характер культурной преемственности, даже, если угодно, культуры как таковой. При этом последняя превращается в своеобразный культ предков и памятников. Память о них приобретает характер морального долга. Без исполнения этого долга (и здесь тоже заключена неслыханная новация!) невозможно никакое продвижение к будущему. Наиболее полное воплощение подобные идейные установки находят в текстах писателей-деревенщиков и близких к ним литературных критиков, группирующихся вокруг журнала "Молодая гвардия", а также в ряде книг — прежде всего в антологии "О, Русская земля. Россия в поэзии".
Произведения молодогвардейцев (в отличие от их лево-либеральных коллег из "Нового мира") несут на себе вполне ощутимую печать неопочвенничества. Именно по этому неопочвенничеству прогрессист Яковлев и решился нанести основной удар. 15 ноября 1972 года выходит его статья "Против антиисторизма", в которой он, по своему обыкновению, одним махом стремится поразить самые разные мишени. И все же именно неопочвенники становятся главным предметом нападок. Много позже Александр Н. Поставит себе в заслугу, что еще тогда хотел заклеймить "великодержавный шовинизм и антисемитизм".
Последовало стремительное развитие событий. Суслову статья не понравилась, но из-за сомнений в том, что Яковлев написал ее собственноручно, он не стал форсировать его критику. Когда же выяснилось, что текст и впрямь написан Яковлевым, реакция была однозначной, и последовала уже от первого лица в партии Брежнева. Леонид Ильич, не стеснясь в выражениях, заявил: "Этот м… вбивает клин между нами и интеллигенцией" (Зато, как выяснилось позже, текст Яковлева прекрасно воспринял такой хранитель сталинских партийных традиций, как В.М.Молотов. Последний без обиняков заявил: "Очень правильная статья. Написана с позиций истинного марксизма".)
* * *
Судьба Яковлева была предрешена. В результате сугубо коллективного решения он лишился не только не устраивавшего его поста и.о. отдела пропаганды, но и по сложившейся традиции отправлен в почетную ссылку — послом в Канаду. Глубоко не правы те, кто считает, будто с этого Яковлев навеки решил порвать с "системой", которая его отторгла. Ничего подобного! В 1970-х он очень хочет напомнить о себе — следуя, как всегда, своей тактике быть правовернее самого Папы. В частности, именно в 1970-е выходит его антиамериканская книга "Pax Americana" (позже практически не включаемая им в списки его произведений). Однако эти усилия уже попросту остаются незамеченными.
Не будем выяснять, сподвигла ли Яковлева постигшая карьерная неудача стать "агентом влияния", — ответить на этот вопрос достойны лишь конспирологи. Вопрос о том, превратился ли или нет "архитектор перестройки" в такого "агента влияния", произошло ли это еще в конце 1950-х в Америке или уже в 1970-80-е в Канаде, не имеет ровно никакого значения. Просто потому, что и после своей отставки, в период канадской "ссылки", и во время перестройки, и на протяжении 1990-2000 годов — вплоть до своей смерти он мыслил и действовал как классический советский партаппаратчик.
Штамм вируса "Яковлев" никогда не был привнесен "оттуда", "со стороны". Напротив, речь, безусловно, идет об инфекции, которая возникла "здесь": в темных и гулких полостях тела советского общества. Это трудно понять тем, кто считает, что именно "заграница" сделала главу перестроечного Агитпропа "перевертышем". Ничего подобного: в "перевертыша" его превратила соввласть.
Именно она культивировала "идейность" и "преданность" своего истеблишмента таким образом, что в конечном счете сделала невозможным как существование самих этих идей, так и существование тех, кто мог быть им по-настоящему предан. Систематически привечая исключительно тех, кто относился к категории "нечаянно пригретых славой", Софья Власьевна не просто обречена была растерять весь ресурс своего невероятного прежде везения. Рано или поздно она просто обречена была лишить себя какого бы то ни было шанса на воспроизводство.
Именно на примере Яковлева — и в этом отчасти заключается его историческая миссия — можно понять, во что превращается идеология, полностью подчиненная колебаниям "линии партии". Не добившись успеха в курировании одной идеологической доктрины, он меняет ее на другую. Не снискав достаточного (как ему казалось) признания от одного "начальства", Яковлев с легкостью присягает его всемирно-историческим конкурентам. И, опять-таки, совершенно не имеет значения, была эта присяга оформлена в виде договора (с соответствующей спецслужбой) или была воплощена при помощи сугубо неформальных — от того еще более ответственных — обязательств. В том числе и обязательств, данных только самому себе.
* * *
Дальнейшая история не составляет тайны. В 1983 году в Канаду приезжает Горбачев, который оказывается так очарован Яковлевым, что способствует немедленному возвращению его из почетной ссылки. Яковлев назначается главой Института мировой экономики и международных отношений. В 1984 для подтверждения статуса он избирается членом-корреспондентом АН СССР (полноправным академиком он станет в 1990, уже после совершения основных "открытий"). После начала перестройки, в декабре 1985 года Яковлев знакомит Горби с планами будущих реформ. Генсек немедленно приглашает его в ЦК, где Александр Н. получает, наконец, должность даже более высокую, чем та, на которую он претендовал в 1970-е. Теперь он — секретарь ЦК по идеологии, информации и культуре. В январе 1987 на XVII съезде его уже избирают кандидатом в члены Политбюро, в июне того же года он уже полноправный член высшего синклита советской власти.
Что же показал Яковлев Горбачеву в декабре 1985 года? Какие откровения содержались в его предложениях, способствовавших столь долгожданному карьерному взлету? Если верить "отцу перестройки", в его кратких тезисах все уже было: и "демократизация", и "рынок", и "правовое государство", и "выборы", и "права", и "свободы". Собственно говоря, было все то, чем мы наслаждаемся почти вот уже на протяжении почти двух десятков лет. Однако все перечисленное давно уже не важно само по себе. Это важно, только с точки зрения своего возникновения. Ибо только происхождение может дать нам возможность понять, с чем (и все-таки с кем) мы имеем дело.
При чтении яковлевских предложений Горбачеву невозможно отделаться от впечатления, которое оставляет их стилистика. Проект разрушения советской власти написан в духе партийных директив — и требует столь же неукоснительного исполнения. В тексте отсутствует даже намек на подсчет возможных издержек, равно, как и на описание имеющихся (и обсуждаемых в обществе) альтернатив. В качестве преамбулы к каждой фразе может стоять пресловутое перестроечное "иного не дано".
Однако "отец перестройки" не был бы идеологом (причем идеологом поистине макиавеллиевской смелости и искушенности), если бы не довел бы это столь близкое и понятное многим представителям тогдашней номенклатуры отношение к "социалистическому отечеству" до абсурда. Осознанная как реальное препятствие для бюрократии, советская власть должна превратиться в символ зла для всего населения. Выучка старого номенклатурного волка подсказывала Яковлеву: здесь нужно действовать от имени народа. При этом народ сам должен прийти к выводу о том, что советская власть возникла как исчадие ада. Именно для этого понадобилась гласность. Населению не просто нужно было донести представление о соввласти как адском капкане, в который попали все вместе. Необходимо было, чтобы такой вывод сделал бы по возможности каждый. И по отдельности.
Стимул к тому был прост и незатейлив: кто осознает соввласть как капкан, тот и сможет выбраться. Он-то и будет гражданином. Со всеми причитающимися бонусами в виде прав, свобод и собственности. Когда пришло время, "отец перестройки" продемонстрировал возможность подобного превращения на личном примере. Началось все с отповеди, которую он дал Нине Андреевой еще в начале 1988 года. После этой отповеди даже слово "принципы" стало восприниматься "прогрессивной общественностью" как ругательство. В декабре 1989 года на II съезде народных депутатов Яковлев делает вселенское разоблачение, переворачивающее представления о современной истории: рассекречивается "Пакт о ненападении между СССР и Германией", Сталин фактически объявляется участником сговора с Гитлером.
Это становится решающим событием — благодаря Яковлеву, советская власть из власти строящей и защищающей превращается во власть карающую и преступную. В марте 1990 года, сразу после включения в Президентский совет, Александр Н. заявляет о выходе из состава Политбюро и сложении обязанностей секретаря ЦК. Только спустя год и четыре месяца, 15 августа Центральная Контрольная комиссия рекомендует исключить Яковлева из партии, но и тут он вновь играет на опережение, объявляя на следующий день о своем выходе из КПСС.
* * *
После путча, о котором он предупреждает Президента СССР еще в апреле 1991 года, "отцу перестройки" предстоит еще одна миссия, мягко говоря, весьма деликатного свойства: он посредничает при передаче власти от Горбачева к Ельцину. Благодарность от последнего приходит не сразу. В декабре 1992 года Яковлев становится председателем Комиссии при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий, в 1993 на два года становится главой Федеральной службы по телевидению и радиовещанию и руководителем государственной телекомпании "Останкино". И в этом качестве он вновь блистательно справляется с функциями самого изощренного идеолога страны. Прежде всего именно благодаря его деятельности в сознание перестроечного и постперестроечного поколений было впечатано представление о том, что итогом существования Советского Союза является лишь бесконечный мартиролог. Прямых и косвенных "жертв режима".
Исполнение этой миссии требовало изобретения особой роли. Для того, чтобы в очередной раз подтвердить свою причастность к номенклатуре, Яковлеву потребовалось трансформировать сам образ ее представителя. Продолжая оставаться публичной фигурой, "отец перестройки" все больше примеряет на себя ризу "совести нации", выступая в этом смысле своеобразным наследником Сахарова. Не будучи уже облеченным значительной официальной властью, Яковлев явно претендует исполнять функции неофициальной, но от того еще более влиятельной фигуры политического патриарха. Одной из последних общественных должностей, занимаемых Яковлевым, становится должность сопредседателя Конгресса интеллигенции России (вкупе с постом руководителя фонда "Демократия").
Основное его занятие в 1990–2000-е годы связано с постоянным воспроизведением риторики покаяния, исповеди и завета. Поздние книги и интервью "отца перестройки" преисполнены назидательности, политический опыт автора излагается в них в "житийной" форме поучений и наставлений. Их общая тема — исполнение воли предшествующих поколений. В духе раскритикованных им в 1972 году неопочвенников Яковлев явно воспринимал себя как медиум между двумя мирами: живых и мертвых. С этим посредничеством ему удалось справиться неизмеримо хуже. Возможно, в силу того, что слишком уж явным стал его выбор в пользу безнадежной и стылой вечности.
Теперь, когда он полностью в ее власти, нам остается повторять лишь одно: "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов"…
