Ингушский плацдарм

Из всех территорий к востоку от Владикавказа Ингушетия, безусловно, является наиболее стабильной. Но и здесь, как выяснилось, возможны события, подобные эпизоду 21 — 22 июня 2004 года, когда вся территория республики кроме Малгобекского района была на несколько часов захвачена вооруженными боевиками.

Не исключено, что это нападение, как и покушение на президента Зязикова в том же 2004 году стало косвенным следствием политики Москвы, которая настояла на том, чтобы республику возглавил политик, лично лояльный федеральному центру. Практика показывает, что даже при наличии такого немаловажного ресурса, как поддержка первого лица государства, руководство Ингушетии не в состоянии обеспечить эффективное и транспарентное управление регионом. "Ингушский вариант" как вариант управления на Кавказе с помощью введения на руководящий пост лояльного чиновника был опробован задолго до появления стратегической идеи назначения губернаторов, но до сих пор не принес заметного позитивного результата.

Как известно, в начале 2002 года администрация президента добилась отставки прежнего лидера Ингушетии, Руслана Аушева, а уже в апреле 2002-го — был избран Мурат Зязиков. Собственно, на выборах и боролись "партия Аушева" и "партия Кремля". Вначале главным фаворитом "аушистов" был министр внутренних дел республики Хамзат Гуцериев, а после его "удаления с дистанции" за явные нарушения законодательства — депутат Госдумы прошлого созыва Алихан Амирханов. "Партию Кремля" представляля Мурат Зязиков, на которого открыто сделал ставку президент Владимир Путин. В последние годы перед выборами Зязиков работал на одной из руководящих должностей в УФСБ по Астраханской области — в связи с этим ставшее нарицательным словосочетание "ингушский вариант" подразумевает приход руководителя, являющегося в большой степени "варягом" по отношению к местным элитам. С одной стороны это вроде бы ограничивает его коррупционно-клановыке связи и зависимости и делает более самостоятельным в принятии решений. Но с другой стороны, всерьез оторваться от таких связей не может никто из представителей кавказских этнических элит, даже если они прожили за пределами своих республик значительный срок. Зато позиция "варяга" заранее подразумевает проблемы с передачей из рук в руки системы оперативного управления: "варягу" всегда требуется время для рекогносцировки, выстраивания команды и адаптации.

Выборы 2002 года проходили в крайне напряженной обстановке. Победа Зязикова многими в республике была воспринята как неубедительная: слишком велика была популярность его харизматического предшественника. По крайней мере, в Ингушетии до сих пор существует очень широко распространенное мнение, что Москва просто "продавила" нужный результат выборов, а мнение избирателей по сути дела никого не интересовало. Эта установка отнюдь не способствует росту авторитета республиканской и федеральной власти.

Ошибочно, впрочем, думать, что никто в Ингушетии не поддержал Мурата Зязикова. Помимо Кремля на его стороне открыто выступили довольно влиятельные предприниматели, в частности братья Мусса и Закри Келлиговы, и ряд политиков, — в особенности те, у кого сложились конфликтные отношения с прежним руководством, а таких, только в силу специфики характера прежнего президента, оказалось не так уж мало.

Несомненно, Мурат Зязиков, является гораздо более управляемым политиком, чем Руслан Аушев. Аушев нередко шел на конфликт с федеральным руководством и был глубоко вовлечен в чеченскую ситуацию, по сути симпатизируя сепаратистам и претендуя на роль медиатора в переговорах между ними и федералами. Именно при Аушеве территория Ингушетии действительно в большой мере стала базой для членов чеченских НВФ, в том числе и базой мобилизационной — еще в первую войну были известны сепаратистские формирования, состоящие преимущественно из этнических ингушей. Но с другой стороны, Аушев, будучи безусловным харизматическим лидером ингушей, при всех своих чеченских симпатиях всегда подчеркивал, что Ингушетия была и остается частью России. Правда, при этом в Ингушетии не было российских войск, а проведение спецмероприятий федеральными спецслужбами было затруднено или вообще исключено.

Это, однако, не значит, что с приходом более лояльного и управляемого Мурата Зязикова управляемой стала и вверенная ему территория. Зязиков подтвердил свою лояльность Москве, согласившись на размещение войск (полк министерства обороны в ст. Троицкая, а после событий 22 июня 2004 года — еще и дополнительный полк внутренних войск), допустил проведение на территории республики спецопераций по чеченскому образцу. Но он до сих пор так и не сумел выстроить собственную "вертикаль власти", сконцентрировать вокруг себя команду эффективных управленцев и до конца преодолеть изоляцию. Очень немногих в нынешнем составе администрации Ингушетии и в ее правительстве в действительности можно считать эффективными представителями интересов России на Северном Кавказе.

Как ни парадоксально, в течение первых двух лет своего президентства ставленник федерального центра Мурат Зязиков находился в весьма натянутых отношениях с руководством федеральных силовых структур на территории Ингушетии, главным образом — с начальником УФСБ по РИ генерал-майором Сергеем Коряковым. Конфликт был настолько серьезен, что после покушения на президента последний, не вполне доверяя чекистам, объявил о намерении вести расследование собственными силами. При этом, по свидетельствам очевидцев, генерал Коряков на совещаниях в УФСБ неоднократно говорил своим подчиненным, что никакого другого президента кроме него, Корякова, в Ингушетии нет.

Суть конфликта сводилась к разным представлениям силовиков и президента о мере допустимого прямого террора при проведении спецмероприятий на территории Ингушетии. Мурат Зязиков быстро понял, что полный перенос чеченской схемы с жесткими зачистками и похищениями людей приносит не столько пользу, сколько вред, раскачивая авторитет власти. По правозащитной статистике, за несколько месяцев, предшествовавших нападению боевиков на Назрань, пропало свыше 100 человек — для маленькой Ингушетии число очень заметное. При этом в целом ряде случаев было очевидно, что пропавшие не имеют отношения к террористическому подполью — так, в марте 2004 года исчез помощник прокурора республики, сын заслуженного судьи, Рашид Оздоев.

Отчасти отношения Зязикова и силовиков выправилось за год, прошедший с прошлогоднего нападения на Назрань. Мурату Зязикову удалось добиться смены руководства регионального управления ФСБ, что привело к определенному снижению уровня напряженности. Заменен также прокурор республики — новый прокурор Махмуд-Али Калиматов считается "креатурой" Мурата Зязикова и пока ведет весьма активную антикоррупционную кампанию.

Нельзя не признать, что отчасти выполнена (или выполняется) важная тактическая задача: лишить НВФ, воюющие в Чечне, надежного мирного тыла в Ингушетии, который, как уже говорилось, существовал там при Аушеве. Но методы, которыми эта задача решалась в первые два года президентства Зязикова, привели к ранее невиданному росту нестабильности в самой Ингушетии. Ответом на жесткие и часто неизбирательные действия спецслужб в 2002 — 2004 годах стал стремительный рост популярности НВФ среди местной молодежи, всплеск интереса к радикальному исламу, ранее ингушам несвойственного, и скепсиса по отношению к республиканской власти, которая, в глазах многих граждан, "дала согласие на зачистки". В прошлом году ингушский джамаат объявил джихад России: таким образом, Ингушетию, многие годы бывшую плацдармом мира на краю чеченской военной воронки, признали территорией войны и фундаменталисты, и российские силовики. Впрочем, на штабных картах российских военных между Чечней и Ингушетией никогда не было границы.

Необходимость оперативной работы спецслужб и военных на прифронтовой территории, каковой является Ингушетия, сомнений не вызывает. Объяснимой, в силу специфики конфликта, может быть и практика похищения людей: сами силовики умеют весьма убедительно доказывать, что подобные отклонения от дозволенных законом методов неизбежны. Случайные потери в таких случаях привычно списываются. Но в целом не вызывает сомнения, что "издержки" спецопераций непосредственно связываются в общественном сознании с президентом республики, авторитет которого падает, и в целом снижают общую управляемость территории.

Замена руководства силовых ведомств, на которой настоял Мурат Зязиков, только отчасти сняла остроту проблемы. Нынешней весной и летом "жесткие спецмероприятия" возобновились, хотя и не в прежнем объеме. Судя по оперативным отчетам, они почти всегда полностью оправданы. Но достигая тактического успеха и изымая у боевиков надежный ингушский тыл, спецслужбы стратегически создают мощную предпосылку для формирования в Ингушетии еще одного фронта постоянной партизанско-диверсионной войны, аналогичной той, которая уже давно происходит в Чечне и сейчас перекидывается на Дагестан.

Большая часть населения в настоящее время настроена апатично, и в Чечне с оружием в руках воюет статистически незначимое меньшинство граждан. Известно, что существует отдельное ингушское командование моджахедов, которое подчиняется Шамилю Басаеву и Докку Умарову. Пусть и медленно, но симпатии к моджахедам растут, а авторитет власти и России в целом неуклонно снижается, поскольку российская власть не предлагает работающих позитивных программ, зато напрямую ассоциируется с террором.

500 человек на вакансию

Этот процесс развивается на фоне негативной динамики экономического развития Ингушетии, общей бедности, высочайшей безработицы, сохранения коррупции на всех уровнях — от госпитализации в больницу до назначения в правительственный аппарат. Для справки, на одну вакансию в Ингушетии приходится свыше 110 претендентов (по последним данным, в Назрани — до 500 претендентов на одно место, причем в списке вакансий — всего 91 пункт), а должность младшего командного состава ППС ГИБДД стоит около 500 долларов.

Единственной бюджетообразующей отраслью является нефтяной комплекс республики, приватизации которого администрация Зязикова категорически не допустила. В 2003 году государственный нефтекомплекс показал некоторые признаки роста: началось строительство нового НПЗ в Карабулаке, открылись несколько месторождений. Но общее снижение добычи продолжается — сейчас она составляет примерно 132 тысячи тонн в год против 158 в 2001 году. Впрочем, ингушские нефтяники утверждают, что "нижний пик" добычи миновал в конце прошлого года, и теперь начнется наращивание мощностей.

Для Ингушетии также характерна проблема хищений и нелегальной переработки нефтепродуктов. Нефть, похищенная из нефтепроводов, доставляется главным образом на кустарные заводы, расположенные за административной границей Северной Осетии. В самой Ингушетии только за последние полгода было уничтожено 3 кустарных нефтеперерабатывающих завода.

Республика, не имеющая собственных источников электроэнергии, постоянно сталкивается с проблемой неплатежей за электричество — это связано не только с общей бедностью населения, но и с тем, что освещать приходится в том числе и городки беженцев из Пригородного района, которые неплатежеспособны. Огромной проблемой является также погашение задолженности федерального бюджета перед домохозяевами, в домах которых в первые месяцы и годы второй кампании в Чечне размещались семьи беженцев. Тогда федералы обещали возмещать ущерб из расчета 15 рублей в день на человека, но большинство принимавших хозяйств до сих пор не получило не копейки.

Ингушские правительственные экономисты постепенно возвращаются к проекту воссоздания в Ингушетии зоны экономического благоприятствования в надежде придать динамизм экономическому развитию своего ультрадотационного региона. Федеральный центр пока весьма скептически оценивает такие перспективы. Предыдущий опыт ингушского оффшора при Руслане Аушеве дал возможность создать в республике хотя бы часть необходимой социальной, промышленной и транспортной инфраструктуры. Но в то же время стал грандиозной площадкой по отмыванию капиталов для фирм, реально никогда не работавших в Ингушетии. По нынешнему законодательству особые экономически зоны больше не могут включать в себя всю территорию того или иного субъекта федерации, то есть новая зона, даже если будет создана, сможет покрыть только часть республики. Но даже в таком урезанном варианте перспектива воссоздания зоны благоприятствования выглядит призрачной: на сегодняшний день Ингушетия практически не имеет предпосылок, которые позволили бы ей выиграть конкуренцию с более динамично развивающимися регионами.

Политический фронт

Выборы в Госдуму 2003 года и выборы в народное собрание Ингушетии формально укрепили режим Мурата Зязикова. В республиканском парламенте оппозиционерам досталось лишь 4 места, из них 3 — аушевской Партии Мира. Рассчитывая на серьезную политическую схватку в 2006 году, когда Мурат Зязиков должен был бы отстоять право на второй срок, оппозиционеры развернули широкую кампанию по дискредитации результатов парламентских выборов. Некоторые из них оспаривали результаты в судах, но успеха не добились. Ряды публичной ингушской оппозиции после судебных провалов поредели. Сейчас ее по сути олицетворяют лишь депутаты Парламента Мусса Оздоев (до депутатства бывший личным помощником Зязикова) и Магомет-Сали Аушев (родственник экс-президента и глава "Партии мира"), а также журналист Мурат Озиев (независимая газета "Ангушт").

После покушения на Мурата Зязикова и нападения боевиков на республику выдвигались предположения, что за этими акциями стоят политики и предприниматели из числа политических противников действующего президента. Существовала, в частности, версия о причастности к финансированию рейда боевиков на Ингушетию влиятельной ингушской семьи Гуцериевых (Хамзат Гуцериев — один из конкурентов Зязикова на выборах, Михаил Гуцериев — крупный предприниматель (НК "Руснефть"). Гуцериевы действительно оппозиционно настроены по отношению к действующему в Ингушетии режиму и понесли после прихода к власти Мурата Зязикова ощутимые экономические потери. Но в их причастность к нападению отказываются верить даже убежденные представители действующей власти. Между тем, расследование по обоим инцидентам до сих пор не завершено, но официально доминирует "общетеррористическая" версия. Что действительно выглядит более правдоподобным. Известно, что Шамиль Басаев заочно приговорил Зязикова к смерти — как раз в связи с потерей боевиками надежного ингушского тыла.

Последний на сегодня всплеск активности оппозиционеров пришелся на весну 2005 года, когда они фактически анонсировали в Ингушетии повторение "оранжевой революции". Внешне это было связано с необходимостью провести через парламент закон о разграничении муниципальных образований в рамках реформы местного самоуправления и в соответствии с буквой и духом Федерального закона №131, а по сути приурочивалось противниками Мурата Зязикова к его переназначению на новый срок. Как только Владимир Путин подтвердил свою последовательность в ингушских кадровых вопросах, уровень активности, направленной оппозиционерами против власти, явно пошел на спад.

Но сам 131 Закон и связанные с ним нормативные коллизии опасно приблизили Ингушетию к возобновлению очень опасного внешнего конфликта.

Выяснилось, что Ингушетия, формально созданная в 1992 году и с тех пор сумевшая конституироваться как вполне самостоятельный субъект федерации, не имеет даже официально закрепленных административных границ со своими соседями.

Территориальная проблема существует на границе с Чечней: чеченская сторона уже многократно выдвигала требования о пересмотре в свою пользу карты разделенного между республиками Сунженского и нефтеносного Малгобекского районов. Но наиболее проблематичной является граница с Северной Осетией, где в октябре 1992 года произошли первые на территории постсоветской России межэтнические и межрелигиозные столкновения между осетинами и ингушами.

Предметом столкновения стал Пригородный район Северной Осетии. Новейшая история этого образования такова: после депортации ингушей и чеченцев в 1944 году Чечено-Ингушская автономия была упразднена, и земли Пригородного района отошли к Северной Осетии. При воссоздании Чечено-Ингушетии Пригородный район остался в составе Северной Осетии, а Чечено-Ингушетия получила в качестве компенсации три района Ставропольского края. Последние, однако, после отделения Чечни в 1991 — 1992 годах, остались за ней, что позволило ингушам вновь выдвинуть требование о территориальной реабилитации и возвращении района в состав Ингушетии. В октябре 1992 года в Пригородном районе произошли столкновения между осетинами и ингушами, как приехавшими из Ингушетии, так и проживавшими на территории района. После вмешательства российской армии и внутренних войск ингуши были оттеснены к официальной административной границе, после чего большая часть этнических ингушей (по разным оценкам, от 30 до 60 тысяч) покинула Пригородный район.

В ингушскую конституцию была включена 11 статья, в которой содержится требование территориального восстановления республики за счет отторгнутых у нее земель. Осетинская сторона правомерность этого требования категорически отрицает. Федеральный центр в течение всех лет, прошедших с момента столкновения, старается минимально травмировать стороны и поддерживать в регионе своего рода временную анестезию, до бесконечности откладывая решение по сути. Центр не настаивает (хотя может и должен это сделать) на отмене 11 статьи ингушского основного закона. Центр исходит из предположения, что проблема Пригородного может быть решена просто путем возвращения большинства ингушских беженцев в Пригородный район без пересмотра границы. При этом число граждан, которые могут претендовать на возвращение с точки зрения федералов (около 10000 человек), существенно (почти вдвое) отличается в меньшую сторону от подсчета ингушской стороны (около 19000), и в большую — от осетинской калькуляции (3 — 4 000).

Москва на самом деле не слишком вмешивается в процесс возвращения, который тихо саботируется по обе стороны административной границы. Осетия боится, что ингуши через несколько лет окажутся в Пригородном демографически доминирующими, и тогда район станет ингушским и без пересмотра границы. Ингушетия же на самом деле не хочет отказываться ни от территориальной претензии (которая будет исчерпана, если беженцы вернутся), ни от социального козыря, каковым являются беженцы в бюджетных спорах с федеральным центром. При этом, вместо того, чтобы эффективно вмешаться в ситуацию и решить проблему возвращения, максимально удалив от этого вопроса местные националистические элиты и обеспечив безопасность зоны конфликта эффективным государственным принуждением, Москва сама реанимировала территориальный конфликт, потребовав от регионов разграничить муниципалитеты.

До этого ситуация в зоне конфликта обострилась в связи с захватом террористами осетинской школы в Беслане: в составе группы террористов были опознаны этнические ингуши, с осетинской стороны раздались призывы к мести. Со своей стороны в апреле и мае 2005 года ингушские оппозиционеры собирались провести ряд массовых акций протеста с требованиями возврата Пригородного, роспуска парламента, который не ставит вопрос Пригородного с должной остротой, и даже отставки руководства. Первая массовая оппозиционная акция должна была состояться 28 марта 2005 года.

Но ни она, ни два последующих митинга не состоялись. На этом фоне ингушские власти объявили о слабости оппозиции, которая-де не имеет в Ингушетии реальной социальной базы. Сами оппозиционеры заявили, что манифестанты просто не смогли прорваться к месту сбора сквозь милицейские кордоны, а некоторые из них побоялись последующих репрессий. Более оправданной на сегодняшний день выглядит точка зрения власти — общее настроение населения Ингушетии характеризуется апатией, а оппозиция продемонстрировала свою фактическую неспособность к мобилизации протестно настроенного населения.

Но, к сожалению, приходится признать, что избежать эскалации нестабильности в Ингушетии и зоне осетино-ингушского конфликта весной 2005 года удалось не столько благодаря институциональной устойчивости власти, сколько благодаря самой идее, выдвинутой оппозиционерами в качестве мобилизующей. Дело в том, что значительная часть правящей элиты Ингушетии занимает весьма жесткую позицию по вопросам Пригородного урегулирования. И мотив Пригородного, действительно способный консолидировать ингушей, пока вполне успешно используется ингушскими властями. Но при этом нельзя не заметить, как, обезоруживая оппозиционеров своими популистскими высказываниями и действиями в связи с "пригородным" урегулированием, внешне лояльные ингушские чиновники фактически сами начинают оппонировать федеральному центру. В настоящее время руководство профильных ингушских структур, занимающихся вопросами миграции и урегулирования в Пригородном районе, придерживается весьма радикальных взглядов на проблему. Причем попытки отдельных политиков, в частности, представителей региональной "Единой России", оказать конструктивное содействие федеральным специалистам в реализации программы возвращения беженцев, трактуются как национал-предательство.

Кроме того, несмотря на очевидную майскую неудачу оппозиции, есть основания полагать, что ее активность этим не ограничится. Она и впредь будет осуществляться при идейной и материальной поддержке как публичных, так и неявных сторонников прежнего режима, часть которых, кстати, уже несколько лет назад планировала свою политическую карьеру в условиях ухода России из региона. Несмотря на вышеупомянутую политическую апатию населения, потенциал для протеста в Ингушетии есть. Если его удастся реализовать, неизбежно последует дальнейшая дестабилизация Ингушетии и даже ее выход из-под контроля федерального центра. Такой сценарий выглядит крайне опасным на фоне растущей популярности исламских фундаменталистов и будет означать окончательную потерю Россией влияния в восточной части Северного Кавказа.